– Я говорила, что мы с Джастином в первый раз делали это под песню Окли Do Her Right[11]? – как ни в чем не бывало произносит Кики, касаясь моего лица широким концом губки яйцеобразной формы.
– Э-э-э… нет, ты не говорила.
На языке у меня крутятся вопросы в духе: «Как оно вообще? Тебе понравилось?» Пейсли совершенно не понравилось, и я думаю, что она хотела бы отменить ту ночь, чтобы ее словно никогда не было. А УУ хочет, чтобы я отдалась ему прямо сейчас, а я не хочу. И даже не знаю, захочу ли когда-нибудь.
– Джастин до сих пор не может спокойно слушать эту песню.
Мы молча смотрим друг на друга, а потом начинаем хохотать. Я представляю себе Джастина – огромного мускулистого полузащитника – возбуждающимся от того, как Окли поет тихим хриплым голосом: «Сделай… сделай… сделай ей приятно». И это так смешно, что у меня выступают слезы на глазах.
– А кто еще об этом знает? – выдавливаю я, пытаясь отдышаться.
– На самом деле, все, – сознается Кики. – Как-то раз она случайно зазвучала в раздевалке, и у Джастина встал. Неделю назад Керк Грэм дразнил его по этому поводу за обедом.
– Может, я уговорю Окли дать концерт для вас двоих, – улыбаюсь я.
– Боюсь, Джастин такого не переживет, – хихикает Кики.
Интересно, что Окли сказал бы об этой истории? Наверное, презрительно посмеялся бы. Сам-то он, вероятно, может испытать возбуждение, только лежа в бассейне, наполненном стодолларовыми купюрами, когда вокруг скачут модели Victoria’s Secret.
Кики помогает мне надеть эту практически балетную юбку, которая, несмотря на свой объем, на удивление мягкая. Кроме того, она заставляет меня напихать ватных шариков в туфли, пока они, наконец, не начинают сидеть нормально. Затем мы идем вниз, и я тренируюсь ходить в них, дефилируя из одного конца гостиной в другой.
– Ты не против, если я подожду, пока Окли приедет? – Она присаживается на мягкое кресло возле окна.
Мое сердце сжимает невидимая ледяная рука. Это было папино любимое кресло. И если бы он был жив, я не была бы разодета как балерина в ожидании постановочного свидания. А была бы в университете Южной Калифорнии вместе с УУ, изучала бы… понятия не имею, что. Но папа бы что-нибудь придумал. Или мама. Или они вместе.
Но теперь я в совершенной растерянности.
– Конечно, – мрачно говорю я.
К счастью, Кики так возбуждена предстоящим появлением Окли, что не замечает отсутствия у меня энтузиазма.
– А какой он?
– Кто? Окли?
– Нет, мэр Лос-Анджелеса. – Она закатывает глаза. – Ну конечно, Окли!
Грубиян, который даже не может дать мне свой номер телефона, хотя мы должны встречаться целый год. Который только и хочет, чтобы все обращали на него внимание, постоянно издевается над УУ, хотя даже с ним незнаком, до крайности эгоистичен и вообразил, что мне нравятся его мускулы.
А еще он думает, что лучше остальных людей, потому что ни одна нормальная девушка его не выдерживает. Хотя… когда он рассказывал про вещи, которые делают его фанаты, я подумала, что, может, он в чем-то прав.
И эта странная история с отношениями с отцом, в которых явно что-то не так. К тому же я заметила, как он трогает мои волосы. Меня беспокоит, что я должна рассказать об этом УУ: мы были одни, а Окли не должен до меня дотрагиваться, когда мы остаемся наедине. Даже до волос. У меня от этого возникает странное чувство.
Но я не рассказываю ничего Кики – у нас не настолько близкие отношения, чтобы я могла без стыда поделиться с ней своими сокровенными мыслями, не боясь столкнуться с осуждением. Я не уверена, есть ли вообще человек, с которым у меня такие отношения. Так что я просто говорю:
– Я еще не слишком хорошо его знаю.
Она живо кивает, словно ей все понятно:
– Да, когда не знаешь человека с детства, все по-другому. Иногда мне кажется, что мы с Джастином знаем друг о друге слишком много. Из-за этого ты бросила УУ?
– Я не бросала УУ! – возмущаюсь я. – Хочешь сказать, все так думают?
Она смотрит на меня недоверчиво:
– Ты же встречаешься с Окли Фордом. Ни за что не поверю, что это УУ тебя бросил.
– Но с Окли-то мы познакомились уже после расставания!
Я морщусь. УУ будет недоволен. Он не любит выглядеть неудачником в глазах своих друзей. Отсюда и условие, что я не должна обвинять его в изменах. Но это еще хуже. УУ не захочет, чтобы все считали, будто я его бросила ради знаменитого красавчика.
– Тогда почему вы расстались? Он тебе изменил? Или он тебя бросил из-за того, что ты не стала вместе с ним поступать в универ?
О черт! Я не знаю, что ей ответить, но тут у меня звонит телефон, и я тут же поднимаю трубку, даже несмотря на то что на экране написано: «Номер скрыт». Сейчас я готова принять спасение даже из рук телефонного спамера.
– Алло?
– Тай приедет за тобой в полдевятого.
Только через несколько мгновений я осознаю, что это Окли.
– Сегодня?
