Тай скептически поднимает бровь:
– Серьезно?
– Ты про джинсы или про мотоцикл? – Я снимаю домашние спортивные штаны и влезаю в джинсы. Пару лет их не надевал, так что теперь они сидят плотно. Все-таки с шестнадцати моя комплекция изменилась, тогда-то я был кожа да кости.
– И то и другое.
Я надеваю поверх футболки темную толстовку и потираю руки:
– Ну что, поехали?
______
– Ты ведь запомнил, что я не одобряю эту идею, да? – говорит Тайрис, поворачивая на парковку.
– Да, ты уже три раза это повторил.
Я поправляю шапку, глядя в зеркало заднего вида в машине, которую мы арендовали. Это, конечно, не полная маскировка, но я рассчитываю, что никто не ожидает увидеть Окли Форда в сетевом ресторанчике на окраине Лос-Анджелеса.
– Джим довольно влиятельный человек, а у меня есть семья, – говорит Тайрис.
– Какая семья? У тебя что, дети есть?
– Сестры.
Точно. Я же с ними знаком. Но тут уж если кому и стоит бояться, так это Джиму – этим дамочкам палец в рот не клади. Они обожают своего «младшенького» и всегда без обиняков говорят, что думают. Меня они называют «солнышко». Я даже не уверен, что они запомнили мое имя. «Солнышко, подтяни штаны, а то спровоцируешь общественные волнения».
Тогда мне было пятнадцать и я был тупой, как полено, так что сказал Шаноре, старшей сестре Тая, что это такая мода. «Солнышко, не в моде дело. Когда я в последний раз была в «Мейсис» [10], что-то я там не видела малолетних хулиганов, – сказала она. – Ты страдаешь недостатком воображения».
Но, следуя ее совету, я все-таки перестал носить мешковатые джинсы, кепку козырьком назад и белую майку в обтяжку и постарался выработать собственный стиль – нечто среднее между рок-звездой и хипстером. Правда, не уверен, что преуспел.
– Джим догадается, что это была моя идея, и не будет тебя винить. Раньше же не винил.
Тайрис недовольно ворчит, заезжая на парковку. В целом здесь довольно оживленно, но людей не так уж много и они не обращают на меня никакого внимания. Прямо мимо меня не останавливаясь проходит парочка. У них за спиной я незаметно показываю Таю большие пальцы.
Он качает головой.
Возбуждение накатывает на меня волнами. Я чувствую себя так, будто нарушаю закон, делаю то, что совершенно точно никому не понравится – хотя на самом деле просто собираюсь поужинать в посредственном сетевом ресторанчике. Прямо-таки вижу свое следующее интервью:
«– Скажите, что самое увлекательное вы сделали со времен мирового тура в поддержку альбома “Форд”?
– О, знаете, недавно я ходил поесть фондю, и никто не обратил на меня внимания! Это событие было самым знаменательным в этом году».
– Давай только я буду общаться с персоналом, – говорит Тай, открывая дверь. – У тебя слишком узнаваемый голос. Хотелось бы все-таки успеть поесть немного, прежде чем придется бежать.
– Договорились.
Да, у меня в голосе есть заметная хрипотца. Как-то раз одна журналистка из Billboard спросила, не потому ли это, что в детстве я много курил. И это была только наполовину шутка. Но нет, хрипотца врожденная.
В фойе ресторана толпа людей, ожидающих своей очереди. Тай протискивается к хостесс, пока я притворяюсь мебелью и разглядываю стены. Мой взгляд притягивает небольшой столик на четверых у самой кухни.
– Вам придется ожидать минут двадцать, – сообщает Тайрису утомленная хостесс.
– Нас кое-кто ожидает. – Я указываю на столик Вонн.
Она удивленно вскидывает брови:
– Странно, что они не предупредили.
– Не беспокойтесь, – говорю я и быстро направляюсь к столику, пока она не успела меня опередить.
– Ну мы же договаривались! – говорит Тай мне на ухо.
Не обращая на него внимания, я падаю на лавку рядом с Вонн, заставляя ее подвинуться ближе к сестре.
– Что ты выбрала?
Она поворачивается, явно собираясь дать отпор, но замолкает на полуслове и ошарашенно на меня смотрит.
Я же смотрю на нее, внезапно понимая, что меня привлекают ее пухлые губы. Хотя она не пользуется помадой, да и вообще, на ней нет ни капли косметики. Темные волосы завязаны в небрежный хвост, отросшая челка падает на глаза, обрамляя лицо. Надо признать, эта девчонка совершенно не выделяется – но при этом она привлекательная. Тонкий просвечивающий свитер и обтягивающие джинсы дают достаточное представление о ее фигуре, и мои штаны разом становятся еще более тесными.
– Я бы тебе посоветовал сделать фотографию, поскольку это долговечнее, – говорю я, – но у тебя уже есть рисунок.
Я вынимаю у нее из рук длинную, с двумя зубцами вилку для фондю, накалываю на нее кусочек хлеба и окунаю в сыр.
Вонн наконец приходит в себя и спрашивает:
– Что ты тут делаешь?
– Ну, ем, вообще-то. Может, стоит еще что-нибудь заказать?
