Но УУ, вместо того чтобы отстать, немедленно перезванивает.
Я так яростно нажимаю «Отклонить», что Катрина поднимает глаза:
– Все в порядке?
Я вздыхаю:
– Да, все нормально. Это просто… бывший. – Я с трудом выговариваю это слово. – Все время пишет. Видимо, еще не пережил наше расставание, – неловко добавляю я.
Катрина понимающе улыбается:
– И, конечно, твоя нынешняя ситуация не слишком этому способствует.
– Да уж, это точно.
Телефон звонит еще шесть раз, прежде чем я его наконец выключаю. Но тяжесть на сердце никуда не девается.
Нужно разрядить эту ситуацию, пока она не привела к непоправимым последствиям.
ОНА
Катрина настаивает на том, чтобы отвезти меня домой. Я соглашаюсь – личный транспорт имеет сотню преимуществ перед общественным, хотя я однажды и возмущалась, что Окли прислал за мной машину. По крайней мере, в личном автомобиле рядом с тобой не сядет кто-нибудь, воняющий нестиранными носками недельной давности, и не нужно останавливаться каждые пять минут, чтобы впустить и выпустить пассажиров.
– Ты ведь поможешь мне подготовить празднование дня рождения Окли весной? – говорит Катрина. Я удивляюсь: она что, думает, что весной мы с Окли еще будем вместе? Ну, то есть будем, согласно контракту, но мне интересно – неужели он сказал ей что-то такое, отчего она поверила, будто все это действительно серьезно?
– Конечно.
– Как думаешь, чего бы он хотел?
Сотрудничать с Кингом.
– Вечеринка в ретростиле. Старые детские игры типа «приколи ослу хвост», подвешенные пиньяты с конфетами и все такое.
Я, конечно, пошутила. Окли, скорее всего, от такого пришел бы в ярость. Но Катрина восхищенно смотрит на меня:
– Отличная идея! Так и сделаем.
– Я пошутила! – пытаюсь я объяснить, но она уже кому-то звонит и просит забронировать банкетный зал в отеле «Монтедж» в Беверли-Хиллз. – Катрина, ну правда! Я просто пошутила. Думаю, Окли бы понравилось… – И тут я понимаю, что Окли – не простой девятнадцатилетний мальчишка, которому скоро стукнет двадцать. И ему, возможно, хотелось бы на день рождения стриптизерш, и чтобы голые девушки выпрыгивали из тортов. Эта мысль заставляет меня сердито нахмуриться. Надеюсь, он хотя бы не развлекается с ними, пока изображает моего парня!
Внедорожник останавливается перед моим домом, и водитель выбирается, чтобы открыть мне дверь.
– Скейт-парк. Ему бы точно понравилась идея пойти в скейт-парк, – делаю я последнюю попытку. Стриптизерши в торте – это противно. Но Катрина меня, похоже, не слышит.
– Катрина! Вонн!
Из окна машины высовывается фотограф и машет рукой. Он что, за нами следил? Довольно жутко.
Но Катрина не реагирует на окрики, как будто фотографа вовсе не существует.
– Я тебе позвоню. – Она посылает несколько воздушных поцелуев, запечатленных папарацци, а я тем временем трусцой бегу к двери.
Потрясающе. Теперь мне придется предупредить Окли. Хотя… было бы забавно посмотреть на его выражение лица: он заходит, а там мы все в дурацких колпаках и с ослиными хвостами из бумаги: «Сюрприз!»
Может, не стоит ничего ему говорить, а дождаться этого момента и хорошенько посмеяться? Подозреваю, что, если я расскажу об этом Клаудии, она будет на седьмом небе от счастья оттого, каким нормальным выглядит этот план.
Я начинаю широко улыбаться, представляя Окли в повязке, машущего палкой, чтобы сбить пиньяту. Катрина, возможно, вместо конфет положит в них золотые монеты или пачки баксов, но все равно будет смешно. И заодно послужит ему расплатой за отвратительное поведение вчера вечером.
Кстати, об этом… По дороге наверх в спальню я включаю телефон и звоню УУ. Он сразу же берет трубку – судя по всему, ждал моего звонка.
– Почему ты не ответила на сообщения? – сразу же спрашивает он.
– Потому что нам нельзя переписываться. Если выяснится, что мы общаемся, у меня будут проблемы. Я тебе уже говорила.
– У тебя там в контракте прописано, сколько раз он может засунуть язык тебе в глотку? Или это бесплатное дополнение, раз ты теперь тусуешься с самим Окли Фордом? – говорит он.
Мое сердце немедленно начинает стучать от страха.
– Ничего подобного.
– Либо это фальшивка для прессы, либо ты мне изменяешь, – заявляет он.
– Ты сам прекрасно знаешь ответ, – говорю я. Не самая ясная формулировка, но я боюсь, что у меня за спиной вдруг материализуется Джим Толсон.
– Угу. Все это не по-настоящему, да? – Он неприлично ругается. – Но вообще-то совершенно не похоже на то. Ты улыбаешься! А на той фотке, где он с тобой сосется, как будто ты бутылка колы, ты держишь его за руки! А «Твиттер»? – Он цитирует диалог, который состоялся после свидания с мороженым. – Это не похоже на то, как будто между вами ничего не происходит!
– Это ничего не значит, – возражаю я.
– Знаешь, что в школе про это думают? Парни считают, что я тупица. А девушки – что лузер. Вчера я был на вечеринке, и все мои друзья нашли себе кого-то. Столько возможностей, и только я, как дурак, стою в углу, засунув руку в трусы, потому что моя девушка – которая должна быть здесь со мной, – целуется на глазах у фотографов с каким-то кретином!