– Нет, завтра утром, – саркастически говорит он. – Сегодня, конечно.
– Но… во сколько мы тогда вернемся?
– Тебе что, пять лет?
Чувство теплоты, которое, возможно, зародилось во мне благодаря чудесному спасению, немедленно умирает в муках. Я поворачиваюсь спиной к Кики, которая увлеченно смотрит в окно в надежде на скорое прибытие Окли Форда, и шиплю в трубку:
– А ты всегда так с людьми разговариваешь?
– Ну, вообще, да.
Я закрываю глаза и пытаюсь успокоиться.
– Куда мы пойдем?
– На закрытую вечеринку. Тебе понравился подарок?
Я удивленно моргаю: он что, сам выбирал?
– Не особо.
– Другого я не ожидал.
ОНА
– Ты же вроде говорил, что мы идем на вечеринку. – Я с тревогой пытаюсь что-нибудь рассмотреть сквозь тонированные стекла на заднем сиденье «кадиллака эскалейд». – Что это за место?
За рулем Тайрис, и он только что остановил машину на какой-то с виду индустриальной улице на юге Лос-Анджелеса. Раньше я никогда здесь не бывала. Слышна музыка, но на здании нет никакой вывески, только черная металлическая дверь, которая выглядит довольно загадочно.
Окли строит раздраженную мину:
– Это клуб.
– То есть мы не идем на вечеринку.
– Это и есть вечеринка. В клубе. Какая часть из этого тебе непонятна, детка?
Я с яростью смотрю на него:
– Не надо вести себя так, будто я тупая. И не зови меня деткой.
Он ухмыляется.
Как же мне хочется ему врезать! Мне все равно, что он платит кучу денег за этот спектакль и что прямо сейчас он потрясающе выглядит в этих вытертых джинсах и зеленой футболке, которая обтягивает его тело, как вторая кожа. Все это совершенно никак не отменяет того, что временами он бывает отъявленным мерзавцем.
– Я просто забочусь о своей безопасности, – напряженно говорю я. – Кто владелец этого места?
– Откуда я знаю. – Он пожимает плечами. – Здесь устраивают разные закрытые тусовки. Вечеринки, презентации, концерты.
Я задумчиво хмурюсь:
– И что, Клаудиа сказала, что наше третье свидание должно пройти здесь?
– Да, она так сказала, – нетерпеливо говорит Окли. – Тай, ты готов?
Мое сердце начинает бешено биться.
– К чему? – выдавливаю я.
– К тому, чтобы проверить, нет ли вокруг папарацци, – говорит Окли. – Мы позволим им нас сфотографировать, когда будем уходить.
– Почему?
– Потому что если они сейчас нас заметят, то могут найти способ пробраться в клуб и там сфотографировать то, чего мы не хотим им показывать. – Он смотрит на меня с таким видом, словно я совсем глупая.
Меня так достало, что все эти умники обращаются со мной, будто у меня опилки вместо мозгов! Но вместо того чтобы взорваться, я просто сижу, стиснув зубы, и напоминаю себе о том, что мне платят за это двадцать тысяч баксов в месяц.
Нет, Кики, Окли Форду во мне совершенно ничего не нравится. И меня это ни капли не беспокоит, потому что он – придурок с большой буквы «П».
Мы с Окли сидим в машине, и наконец Тай сообщает, что все чисто. Я пять раз чуть не падаю, пока мы идем к пугающей черной двери, и от меня не ускользает выражение удовольствия в глазах моего «бойфренда», наблюдающего, как я шатаюсь на этих чертовых каблуках.
– Ты не мог бы в следующий раз выбирать обувь поудобнее? – говорю я.
– Не-а. В этих туфлях твои ноги выглядят потрясающе.
На этот раз я не испытываю никаких эмоций от его комплимента. Похоже, он разбрасывается ими налево и направо. Возможно, просто по одному каждой девушке в поле зрения.
Тайрис ударяет увесистым кулаком по двери, и она тут же распахивается.
Мы входим в полутемное фойе, и я сразу обращаю внимание на дым.
– Что-то горит? – Я принюхиваюсь.
Почему-то от этого Окли начинает хохотать как сумасшедший. Вместо ответа он на крейсерской скорости несется вперед. Я бегу за ним на своих чудовищных каблуках и молюсь только об одном – не подвернуть ногу.
Коридор приводит в темное помещение. В одном его конце находится бар, в другом – сцена, а между ними разбросаны столы и диваны. Здесь не слишком тесно, но при этом достаточно посетителей, и все они смеются, курят и общаются друг с другом, перекрикивая музыку. Группу, играющую на сцене, я прежде не видела, но музыка знакомая. Вероятно, я слышала что-то похожее по радио за последние лет пять.
Кроме того, здесь довольно много знакомых лиц. Не потому, что я знаю этих людей лично. Я видела их по телевизору или на обложках журналов. В Лос-Анджелесе легко встретить кого-то из знаменитостей, если знать, где искать, но такая их концентрация в одном помещении со мной заставляет испытывать крайнее смущение, даже несмотря на дорогую дизайнерскую одежду.
Это приводит меня в крайнюю степень раздражения.
– В Лос-Анджелесе законодательно запрещено курить в помещениях.
Окли иронично приподнимает бровь:
– Мне что, вызвать полицию?
Его отношение действует мне на нервы, и я говорю: