______
Водитель Окли отвозит меня в небольшое кафе на Родео-драйв в Беверли-Хиллз. Оно называется «Ивовый сад». Пока мы ехали, я посмотрела в интернете, что это за заведение, и оно оказалось довольно популярным среди знаменитостей. Выяснилось, что оно известно своим фирменным салатом «Цезарь» с кале, а еще здесь Пол Дейвенпорт сделал предложение Халли Вулф. Это двое известных актеров, и их брак продержался примерно столько времени, сколько нужно, чтобы принесли еду.
Я подхожу к стойке хостесс и вытираю влажные ладони о платье.
– Здравствуйте. Меня зовут Вонн Беннетт, и я… э-э-э… должна встретиться с Катриной Форд.
Никогда в жизни не поверила бы, что мне придется произнести что-то подобное.
– Пройдемте со мной.
Она ведет меня через сплетенную из ивовых прутьев белую арку, увитую плющом. Похоже, они пытаются соответствовать названию. Все столики выглядят уединенными, потому что по всему дворику расставлены пальмы и папоротники в кадках. Но на самом деле это вовсе не так – за ограждением, отделяющим дворик кафе от улицы, толпится с десяток фотографов.
Я знаю, что меня они тоже снимают, поэтому усилием воли заставляю себя следить за тем, чтобы плечи были расправлены, а выражение лица – бесстрастным. Не хочу, чтобы на фотографиях я сутулилась или, скажем, чесала макушку, а то завтра же в интернете появятся заголовки в духе «Девушка Окли Форда ковыряется в носу!».
Катрина Форд выскакивает мне навстречу из своего кресла. На ней обтягивающие черные брюки, свободный черный топ, подчеркивающий изящество ее фигуры, в ушах серебряные серьги в форме колец, на ногах туфли на шпильках со знаменитой красной подошвой. Я не могу удержаться и какое-то время молча разглядываю ее – в жизни она еще красивее, чем на экране. Ее глаза такого же цвета, как у Окли, но грива волнистых волос на несколько тонов светлее.
– Вонн! – восклицает она и вдруг заключает меня в объятия. От нее пахнет дорогими духами. – Рада с тобой познакомиться!
Я неуверенно улыбаюсь:
– Я тоже, мисс Форд.
– Зови меня просто Кэт. – Она тянет меня за руку: – Садись скорее. Я не могла найти себе места с самого утра, когда Клаудиа позвонила. Она сказала, Окли мечтает, чтобы мы с тобой скорее познакомились.
Я озадачена. Значит, вот как Клаудиа все объяснила: это идея Окли.
Я чувствую себя виноватой. К нам подбегает официант, весь в черном, и спрашивает, что мы будем пить. Я заказываю колу, а Катрина – коктейль «Мимоза» [15].
– Было бы мило, если бы он сам позвонил, – добавляет Катрина, складывая руки на льняной скатерти. – Но я понимаю. Это Голливуд, здесь все делается через агентов и пиарщиков. Даже отношения между матерью и сыном. – Она беззаботно улыбается, но я вижу, что эта улыбка искусственная.
Мне становится еще более неловко. Катрина явно расстроена, что Окли ей не позвонил. И я знаю, почему: он понятия об этом не имел, все устроила Клаудиа, даже не интересуясь его мнением на этот счет.
Но ей-то я не могу рассказать.
Официант приносит напитки и готов принять заказ.
– Закажи «Цезарь» с кале, – говорит Катрина. – Это просто божественно!
Черт. Ненавижу капусту.
– А у вас есть обычный «Цезарь»? С салатом айсберг? – с опаской спрашиваю я.
Официант удивленно поднимает бровь:
– У нас нет айсберга. Только кале.
Черт, черт, черт!
Я быстро проглядываю меню.
– Тогда сэндвич с индейкой и авокадо.
– Бри или козий сыр?
– Хм, пожалуй, бри.
Цены в меню не указаны, и я вдруг впадаю в панику, что заказала сэндвич за сотню баксов, – но Катрина совершенно не выглядит обеспокоенной и говорит:
– Звучит прекрасно, мне то же самое.
Официант исчезает, и Катрина лучезарно улыбается:
– Расскажи о себе, Вонн.
Я испуганно отхлебываю колы.
– Ну, я только что окончила школу…
Черт! Кажется, нельзя было об этом говорить! Я пытаюсь придумать, как перевести разговор на что-нибудь другое, но Катрина отвечает:
– Рада за тебя! – И совершенно не выглядит расстроенной. – Ты, должно быть, весьма талантлива.
Я краснею.
– Это хорошо, – продолжает она. – Моему сыну нужна сообразительная девушка. С хорошей головой на плечах. Ок слишком импульсивный, – с грустью добавляет она. – Не всегда принимает разумные решения. Это у него от меня.
– Правда?
Она кивает и одним глотком допивает коктейль.
– Я очень импульсивная, это моя основная черта характера. Но считаю, именно так и надо жить. Ок тебе рассказывал, что я вышла за Дастина в семнадцать лет?
Ну отлично, еще одна запретная тема. Я не знаю, что делать. Клаудиа и Эми довольно доходчиво мне объяснили, что нельзя упоминать отца Окли, но она сама его упомянула, и будет невежливо не отреагировать.
– Нет, он не рассказывал. – Я делаю паузу. – Это… очень рано.
