Это останется с нами — страница 24 из 33

– Хочу убедиться, что ты настоящий.

Я приехала в аэропорт на автобусе, не предупредив, что буду встречать, и он прошел мимо, не узнав меня. Не будь я так рада, могла бы обидеться…

На обратном пути он рассказывал о своем путешествии и встречах с разными людьми, показывал фотографии и видео. Большую их часть я уже видела в Инстаграме[53], но это повествование впечатлило бы и дерево.

Он забронировал номер в отеле, в двух шагах от моей квартиры. Мы вошли, он бросил рюкзак на пол, повернулся и уставился на мой живот.

– Поверить не могу – я стану дядюшкой!

– Знаешь как мне страшно… Через три месяца младенчик появится на свет…

– Чего ты боишься?

– Всего. Что он вдруг умрет, заболеет, что Жереми потребует права опеки, что сын будет злиться за то, что лишила его отца, что оказалась не на высоте. Чем ближе роды, тем чаще я говорю себе, что не справлюсь.

Высказанные вслух опасения обретают реальность. Я много недель отказывалась впустить их в свою жизнь, не позволяла накинуться на меня, зная, что легко поддаюсь сомнениям и страхам. Я ругала себя за все плохое, что со мной случалось, и пыталась дать шанс удаче. Постепенно, переживая провалы и успехи, я научилась верить в себя, в том числе благодаря окружающим, которые в меня верят. Вначале Жереми был одним из них.

Он проявлял понимание, слушал, интересовался моими чувствами. Подбадривал – иногда слишком активно. Все, что я делала, давало ему повод для похвал. Ризотто? «Никогда не ел ничего вкуснее!» Новая прическа? «Тебе все идет, можешь даже постричься налысо!» Новый пациент? «Ты его обязательно починишь, мой лучший на свете кинезитерапевт!» Между его «слишком» и моим «недостаточно» существовало нечто среднее, помогавшее сохранять равновесие. Потом все стало меняться – медленно, незаметно. Я хорошо помню первую фразу, резанувшую мне слух.

«Переварила. Тебе бы стоило поучиться у моей бывшей…»

Я расплакалась, он извинился, сказал, что перенервничал из-за упущенного контракта. И снова стал человеком, которого я любила. Потом была новая «оплеуха».

«Когда мы занимаемся любовью, я вижу только твой двойной подбородок».

И еще одна, и еще, и еще. «В этих джинсах задница у тебя просто огромная…» «До чего же ты унылая…» «Когда люди это поймут, никто не захочет стать твоим пациентом…» «Какой же дурой ты бываешь, бедняжка…» «Проклинаю тот день, когда позвал тебя жить вместе…» «Ты никогда не спрашивала себя, почему друзья перестали с тобой разговаривать?» «Ты и правда совсем никчемушная…»

Нападки затмевали комплименты, проблема заключалась в том, что первым я верила больше, чем вторым.

За каждым оскорблением следовало утешение. «Я не со зла, это для твоего же блага, я не хотел тебя ранить…» Жереми исправлял содеянное и становился нужным, он был одновременно моим палачом и спасителем. Ножом и повязкой на рану. Очень скоро я стала верить в него больше, чем в себя, решила, что без Жереми ни на что не способна, что он один может меня понять и любить. За три года этот человек разрушил все, что я строила тридцать лет…

– Ты будешь гениальной матерью, – заявляет мой брат. – Я знаю, ты столько лет обращалась со мной как со своим ребенком.

Я смеюсь, вспоминая то время, когда я подражала маме и однажды даже попыталась дать грудь малышу Клеману.

– Сделаю все, что смогу.

Он садится рядом, кладет голову мне на плечо и выпаливает признание:

– Я влюбился…

Новость изумила даже малыша.

– Ты? Не может быть! В кого? Где? Когда? Говори скорее, я двадцать восемь лет этого ждала!

Клеман никогда не знакомил меня со своими подружками, даже не намекал, что может быть влюблен, а если я пыталась задавать вопросы, молча пожимал плечами и хитро улыбался. Это сводило с ума, ведь сама я сразу все ему выкладывала. Я всегда подмечала мелкие детали, даже подслушивала, но не лезла в душу, веря и не веря, что в какой-то момент великое событие произойдет. Итак, ее зовут Камилла, она фотограф из Буэнос-Айреса и уже больше года сопровождает Клемана в его странствиях по миру. Они собираются жить вместе – во Франции или где-нибудь еще. Когда он говорит о Камилле, его глаза загораются, голос звучит мягче, он расслабляется. Потрясающее зрелище – мой влюбленный брат. Такого стоило ждать.

61Жанна

В детстве Жанне внушали, что человек должен уважать других людей. Правила просты: другой – король, нельзя противоречить другому, разочаровывать другого, задерживать другого, огорчать другого, стеснять другого. Зная, чего от нее ждут, Жанна очень рано усвоила манеру поведения и подавила природный характер.

Жанна повзрослела и с течением лет сумела избавиться от многих наносных слоев, но некоторые угнездились так глубоко, будто впитались в кожу. Раздосадованная, она справлялась с эмоциями и безмятежно улыбалась. Только хорошо знающий ее человек мог разглядеть недовольство под маской уверенности. Тео и Ирис начинали узнавать Жанну.