Тай садится напротив меня на лавку, где сидят братья Вонн. Они смотрят на него, раскрыв рты. Он довольно крупный мужчина, сантиметров на пять ниже меня. Но его словно окружает аура силы – думаю, оттого, что десять лет он прослужил в армии, прежде чем начал работать телохранителем. Эта аура помогает ему отпугивать слишком ретивых фанаток и заманивать девушек в постель.
Я украдкой бросаю взгляд на сестру Вонн и замечаю, что на нее это действует. Она немного покраснела и не отрываясь таращится на Тая, когда думает, что он не замечает, хотя тот замечает все. Но он не тронет никого из тех, кто работает на Джима, – себе дороже.
– У нас что, первое свидание? – шепотом говорит Вонн. – Клаудиа ничего мне не говорила.
Я еле сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза.
– Поскольку это наши с тобой отношения, мы сами должны решать такие вещи.
Она закусывает губу – но не потому, что намекает, чтобы я сделал то же самое (хотя, надо признаться, думаю я сейчас именно о том, что губы – явно лучшая черта ее внешности), а потому, что опасается разозлить Клаудию. И не то чтобы я нарочно стремился выставить себя эгоистом, но разве это не меня она должна опасаться?
Однако не успеваю я об этом сообщить, как в меня врезается официантка:
– О, у вас еще гости. Я не знала, что вы кого-то ожидаете. Может, вам нужен другой столик?
Мы все осматриваем битком набитый ресторан.
– Нет, спасибо. – Вонн вздыхает так тяжело, словно ей поручили организовать мирные переговоры между Северной и Южной Кореей. – Я подвинусь.
Она двигается, и я наконец могу целиком уместиться на лавке, обитой искусственной кожей. Официантка кладет на стол два комплекта приборов и ставит два стакана воды. Я стараюсь не поднимать головы, а Вонн рядом со мной напрягается.
– Мне не нравится эта история, – говорит она, когда официантка уходит. – Что, если тебя кто-нибудь узнает?
– Официантка же не узнала.
– Ты смотрел в пол. Есть ты тоже так собираешься?
– Ну перестань. – Оказывается, Вонн в этом смысле еще хуже, чем Джим. – Как я тогда пойму, когда еда будет готова?
– Она была готова еще минут пять назад, – сообщает мне один из близнецов. Второй в это время смотрит то на меня, то на Тайриса. Интересно, кто из нас кажется ему более достойным внимания? Готов поспорить, что Тай. Моя аудитория обычно не охватывает детей младшего школьного возраста.
Братья выглядят одинаково, только один в простой белой футболке, а у другого футболка с логотипом компании по производству скейтбордов. Пару лет назад мне заплатили чуть ли не миллион баксов, чтобы я покатался по округе на их доске, и у меня в гараже до сих пор несколько штук валяется.
– Тебе нравится «Скейтбойз»? – интересуюсь я.
Он кивает и переглядывается с братом. Они довольно долго молчаливо беседуют таким образом, а затем близнец-амбассадор снова поворачивается ко мне:
– Ага. Классные доски.
– У меня дома их целая пачка. Они, правда, без колес, но вообще могу подарить, если хотите.
Его глаза загораются:
– Это было бы…
Он вдруг отшатывается назад и бросает сердитый взгляд на Вонн.
Я наклоняю голову, чтоб было удобнее на нее смотреть.
– Ты что, только что пнула своего брата?
– Возможно. Ну и что? – сердито отвечает она.
– Я что, не могу раздавать свое дерьмо?
– Не выражайся! – перебивает Пейсли.
Ну теперь-то уж сдержаться и не закатить глаза никак невозможно.
– Сколько им лет? – Я смотрю на близнецов. – Двенадцать? Тринадцать?
– Двенадцать, – говорит тот, что в белой футболке, почти дрожа от возбуждения.
– Понятно. Тогда готов поклясться, что они знают больше ругательств, чем я могу вместить в одно предложение.
– Может быть, но в нашей семье их не произносят, – говорит Пейсли.
Пацаны закрывают рты ладонями, и даже Вонн едва заметно улыбается.
– Пейсли не любит, когда ругаются, – поясняет она. – У нас есть банка, в которую все кладут штраф за ругательства, – мне кажется, Пейсли ни разу не бросила туда ни монетки.
– Зато тебе приходится отдавать последнее, – огрызается та.
– Вонн знатно ругается, – говорит один из близнецов.
– Вовсе нет! – возмущается она. – Я уже недели две туда ничего не бросала.
– Новый рекорд! – комментирует Пейсли.
– Деньги из этой банки идут на доброе дело. – Вонн морщит свой симпатичный нос. – На учебу для близнецов.
Я смотрю на Тая, который откинулся назад и положил руку на спинку сиденья. У него на лице мечтательная улыбка – дружеская возня братьев и сестер, возможно, напоминает ему о собственной семье.
– Вернемся к вопросу о скейтах, – говорю я. – У меня их куча осталась от старой рекламной кампании. Они собирают пыль, и я на них даже не катаюсь, потому что они без колес. Так что могу отдать их каким-нибудь посторонним людям или… – Я развожу руками и делаю паузу, чтобы близнецы сами могли закончить мою мысль.
Они заглатывают приманку.
– Ну правда, Вонн, почему он не может нам их отдать? Все равно они ему не нужны.
– Как хочешь. А что еще у тебя без дела валяется? Нам бы не помешал новый телевизор. Или машина, а то у нас только одна. Сколько у тебя ненужных? – возмущенно огрызается Вонн.