Вообще-то ей было столько же, сколько мне сейчас. Совершенно не могу себе представить, чтобы я вышла замуж. Хотя, если честно, я вообще не могу представить свое будущее.
Катрина смеется:
– Да, тебе наверняка это кажется преждевременным, но стоит иметь в виду, что к тому моменту я уже десять лет работала. Я стала актрисой в семь.
Да, точно. Кажется, я где-то слышала об этом.
– В шоу-бизнесе очень быстро взрослеешь, – продолжает она. – Можно сказать, мне было тридцать, когда мы с Дасти познакомились. На съемках единственного нашего совместного фильма.
Чувствовать себя на тридцать, когда тебе всего семнадцать? Да уж, жизнь в Голливуде сурова.
Она подзывает официанта и заказывает еще один коктейль.
Меня немного раздражает, что Катрина не благодарит его, но, надеюсь, она оставит ему щедрые чаевые.
– Мне было двадцать, когда Ок родился.
Я удивленно смотрю на нее. То есть ей сейчас тридцать девять? Выглядит она намного моложе. Но нельзя упоминать о пластической хирургии, напоминаю я себе.
– Мне тридцать два, – подмигивает она.
Я стараюсь не рассмеяться:
– И что, никто ни разу не обратил внимания на то, что на момент рождения Окли вам было тринадцать?
– Ну что ты, Вонн. – Катрина широко улыбается. – Обычная математика и математика Голливуда – две совершенно разные вещи!
Я начинаю хохотать, и она тоже. Не думала, что она мне так понравится. Ее очень легко рассмешить, а хорошее настроение заразительно. Мне сложно не обращать внимания на наставленные на нас объективы фотоаппаратов, но Кэт совершенно к ним равнодушна. Наверное, когда три четверти жизни работаешь на съемочной площадке, звук затвора камеры становится как белый шум.
Я стараюсь сосредоточиться на Катрине – оказывается, так гораздо легче не обращать внимания на фотографов. И скоро я забываю о том, что обедаю с женщиной, которую до этого видела только на телеэкранах и в глянцевых журналах.
Нам приносят еду, и мы принимаемся за сэндвичи. Катрина тем временем без устали рассказывает мне истории о детстве Окли. Она говорит, что, когда он был еще младенцем, они с Дастином договорились сниматься по очереди, чтобы кто-нибудь из них всегда оставался дома.
– Впрочем, Дасти никогда не следовал этой договоренности, – добавляет она, и в ее глазах я вижу гнев. – Он настоящий трудоголик. Не успеет закончить один проект, как тут же берется за другой – и все в погоне за «Оскаром». В общем, мне пришлось нанять няню – это был единственный способ самой продолжать работать. – Она сосредоточивается на еде с грустным видом. – Может, поэтому Окли и затеял ту историю с опекой? Обиделся, что меня так часто нет дома. Очень сложно совмещать работу с материнством, как раз об этом фильм «Работающая мама», где я снималась. Ты смотрела?
Но я не успеваю ответить. Катрина снова смеется:
– Ладно, что это я о грустном. Как-то раз я пришла домой и увидела, как Окли исполняет песни «Бэкстрит Бойз» перед зеркалом! Ему было семь.
Время пролетает незаметно. Я совершенно очарована Катриной Форд. Она, конечно, не самая ответственная мать на свете, но очевидно, что она очень любит Окли и без конца говорит о его успехах и наградах. Она даже показывает его фотографии на телефоне! А на заставке у нее установлено фото Окли в шезлонге. Он не улыбается, но выглядит вполне счастливым. И на вид ему лет шестнадцать.
– Это у меня дома в Малибу, – говорит она, заметив, как я уставилась на экран. – Несколько лет назад. – Она вздыхает. – Он давно там не бывал. С того момента, как вышло «Уличное воспитание».
Еще один фильм Катрины Форд, который я не смотрела. Мне очень хочется ее обнять. Но даже если бы я придумала способ сделать это так, чтобы не опозориться, меня лишают такой возможности: телефон начинает вибрировать все сильнее и сильнее – зашкаливающее количество сообщений.
– Извините, я отвечу? – Я неловко показываю на сумочку, где жужжит телефон.
Катрина машет рукой:
– Конечно, милая.
Я вынимаю телефон и в беспокойстве хмурюсь, потому что вижу там тонну сообщений от УУ. Искоса бросаю взгляд на Катрину. Она смотрит в свой собственный смартфон и что-то быстро набирает тонкими пальцами с безупречным маникюром.
Я начинаю читать сообщения.
Нам нужно поговорить
Серьезно, ответь мне
Мне это не нравится. Если тебе не все равно, позвони мне срочно и объясни, что происходит. Меня достало, что все об этом говорят. И что ты со мной так поступаешь
Сердце начинает биться быстрее. Я собиралась ему позвонить, но сперва меня отвлекла Клаудиа, потом Окли, а теперь я общаюсь с Катриной. И хотя я понимаю его чувства – он наверняка увидел наши с Окли фотографии и взбесился, – нам все равно не разрешается общаться по переписке.
«Не пиши мне», – разозлившись, отвечаю я.
______
Надеюсь, если кто-нибудь украдет мой телефон и прочитает переписку, он не поймет, что я имею в виду. Подумает, что я так ответила, потому что не хочу с ним разговаривать, а не потому, что нам это запрещено по контракту.