– Ты сердишься? – встревожилась Ирис, устраиваясь рядом с ней на диване.

– Вовсе нет, – живо ответила Жанна.

– Но мы же видим, тебя что-то беспокоит, – вмешался Тео.

– Говорю же, у меня все в порядке.

Они молча переглянулись, надеясь, что не перешли границы дозволенного и ничего не испортили.

Все началось со звонка. Городской телефон подал голос во время ужина. Это случалось редко, и трубку всегда снимала Жанна. В этот раз она возилась на кухне, и ответила Ирис. Звонивший сказал, что хочет поговорить с мадам Перрен, Жанна подошла, и Тео с Ирис уловили смысл разговора. За столом Жанна сочла, что обязана раскрыть свой секрет.

– Я хожу к медиуму.

– Чтобы узнавать будущее? – спросил Тео.

Жанна не сразу призналась, что «специалист» помогает ей общаться с дорогим усопшим супругом. Ирис оказалась в курсе – ее подруга Гаель точно так же общалась с покойным отцом. Сначала она сомневалась, но медиум убедил ее, выдав несколько деталей, о которых не мог знать никто, кроме нее самой.

– У некоторых людей есть дар, – сказала Ирис, – но нужно опасаться мошенников. На сеанс к настоящим спиритам попасть не так-то просто, люди приезжают к ним со всех концов страны.

– Мне очень повезло, – ответила Жанна. – Он связался со мной напрямую, так что ждать не пришлось.

– Как связался? – спросил Тео недоверчивым тоном.

– По телефону. Пьер продиктовал ему наш номер.

– Вот дерьмо! – воскликнула Ирис. – В точности как с мадам Болье, моей пациенткой, которая умерла два месяца назад. Когда я пришла забрать халат и коробку для завтраков, ее дочь рассказала, что звонил некто, назвавшийся медиумом, и сказал, что мать передала для нее послание. Она повесила трубку. Все это очень странно.

– Еще как странно! – подхватил Тео. – Тухлое дело.

Жанна не подала виду, но пожалела, что доверилась им. Множество несоответствий и нелепых противоречий уже и так подорвали ее доверие к мсье Кафке, и она не желала, чтобы кто-то усугубил сомнения.

– Прости, если обидела, – сказала Ирис, поднимаясь с дивана. – Возможно, он настоящий специалист. Даже наверняка. Тебе лучше знать, мы ведь никогда его не видели.

Жанна расслабилась, но Тео не успокаивался.

– Можем это сделать.

– Что «это»? – удивилась Жанна.

– Повидаться с ним! И составить собственное мнение. Когда назначена следующая встреча?

62Тео

На часах еще нет десяти, и я прячусь за баром, чтобы она, не дай бог, не решила, что нетерпеливый ухажер пришел заранее. После того как Лейла предложила пойти выпить, я то и дело готов свалиться в обморок, стоит мне встретиться с ней взглядом, даже вид крови из порезанного пальца не требуется. Ночью я почти не спал и стрессовал даже в своем воображаемом мире.

Сегодня у меня первое в жизни свидание. С Манон мы целовались – спонтанно, чаще по ее инициативе, а я позволял с невозмутимым видом, хотя тело ликовало от счастья. У нас были одинаковые заморочки, мы слушали одну и ту же музыку, она смотрела на меня глазищами с сумасшедшинкой – в пятнадцать лет успех обеспечен! До нее я встречался с одноклассницей – мы обжимались на велосипедной стоянке, скрываясь от чужих глаз. Она уверяла, что все дело в приличиях, но я думаю, ей просто было стыдно, только и всего. Честно сказать, большим спросом я никогда не пользовался, так что сегодня у меня впервые первое свидание. Тем более важное, что в девушку я уже сильно влюблен.

Докуриваю последнюю сигарету и считаю удары сердца – оно бьется слишком быстро для человеческого.

– Привет!

Я вздрагиваю от неожиданности при виде Лейлы, а сердце даже не замирает между двумя ударами. Меня подхватило бурное течение.

– Привет! – отвечаю я. – Как дела?

Хорошее начало, нечего сказать, увлекательное, как выписка из банковского счета.

В баре тихо и спокойно, мы устраиваемся в глубине зала, за высоким столиком. Лейла, кажется, смущена не меньше моего. Мы выпиваем по первой, обмениваемся несколькими банальностями, и я узнаю, что она уже полгода сама себе хозяйка, а раньше жила с родителями, братом и что ей скоро исполнится двадцать, что сейчас у нее три работы. Лейла стоит за прилавком в булочной, убирается в офисном здании и помогает брату в ресторане.

– А у тебя есть родные? – спрашивает она. – Та дама на конкурсе – твоя бабушка?

– Нет, мы просто живем в одной квартире – она, Ирис и я.

Лейла удивленно вздергивает брови. Ну вот, приехали. Сейчас придется решать, что делать: сказать правду или что-нибудь придумать. Интернатское прошлое всегда делало меня «не таким, как все». Окружающие, узнав об этом, начинают вести себя по-другому. В школе я был «парнем без родителей». Со мной или вообще не имели дела, или общались из любопытства, а иногда жалели. Иногда я чувствовал себя экзотическим обитателем зоопарка. Я был экзотом. Лейла ждет ответа. Я мысленно пытаюсь сложить слова во фразы, которые могут изменить все.