Я практически вижу, как у него на губах от злости выступает пена. Но ответить мне нечего. Он прав. Если бы все было наоборот, я бы очень расстраивалась, глядя на фотографии УУ с его новой «девушкой». И мне бы тоже было сложно поверить, что все это не по-настоящему. На этих фотографиях я вовсе не выгляжу расстроенной или недовольной. Даже наоборот… радостной и счастливой.
– Мне жаль… – тихо говорю я.
– Мне тоже, – говорит он после паузы.
– В смысле? – переспрашиваю я, хотя на самом деле все понимаю. По нотке самодовольства, которая сквозит в его голосе, несмотря на виноватый тон.
Вместо ответа он снова молчит. А потом опять ругается.
– Слушай, давай я вечером приеду. И мы об этом поговорим.
Если честно, я не хочу об этом говорить. Не хочу ничего знать. И все равно почему-то говорю:
– Скажи сейчас.
Но УУ упрямится:
– Нет. Я хочу тебя увидеть. Занятия заканчиваются в шесть. Сразу после этого я двину к тебе, так что буду около восьми. Тогда и поговорим.
Но сейчас только три! Он хочет, чтобы я пять часов не находила себе места, потому что собирается сказать мне что-то ужасное? Как вообще так можно?
– Скажи мне сейчас, ну пожалуйста, – умоляюще говорю я.
Но он отвечает:
– Я вечером приеду.
И кладет трубку.
______
Все остальное время я занята тем, что места себе не нахожу в ожидании приезда УУ. Пейсли приходит с работы и застает меня на кровати, свернувшуюся калачиком, за просмотром слайд-шоу наших с УУ совместных фотографий. На экране мелькают эпизоды из школьных времен. Но если раньше они заставляли меня улыбаться, то сегодня я не могу заставить себя думать о хорошем, как ни стараюсь.
– Ты в порядке? – с тревогой спрашивает Пейсли.
– Все нормально, – говорю я, но это неправда.
– УУ разозлился из-за поцелуя? – предполагает она.
Я с грустью киваю. Пейсли подходит ко мне, садится на кровать и гладит по волосам.
– Все сложнее, чем ты ожидала, да?
На экране появляется наша фотография на пляже. Он обнимает меня, и на его лице счастливая улыбка. Наверное, он больше никогда так на меня не посмотрит.
– По-моему, он вчера с кем-то сошелся на вечеринке. – Я захлопываю крышку ноутбука. – Собирается сегодня приехать и что-то мне сказать, потому что «ему тоже жаль».
Пейсли неодобрительно поджимает губы. Не знаю, что именно она не одобряет – поступок УУ или то, что он приедет без предупреждения. Вероятно, и то и другое.
– Ну, если он тоже не заключил контракт по поводу фальшивых отношений с какой-нибудь знаменитостью, это довольно мерзко с его стороны, – говорит она.
– Но разве я имею право на него сердиться? – возражаю я, разрываясь от вины и гнева на саму себя. – Я же вчера целовалась с Окли.
Хотя на самом деле это он целовался со мной.
– Но это же не по-настоящему. Ты актриса, которая играет роль.
– Да, но УУ-то не в курсе!
Рука Пейсли ложится мне на плечо.
– Я хорошо тебя знаю. И я уверена, что ты рассказала УУ все, что могла, не нарушив соглашения, и если у него есть мозги, остальное он мог додумать самостоятельно. Так что если он тебе изменяет, это совершенно не твоя вина. – Она вздыхает. – Я не скажу Клаудии, что он сегодня приедет. И в будущем тоже можешь приглашать его когда захочешь, хоть это и запрещено. По крайней мере, фотографы возле нашего дома пока не дежурят.
Я сжимаю кулаки. Меня ужасно все это раздражает, хотя я понимаю, что Пейсли права. В другое время, когда ко мне приходил УУ, Клаудиа устраивала какое-нибудь пресс-событие для Окли, чтобы все внимание было сосредоточено на нем, а не на мне.
– Ты точно в порядке? – спрашивает Пейсли.
– Конечно. – Я вылезаю из кровати. Сидеть и страдать делу не поможет. – Испеку-ка я торт. У тебя есть пожелания? «Красный бархат»? Шоколадный фондан?
Пейсли обдумывает варианты, и на ее лице появляется улыбка:
– А как насчет твоего молочного торта?
– «Трилече»? Можно.
За готовкой я могу отвлечься от размышлений об Окли, УУ и вообще о том, как запутанно все стало в моей жизни. По крайней мере, теперь я не беспокоюсь по поводу отсутствия планов на будущее, а то повышенная тревожность доведет меня до язвы желудка еще до совершеннолетия.
УУ приходит только в половине девятого, и к этому моменту я на взводе. Мы не говорим ни слова – молча поднимаемся наверх, входим в мою комнату, закрываем дверь и несколько секунд просто смотрим друг на друга.
Он выглядит как обычно: джинсы, рубашка поло, кроссовки и бейсболка козырьком назад. Но нет его привычной ухмылки, и в глазах появилась какая-то прохладца.
Через несколько секунд он падает на мою кровать, хотя знает, что меня это бесит. Я люблю порядок, а он постоянно все портит, но сейчас я чувствую себя такой виноватой, что у меня не хватает духу попросить его встать с кровати и сесть на стул, как сделал бы нормальный человек.