Слезы утешали. Хотела бы она узнать об этом пораньше. Непонятно, почему акт освобождения принято считать постыдным. Когда Ирис расплакалась, сказав, что ее малыш не познакомится со своим дедом, она не попыталась утешить молодую женщину, но обняла и дала излить свою боль.
Жанна очень полюбила «малышку», они были невероятно похожи: Ирис так же защищалась от окружающего мира и слишком уважала условности. Жанне нравилось проводить с Ирис утренние часы за шитьем и разговорами обо всем, ни о чем и – между строк – о них самих. Вот такая новая привычка появилась у вдовы Пьера.
– О господи! – воскликнула Жанна, подняв глаза от конверта-кокона[57], над которым трудилась. – Я ужасно опаздываю.
Она схватила сумку и пальто, обулась, выбежала из квартиры, всю дорогу думала о том, как недопустимо легкомысленно повела себя, забыв о свидании с Пьером, а оказавшись на кладбище, рассыпалась в извинениях.
– Я заработалась. Делала английскую вышивку и не заметила, как прошло время. Со мной такое впервые, до сих пор опомниться не могу!
Жанна привела в порядок памятник, стерев следы вчерашнего дождя, а когда пошла к крану за водой для цветов, кое-что заметила, от неожиданности выронила вазу, прикрыла рот ладонью и шагнула к соседней могиле. Там всегда было много цветов – Симона меняла букеты и составляла новые композиции, как только увядал хоть один цветок, но до таких излишеств никогда не доходила. Могильная плита утопала в венках и огромных букетах, кроме того, появились новые таблички. Жанна подошла еще ближе, чтобы проверить, не обманывает ли ее предчувствие, и убедилась, что Симона Миньо отныне проводит все время рядом с мужем.
Жанна почти не знала эту женщину, но у них было много общего, и она вдруг так опечалилась, что забыла и о вазе, и об условностях.
– Симона умерла, – запыхавшись, произнесла она, вернувшись к Пьеру. – Я было решила, что она справилась с горем и возвращается к жизни, но ошиблась. Симона умерла, так и не пожив по-человечески. Не могу не думать о том, что она сказала мне перед Новым годом: «Жизнь осталась по ту сторону ворот этого кладбища». Случайностей не бывает, родной. Я сегодня забыла о нашей встрече, потому что отвлеклась на жизнь. Я знаю, как бы ты отреагировал, узнав, что я хожу сюда каждый день.
Жанна помолчала, глядя на пустую скамейку у соседней могилы, потом протяжно вздохнула и сказала:
– Ассоциация, с которой я сотрудничаю, предложила мне вести занятия кройки и шитья для женщин, попавших в сложную ситуацию. Я сначала сказала нет – пришлось бы отказаться от двух свиданий с тобой в неделю, – но передумала. Мне и в голову не придет совершенно изменить распорядок дней, и я буду часто тебе надоедать, но нам не обязательно встречаться тут. Ты со мной – каждую секунду, каждый вдох.
Жанна погладила фотографию любимого мужа.
– Пойдем, дорогой, я забираю тебя… на волю. За ворота.
75Тео
Я хотел бросить карате, куда начал ходить, чтобы лучше узнать брата, но передумал, потому что дорожу общением с Сэмом.
Не могу забыть сцену нашего воссоединения: в кои веки реальность оказалась прекраснее воображаемой жизни, и я не собираюсь от нее отказываться. Он сидел за письменным столом и притворялся, что делает уроки. Отец сказал ему, кто я такой – мне изменил голос! Сэм совсем меня не помнил, что неудивительно: когда мы виделись в последний раз, брату было три года, но, судя по всему, ему часто обо мне говорили. Знай я, что существую для кого-то на нашей планете, не ждал бы так долго.
Марк снимал происходящее на камеру. Младшая сестра Сэма с разбега кинулась в его объятия, и он не оценил каратистского наскока.
– Понимаю, почему ты соврал.
– Я не представлял, как ты отреагируешь и знаешь ли, что у тебя есть брат.
– Папа был уверен, что ты однажды появишься, а я не знал… Не стоит торговать шкурой неубитого медведя.
– Прекрати, Сэм! – одернул сына Марк и выключил камеру.
Мальчишка рассмеялся и подмигнул мне. Я расхохотался. Наша мать наверняка прозвала бы его «маленьким клоуном».
Они хотели, чтобы я остался ужинать, но меня и так переполняли эмоции, так что пришлось отказаться.
Марк прислал два сообщения мне вслед, Сэм написать не удосужился.
В начале урока карате, ожидая прихода брата, я чувствовал себя как мужчина, который ждет женщину после первого поцелуя. Как он себя поведет? Пожмет мне руку, чмокнет в щеку или проигнорирует? Сэм поздоровался издалека и не промолвил ни слова. Периодически я ловил на себе его взгляд, но дальше дело не шло. Как только занятие закончилось, я, не снимая кимоно, обул кроссовки, натянул куртку, стартовал и был почти у метро, когда услышал за спиной стрекот велосипедных колес.
– Проводишь меня, Тео?
Я невозмутимо пожал плечами, но душа моя возликовала. Сэм толкает велосипед, я иду рядом и говорю себе: «Ни за что не признаюсь, что в первый раз сам спустил шины его двухколесного друга».
