– Нам пора! – объявила Жанна и пошла по аллее к выходу.
Ирис и Тео последовали за ней, но молодой человек вдруг вернулся к могиле Пьера и прошептал, чувствуя спиной изумленные взгляды своих спутниц:
– Я не очень-то верю во все эти глупости, но если вы и правда послали меня к вашей жене, то спасибо. Тем самым вы отправили ее на встречу со мной.
72Тео
Я знал, что мою тачку пустят под пресс. Я получил извещение, что у меня есть тридцать дней на оплату штрафстоянки, а если хочу получить личные вещи, придется доказать, что машина и правда моя. Именно это интересовало меня больше всего, я каждый месяц откладывал немного денег, скопил почти двести евро, решил, что этого будет достаточно, и отправился в Монтрей. Получив квитанцию, я увидел, что произошла ошибка.
– Здесь лишний ноль, – сказал я.
– Думаешь, ты хитрее всех? – поинтересовался мой собеседник.
Лишнего ноля нет, заплатить частями нельзя. Я оставил мамины записи, ее пластинку Барри Уайта и единственную фотографию, на которой мы вместе с братом, так что, как только сорву куш в лото, заберу их. Мне не нужны предметы, чтобы хранить воспоминания, но этими я дорожу. Ухожу со стоянки, думая о прошлом. Пришло время во всем этом разобраться.
Сейчас семь вечера, я иду к дому с синими ставнями. Он часто является мне в воображаемой жизни, когда я ложусь спать. Закрыв глаза, я десятки раз нажимал на дверной звонок, но никогда не дрожал от волнения так сильно, как сейчас, когда собираюсь сделать это в реальности. Хочется сбежать, пока еще есть время, но дверь открывается. На пороге стоит мужчина, теперь ему, должно быть, около пятидесяти. Он смотрит на меня как на бродячего торговца.
– Марк?
– Да. А вы кто?
У меня еще есть выбор. Боюсь сделать глупость, пожалеть об этом, ошибиться, разминуться с судьбой.
– Я – Тео. Сын Лоры.
Он спускается на две ступеньки, подходит ко мне. Я не понимаю, рад он или нет, ноги подгибаются, сердце вот-вот остановится.
Он хватает меня за плечи, притягивает к себе, крепко обнимает, и воспоминания возвращаются: запах кожи и табака, колючая щетина, смех, истории, которые он читал мне в детстве, рисунки, которые мы рисовали, задачки, которые решали вместе. Не отец, но близко к тому.
– Черт возьми, Тео, я знал, что однажды ты придешь! Сохранил мой адрес, да?
Я киваю, не в силах вымолвить ни слова. Он распахивает дверь и впускает меня в дом с синими ставнями. Он не похож на тот, что создало мое воображение – меньше размером, не такой аккуратный, зато настоящий. Выбегает девчушка и, увидев меня, прижимается к ногам отца.
– Поздороваешься с Тео, Мия? Он брат твоего брата, значит, и твой немножко тоже.
– Мой новый брат?
Мы идем в гостиную, где на диване сидит женщина и внимательно на меня смотрит. Марк направляется к ней, я тоже, не понимая, чего мне ждать.
– Это Тео, сын Лоры.
Женщина улыбается.
– А я Людивина. Рада познакомиться.
Все слишком хорошо, я и не мечтал ни о чем подобном. Марк спрашивает: «Чем занимаешься? Где живешь?» – но не задает вопросов о маме. Я сам рассказываю об аварии, потому что до сих пор не имел возможности разделить боль с человеком, который тоже ее любил.
– Мне очень жаль, я не знал. Значит, это случилось пять лет назад? Ты поэтому перестал отвечать на мои письма?
Я говорю «да, поэтому», но правда в другом. Я перестал, потому что больше не читал его писем. Смотрел на фотографии и отчетливо понимал, что имел и что потерял.
– Твоя мама не была плохим человеком, Тео, просто этот мир ей не подходил.
Людивина явно не собирается откусить мне голову, Мия без конца о чем-то спрашивает, полосатый кот трется об ноги, и я начинаю расслабляться, но главного все еще не хватает.
– Его нет дома?
– Твоего брата? Он делает уроки в своей комнате! Пойдем к нему.
На лестнице он пропускает меня вперед, вся семья идет следом. Такое впечатление, что я сейчас сделаю потрясающий трюк и публика неистово зааплодирует. Впрочем, так оно и есть.
На двери висит автодорожный знак «Стоп!» – настоящий, не наклейка. Мысленно хихикаю, вспомнив, как мы с Жераром и Ахмедом стырили такой же, стоявший рядом с Марией. До спальни мы железный круг не донесли – попались воспитателям, и те заставили нас тащить его назад.
Марк первым нажимает на ручку и делает приглашающий жест. В комнате темно, горят только гирлянды и настольная лампа.
– Тео? – удивляется он. – Зачем явился? Тренировки сегодня нет!
– Привет, Сэм.
73Ирис
С момента разговора с Жереми мой живот стал вдвое больше. Жанна утверждает, что я наконец-то позволила себе быть беременной, но мне кажется, все дело в калориях. Меньше чем через месяц я буду целовать пухленькие ножки сына, а пока отдаю должное творениям Тео, который считает своим долгом печь для меня по пирожному в день. Жанна участвует в дегустациях из солидарности. Мальчишка чертовски талантлив, и я время от времени позволяю ему передразнивать мою пингвинячью походку.
Я наивно полагала, что выяснения отношений с Жереми будет достаточно для решения проблемы, но он звонил по двести раз на дню, засыпал сообщениями – то молящими, то угрожающими. Я не ответила ни на одно. Однажды утром мы столкнулись нос к носу на лестнице, когда я пошла выгуливать Будин. Он попробовал применить силу, схватил за руку, сдавил запястье. Я стала отбиваться, и тогда он велел мне заткнуться и прижал к стене. Я подчинилась, а на первом этаже, перед окошком Виктора, завопила. Жереми сбежал, как только увидел лицо консьержа.
Жанна пошла со мной в комиссариат. Сотрудница, зарегистрировавшая жалобу, сказала, что его вызовут не откладывая. Много дней Жереми не подавал признаков жизни, что внушало опасения. Пусть бы скандалил, давая знать, откуда ждать нападения. Сегодня утром наконец пришло сообщение.
«Ирис, мне жаль, что до этого дошло, но я не собираюсь и дальше терпеть твое поведение. Нашей истории конец. Не отвечай и не ищи встречи – мое решение не изменится. Я сам отменю свадьбу и компенсирую затраты, продав вещи, которые ты у меня оставила. Не вздумай требовать алименты, ты не заставишь меня признать ребенка. Объяснишь ему, какая ты замечательная мать. Я давал тебе все, но ты не желала этим довольствоваться. Удачи на будущее. Жереми».
Я позволила себе вздох облегчения, но не осмеливаюсь поверить в избавление от этого человека. Жереми никогда ни о чем не забывает, помнит даже, кто какую книгу взял почитать. Он из принципа доводит любое дело до конца. А уж если речь о его женщине…
Исчезнет он с горизонта или нет, так просто я от него не избавлюсь. Даже отсутствуя физически, он присутствует. Его тень еще долго будет витать надо мной. Я продолжу затравленно озираться на улице и вздрагивать, услышав мужской голос, он будет мерещиться мне в любом силуэте. Но время – мой союзник. Я каждый день удаляюсь от него и приближаюсь к себе.
Пора урегулировать небольшую деталь. Сажусь на край кровати и набираю номер.
– Мама? Это я…
Теперь я могу открыть ей правду, не слишком разволновав. Произношу смертоносные фразы, рассказываю об унижениях, упреках, жестокости. О страхе, стыде, чувстве одиночества. Опускаю слишком мрачные подробности, но не позволяю искать оправдания для Жереми. Выслушав меня, мама начинает рыдать.
– Я не думала… не представляла… – лепечет она, переведя наконец дыхание. – Он не был похож на… он такой… в общем, ты понимаешь, я бы никогда не подумала. Мне ужасно жаль, дорогая, тебе, наверное, было очень одиноко.
Мама плачет, и я пытаюсь ее утешить: она видела только то, что я хотела, чтобы она видела, так что ей не за что себя винить.
– Почему ты ничего не сказала? Если бы я знала, что все так плохо, давно заставила бы тебя бросить мерзавца.
– Все не так просто, мама.
– Конечно, и все-таки… В подобных ситуациях нельзя ждать, нужно бежать со всех ног при первом признаке опасности! Не понимаю женщин, живущих с жестокими мужчинами. На них лежит доля ответственности за…
Она не договаривает фразу, которую я столько раз слышала, в том числе из собственных уст. Эта фраза переиначивает роли, смягчает ответственность виновного и обвиняет жертву, заставляя женщин, терпящих побои, думать, что они до некоторой степени заслуживают наказания: «Ну ты же от него не уходишь, так нечего жаловаться!» Возможно, теперь, когда жертвой стала ее дочь, мама хоть что-нибудь поймет. Увы, такова природа человека: чтобы понять, нужно набить шишку.
Страх. Любовь. Подавление. Вина. Дети. Одиночество. Нехватка денег. Некуда пойти. Сколько женщин, столько причин. Но жертва никогда не виновата.
Выдержав паузу, мама продолжает:
– Выброшу вазу, которую он подарил. Мне ничего от него не нужно. А если заявится сюда, уж я сумею его встретить!
– Есть кое-что еще, мама.
– Господи…
– Не могу объяснить, почему я оставалась с ним, но скажу, почему ушла.
Я возвращаюсь в гостиную к Жанне и Тео, сообщив маме, что она вот-вот станет бабушкой, и выслушав радостные восклицания и советы. На столе меня ждет ромовая баба.
– Ром безалкогольный! – уточняет Тео.
Жанна берет чайную ложку.
– Надеюсь, в моей он с градусами!
74Жанна
Бо́льшую часть жизни Жанна сдерживала слезы. Она не только прятала их от окружающих, но и глотала, оставаясь одна. Так ее воспитали, и она подчинялась правилам поведения. На похоронах Пьера Жанна постаралась сохранить достоинство, спрашивая себя, почему это самое достоинство не сочетается со слезами. Разве душевная боль вульгарна, а слезы постыдны?
Ее всепоглощающая печаль прорвала плотину. В первый раз она испугалась, что не сумеет остановиться. Все ее тело – глаза, рот, горло, диафрагма, желудок, руки – откликнулось на взрыв чувств. Неожиданное открытие заставило ее давать волю эмоциям, как только появится желание. Теперь Жанна плакала утром, в полдень и вечером, следуя «самоназначенной» дозировке. Ее большие глаза выплескивали со слезами тоску по Пьеру, Луизе, родителям и бесплодному чреву.