Потому что мое сердце – в Калифорнии, там, где Вонн Беннетт.
ОНА
Я торопливо прохожу контроль, и мое сердце бешено стучит. Самолет задержался на полчаса из-за каких-то технических проблем, о которых я побоялась спрашивать. Не самая лучшая идея – интересоваться, что именно сломалось в самолете, на котором ты собираешься лететь. Но пилот совсем не выглядел обеспокоенным, так что мы все-таки взлетели.
Должна признать, что лететь на частном самолете довольно круто. Тут был еще один клиент агентства «Даймонд» – автор песен, и все пять часов полета он восхищался новым альбомом Окли. А мне становилось все грустнее, пока он нахваливал «чистоту и ясность» текстов. Я вспоминала все те разы, когда приходила в студию и смотрела, как Окли и Кинг работают. Как он пишет и потом переделывает эти самые тексты, работая над каждым словом. Это так… красиво. Несмотря на то что я все еще не представляю, чем хочу заниматься, знаю точно: мое дело должно поглощать меня целиком. Чтобы я обо всем забывала. Окли так повезло, что он нашел свое призвание. Интересно, понимает ли он, насколько счастлив?
Самолет задержался на полчаса, и к моему приезду концерт уже начался. Тай договорился с какой-то ассистенткой, что она проведет меня в гримерку, но Окли уже на сцене, и мне придется смириться с тем, что поговорить с ним удастся только после выступления.
Я иду по битком набитому коридору и вдруг вижу Тая. Сперва он кажется удивленным, но тут же расплывается в широкой ухмылке:
– Вонн! Пейсли говорила, что ты прилетишь, но я не верил до самого последнего момента!
Он вдруг хватает меня в объятия и кружит. Я замечаю удивленные взгляды – в основном ими меня награждают полураздетые девушки с VIP-пропусками. На мгновение с ужасом задумываюсь, был ли кто-нибудь из них у Окли в гримерке. Или, может, вчера они ходили к нему на афтерпати? Оглядываюсь в поисках Пятницы, но ее нигде не видно.
Мне вдруг становится страшно. Может, Пейсли ошибалась? Может, Окли меня увидит и сразу же велит охране вывести вон?
– Хочешь на танцпол? – спрашивает Тай. – Я могу провести тебя в первый ряд или в VIP-зону прямо перед сценой.
Я качаю головой. Нет, мне совсем не хочется оказаться среди фанаток Окли. Это будет лишь еще одним напоминанием, что не я одна в него влюблена. И все они считают, что Окли принадлежит им.
Но концерт пропускать тоже не хочется.
– А за кулисами можно постоять? Так вы называете это место – кулисы?
Тай хмыкает:
– Ты овладеваешь профессиональным жаргоном. Пойдем.
Он берет меня за руку и ведет по коридору. Здесь ужасно жарко – я сразу потею, даже несмотря на то, что в майке. И повсюду люди. Носят аппаратуру, что-то пишут на планшетах, выкрикивают указания, разговаривают по рациям и мобильникам. Сумасшедший дом.
– А Джим здесь? – с испугом спрашиваю я.
Я с ним не разговаривала с того дня, когда мне на дом прислали контракт.
– Нет, он еще в Лос-Анджелесе. Прилетит на остальные концерты на Восточном побережье. Вероятно, мы его увидим в Чикаго.
Мы… Не уверена, что стоит его поправлять. Тай предполагает, что я тоже поеду с ними в Чикаго – но это зависит от того, что сделает Окли, когда меня увидит. Или что сделаю я. Мне хочется, чтобы он бросился к моим ногам, попросил прощения за то, что меня бросил, умолял к нему вернуться. Но я не уверена, что это хоть сколько-нибудь реально. В конце концов, он расстался со мной при помощи менеджеров и контрактов! Разве такое можно простить?
Мы приближаемся к концу коридора, и я уже слышу музыку. Сразу узнаю «фирменный» хриплый голос Окли Форда. Он исполняет одну из тех быстрых песен, которые они оба с Кингом очень полюбили, когда записывались. Мне она не так уж нравится, но лейбл решил поставить ее в альбоме первой. И зрители ее отлично принимают.
Тай открывает какую-то дверь, и меня чуть не сбивает с ног звуковая волна. Мы поднимаемся по металлическим ступенькам. Тут темно, и я понятия не имею, куда мы идем, но, вероятно, сцена совсем близко, потому что музыка становится все громче и громче. Я уже слышу группу. Барабаны. Ритм-гитара. Голос Окли. Как я люблю его голос!
Мы делаем еще несколько шагов, и я внезапно вижу сцену. По бокам есть две огромные лестницы, ведущие на балкон. Ограждением его служат прожекторы, которые вспыхивают в такт музыке. А за этим балконом расположен экран, такой огромный, что, мне кажется, его видно из космоса.
И тут я замечаю его – на самом краю длинной сцены, которая разделяет стадион пополам.
Мое сердце словно застревает в горле. Он такой красивый, что на него больно смотреть. На лбу у него капли пота от жары и напряжения. Публику я не вижу – но я ее слышу. Бесконечная волна звука. И не просто звука – обожания. Любовь, которую испытывают к нему все эти по большей части незнакомые люди, затапливает его, когда он поет.
– Вонн? – вдруг пискляво произносит кто-то.
Я знаю этот голос. Клаудиа. Она стоит в паре метров от меня, и с ней рядом – какой-то мужчина с планшетом.
Я поворачиваюсь к ней и замечаю, что ее лицо при виде меня почему-то бледнеет.