– Ты быстро смылся, – говорит мой брат.
– Мне завтра рано на работу.
– Вот ведь удача – брат-кондитер! Мне тоже не терпится начать работать, но придется подождать. Ненавижу школу, особенно математику. От деления у меня голова начинает кружиться.
– Чем хочешь заниматься?
– Мечтаю работать на заправке – сидеть в кабинке и принимать платежи. Папа говорит, это не профессия, а я не согласен: классно, когда вокруг все время разные люди. Еще можно обучать скалолазанию или карате. У тебя есть новости о маме?
Вопрос застает меня врасплох.
– Отец тебе не рассказал?
– Она попала в аварию, да? Ты часто ее видишь?
– Раз в месяц. Хочешь, спрошу отца, можно ли взять тебя с собой?
Сэм останавливается завязать шнурки и доверяет мне подержать велосипед.
– Не знаю… – наконец отвечает он. – Моя настоящая мама – Людивина. Другая меня бросила.
Я не отвечаю. Есть вещи, которые нельзя объяснить, помочь способно только время. Возможно, однажды Сэм поймет, что все куда сложнее. Мама бросила не нас, а себя. Она попала в ловушку отношений, оказавшихся ей не под силу. Однажды я дам брату прочесть текст, который она написала, когда я был маленький, теперь он висит на стене ее палаты. После аварии полицейские нашли листок в ее бумажнике. Она назвала текст «Живопись на губах».
Мы пришли к дому с синими ставнями. Сэм салютует мне и спрашивает: «Придешь на следующую тренировку?» – а я предлагаю сходить на неделе в киношку. Он кивает, открывает дверь, оборачивается и бросает:
– Ждать тебя пришлось долго, но я рад, что у меня появился брат.
– Зачем ты накрасила губы?
Я глажу тебя по кудрявой голове, моля Бога: «Сделай так, чтобы он не ждал ответа, у меня его нет!» «Понимаешь, милый, мама собирается сделать самую большую глупость в своей жизни, вот она и решила, что капелька помады поможет ей чувствовать себя не такой уродиной, а теперь засыпай, и пусть тебе приснятся чудесные сны!»
Я укрываю тебя и Дуду. Ты снова надел носки от разных пар – с медвежатами и звездочками. Ты такой маленький…
Мне хочется лечь рядом, уткнуться носом в твои волосы и крепко обнять, но уже слишком поздно. Пути назад нет. Целую тебя в последний раз и закрываю дверку твоего кокона. В нескольких метрах от тебя – не дай бог увидишь! – на кухне, меня ждет первая любовь.
Мы не общались пять лет. Несколько раз мельком виделись, но я устояла, потому что обещала твоему отцу.
Берусь за ручку двери, содрогаясь от чувства вины. Как я могу приглашать его к себе, к нам, после всего того зла, которое он мне причинил? Я знаю, он больше не уйдет. Он мне отвратителен, но меня к нему тянет. Я его ненавижу и люблю одновременно.
Мне не было и двадцати, когда мы встретились. На вечеринке, где все веселились, а я, как всегда, страдала от зажатости и чувствовала себя невидимой.
Пока не появился он.
Его вид, блондинистость, запах. Его популярность. Я вцепилась в него и не отпускала от себя весь вечер. Я призналась ему, как мне плохо, он утешил, успокоил. Даже сумел уговорить меня потанцевать. Другие перестали существовать.
Мы снова увиделись на следующий день. Никогда я не чувствовала себя такой красивой, забавной и сильной. С ним все казалось возможным. Он делал меня такой, какой я всегда мечтала быть.
До чего же я была счастлива!
Недолго.
Его любили все, кроме моих родителей. Они запрещали нам встречаться, но я не могла без него обойтись. Я начала врать, находила предлоги для встреч. Я проводила ночи вне дома или впускала его в дом, когда все спали. Как-то вечером мое хихиканье разбудило маму. Я не услышала, как она вошла. Мама застукала нас у меня в комнате. Она разоралась и выкинула его на лестницу. Я ушла с ним.
Дальше было падение. Я много лет находилась в его власти, пока однажды не встретила твоего отца. Он вырвал меня из плена, вылечил силой своей любви и терпения. Мы стали жить вместе, поженились, я нашла работу и научилась ценить это простое счастье, но того, другого, не забыла. Сколько раз я могла сломаться, как часто мне приходилось сражаться, чтобы не сбежать к нему?
А потом появился ты, и твои длинные ресницы обещали мне счастье, а улыбки разгоняли мрак. Прошлое стало прошлым в день твоего рождения. Жестокость, предательство, вранье были забыты. Жизнь давала мне шанс. Смерть забрала его.
После ухода твоего отца я пытаюсь жить дальше и не сдамся, обещаю тебе, мой ангел. Я изо всех сил держусь за мои обещания и твое будущее, но другой тут – у меня в голове, в теле, в снах. Мозг отталкивает его, тело жаждет.
Один раз. Всего один разочек.
Я толкаю дверь кухни. Он здесь, напротив меня. Он не изменился.
До чего же хорошо чувствовать его близость.
Последним отчаянным усилием я пытаюсь напомнить себе, что он отдалил меня от близких, заставил бросить учебу, сделал больным человеком. Но его запах… Проклятие, этот запах.