– Что ты тут делаешь? – произносит она. Тембр ее голоса такой высокий, что перекрикивает даже музыку.
– Привет, Клаудиа, – немного натянуто отвечаю я.
Ее глаза в ужасе смотрят на сцену, а потом опять на меня.
Она подходит ближе:
– Ты не должна здесь находиться.
– Почему это? – Я пожимаю плечами. – Потому что Окли не хочет меня видеть? Ну и что. Я кое-что должна ему сказать.
– Но…
Я прохожу мимо нее и делаю еще один шаг к сцене. Мне безразлично, что Клаудиа на меня злится. Пейсли права. Я должна поговорить с Окли. Пусть он посмотрит мне в глаза и объяснит, что случилось.
Я выглядываю как раз в момент, когда он берет последний аккорд песни. Потом ухмыляется:
– Вам понравилось, я смотрю?
Стадион ревет.
Он немного поворачивается, и я разочарованно ворчу, потому что теперь мне ничего не видно, кроме его затылка. Так что я подкрадываюсь еще немного вперед и радостно вздыхаю: мне снова виден его профиль. Он общается с публикой – рассказывает о том, как записывался альбом.
– Мой продюсер Донован Кинг – вы его знаете, да? – бросил мне в голову карандаш во время той джем-сессии, когда мы это написали. Чуть не выколол мне глаз!
Стадион оглашается хохотом. Пол вибрирует у меня под ногами.
Вдруг что-то касается моей руки. Нет, не что-то, а кто-то! Клаудиа тянет меня прочь, пытаясь утащить от сцены. Я с презрением смотрю на нее, и она моментально отпускает мою руку, отходит в сторону и принимается что-то яростно печатать на телефоне.
– Но оно того стоило, потому что в итоге мы написали кое-что изумительное. Это менее известная песня, но прошу вас дать ей шанс – в конце концов, я из-за нее чуть не лишился глаза!
Окли, продолжая ухмыляться, ставит гитару и поворачивается к технику, у которого уже наготове другая.
И в этот момент замечает меня.
У него в буквальном смысле отвисает челюсть, несколько секунд он стоит, словно врос в сцену.
И смотрит на меня.
Я тоже на него смотрю.
Надо бы что-то сделать – улыбнуться, или помахать, или еще что-нибудь, – но какой смысл? У него концерт. Не может же он… О господи, он что, серьезно идет сюда?
Я ошеломленно гляжу на него, и тут он бросает в микрофон:
– Подождите минутку, ребята.
И потом Окли Форд прямо посреди собственного концерта через всю сцену бежит в мою сторону.
– Что ты тут делаешь? – требовательно спрашивает он. Пот стекает у него по шее и по лбу. Сейчас его окружает особая сценическая аура – он кажется выше, красивее, увереннее. Таким я его еще никогда не видела.
– Не знаю, – запинаясь, бормочу я. Господи, что вообще заставило меня подумать, что этот человек, у которого не просто есть дело жизни, но который еще и вдохновляет им других, захочет быть со мной? Он – Окли Форд. А я – Вонн Беннетт. Ну конечно, он меня бросил.
– Дай угадаю. Нравится, когда поигрывают мускулами? – говорит он немного зло, словно обвиняя.
Я облизываю губы, не зная, что ему ответить.
– Или ты все-таки решила сообщить мне о разрыве лично? – горько добавляет он. – Могла бы не трудиться. Я и так все понял. Было довольно доходчиво.
Тут я окончательно перестаю что-либо понимать, и у меня вырывается:
– Ты о чем вообще?
Он хмурится:
– Издеваешься?
Я начинаю злиться.
– Вообще-то это ты мог бы сообщить мне о разрыве лично. Хотя я и так все поняла. Было довольно доходчиво! – издевательски повторяю я за ним.
Ок растерянно моргает:
– Что вообще творится?
– Не знаю! – ору на него я.
Мы стоим и смотрим друг на друга, и я вижу на его лице то же самое непонимание, которое чувствую сама. Мысли скачут в голове, и невозможно сосредоточиться, но я делаю вдох, заставляя себя немного успокоиться.
– Ты заблокировал мой номер, – наконец говорю я.
Он ошарашенно говорит:
– Ничего подобного.
Мы снова смотрим друг на друга.
– А ты написала мне сообщение, что мы расстаемся.
– Ничего подобного!
А потом до нас обоих вдруг доходит, и мы одновременно поворачиваемся к Клаудии.
– Что ты сделала? – рычит на нее Окли.
Ее красные щеки и виноватый вид сразу сообщают нам: догадка верная.
– Черт побери! – орет Окли. Затем делает глубокий вдох, явно пытаясь прийти в себя, и когда снова обращается к Клаудии, его тон холоден как лед:
– То сообщение… Как ты это сделала?
Клаудиа уставилась вниз, на свои дорогущие туфли:
– Мы подменили номер у тебя в телефоне. На самом деле сообщение отправила Эми.
Я смотрю на нее, открыв рот.
– Но почему? – не сдержавшись, выдыхаю я. – Зачем вы заставили нас расстаться?
– А ты как думаешь?! – кричит она своим неестественно высоким голосом. – Ты подрывала его имидж, Вонн! Вся та картинка, которую мы старательно создавали про ваши цельные и здоровые отношения, – все это коту под хвост, потому что кое-кому не хватило ума! Вот зачем было изменять Окли с басистом? – она тяжело дышит. – Мы с Джимом просто пытались разгрести последствия!