ьку, любившего ее с младших классов, а в цирк «хоть кем», отец позвонил Иллюзионисту. Тот хмыкнул: «Хоть кем, говоришь? Ладно».
Так Таечка попала в цирк. Легкий характер, добрый нрав и сострадательная душа – ее полудочернему положению рядом со знаменитым артистом даже не завидовали роскошные цирковые красотки, ее любили и приходили к ней в гостиничный номер или в вагончик (в зависимости от того, где работал аттракцион – в лучших шапито циркового конвейера или в стационарных цирках) пить, плакать и рассказывать. Или пить, смеяться и рассказывать. Или просто помолчать-покурить.
Прошло несколько лет. Таечка побывала с аттракционом даже за границей. Иллюзиониста выпускали и в капиталистические страны – фронтовик и герой, имеющий однополчан в высоких партийных кругах, он не боялся никаких проверок КГБ. Таечка перезнакомилась с массой циркового народа, ей трижды предлагал замужество огромный силовой акробат и дважды – известный дрессировщик, обещавший немедленно бросить жену, наследницу знаменитой династии, страшную как смертный грех. Таечка мягко отказывала и ухитрялась сохранять с отвергнутыми претендентами теплую дружбу.
И вот однажды, прямо посреди номера, наездница Эва Дэль привычно прокрутила заднее сальто и вдруг сползла со спины белой кобылы на ковер манежа. Срочная операция (артистка съела перед представлением пару вкусных горячих пирожков, которые мастерски пекли в столовой Свердловского цирка, и получила заворот кишок), долгие осложнения, суровый вердикт врачей: сорокапятилетней приме не суждено было больше сесть в седло. Три лошади остались сиротками – у Эвы не было ни детей, ни мужа. Все время болезни наездницы Таечка до и после работы пропадала на конюшне, с удивлением вдруг обнаружив, что обожает конкретно этих лошадей и лошадей вообще. И что это у нее с ними взаимно.
Великий Иллюзионист, всю жизнь отдавший цирку, понаблюдал с месячишко, как Таечка возится с лошадками, да и пошел в Главк Союзгосцирка навестить работавших там однополчан. А когда он оттуда вышел, распространяя коньячные ароматы, оказалось, что три ничьих, но вполне рабочих лошади теперь принадлежат Таечке. В те далекие времена такое было вполне возможно – номер отдавали бесплатно, вместе с реквизитом, сбруей и прочим, растили новую цирковую смену.
Три лошади есть, но на репетиционный период дают всего год, а у нее никакого опыта и знаний. И что будет? Таечка поужасалась, поплакала немножко от страха, порасспрашивала бывалых наездниц да и поехала в Киев. Там она упала в ноги старому жокею, четверть века проработавшему берейтером в лучших конных номерах, ломаному-переломанному, славившемуся крутым нравом и понимавшему язык лошадей лучше человеческого. Старик сначала по-черному обматерил Таечку за то, что повесила на себя взрослых чужих лошадей, потом покормил ужином и, пока она спала в гамаке под старой грушей, собрал свой чемодан со снаряжением и упаковал набор старинных шамберьеров[46].
Через год Таечка дебютировала. Иллюзионист привез для дочери фронтового друга из какого-то капиталистического турне прекрасную ткань и аксессуары – премьерный костюм был великолепен. И главной «корючкой» номера Таечки был как раз арабеск. Шесть минут арабесков и акробатических трюков. А в финале номера наездница прыгала на пуантах по спинам трех лошадей, мчавшихся по кругу бок о бок. Это очень, очень сложно и страшно. Правда. И правда то, что трюк так до сих пор и не повторен, дураков нет.
Много лет Таисию Лурье называли Королевой Арабеска. Она объехала весь мир, она дважды была в реанимации и четырежды – на операционном столе. По этой причине ей не случилось родить, но двоих детей от предыдущего брака своего первого мужа она вырастила прекрасно, один из них сейчас преподает в ГУЭЦИ, он уже весьма пожилой человек.
Тетя Таечка была подругой моей мамы. Это она тетешкалась со мной, малявкой, и доставала меня то из реквизита иллюзиониста (не того великого Иллюзиониста, он умер до моего рождения), то из-за скамейки в курилке, то из кофра. Это она была среди тех, кто когда-то носился с мамой по пустому зданию цирка, ища меня, пока я спала в клетке пантеры Катьки. Почти пуд счастья в виде «этой маленькой сатаны» (меня, то есть) свалился на тетю Таечку, когда она приехала со сломанной в очередной раз рукой повидаться с мамой да так и проездила с нами два месяца, потому что меня невозможно было оставить без пригляда ни на минуту, а мама работала перши и вела программу, была занята каждый вечер плюс репетиции по два часа.
И если бы не тетя Тая, бабушке раньше пришлось бы стать просто бабушкой, а не солисткой церковного хора, маме – раньше оставить цирк, а я не знала бы сейчас тех чудесных старых цирковых сказок, которые буду рассказывать, дымя сигареткой, деткам моих племянниц, когда настанет время.
И вот сейчас тетя Тая стояла передо мной. Я от изумления прямо дар речи потеряла на секунду, а потом схватила ее, маленькую и худенькую, как птичка, в охапку:
– Ты откуда взялась, тетя Таечка? Почему исчезла, мама пишет и пишет тебе в Харьков, а ты молчишь! Знаешь, как мы волновались?
– Как ты выросла, девочка моя!.. Если б не представил тебя Давид (мы с Давидом Вахтанговичем в конце каждого представления произносили каноническое «программу вели…», называя фамилии и имена друг друга), я бы и не узнала. Оставляла толстенького смешного щенка, а вижу красивую взрослую девушку!
Оказалось, что за это время тетя Таечка развелась с мужем, который почти в шестьдесят вдруг решил поменять пятидесятилетнюю жену на двадцатипятилетнюю, через какое-то время познакомилась в кино с моложавым брюнетом и очень быстро вышла замуж снова. Новый муж тети Таечки оказался грузином, врачом и сухумцем, с ним она и уехала из Харькова, просто закрыв квартиру.
– Всегда хотелось пожить у моря, да и человек мой Вахтанг очень славный, надежный, с таким хоть на край света, – пояснила она радикальные перемены в своей жизни.
А тут уже и наши подтянулись. Директор Барский, Фира Моисеевна, старый коверный дядя Коля Шульгин, Риточка Бакирева, Давид Вахтангович и даже Агеев, который был значительно моложе их всех, знали тетю Таечку давным-давно. За десятилетия жизни на манеже они встречались в программах неоднократно и не могли не проникнуться симпатией друг к другу, потому что все были настоящими людьми, без фальши и понтов.
Эта хрупкая женщина прикатила на представление на «Волге» мужа, который, оставив ей большую и гулкую квартиру с высоченными потолками в старом доме на набережной, вынужден был уехать к сыну-дипломату, служившему где-то в далекой жаркой стране: у сына тяжко заболела жена, а доктор всю жизнь изучал как раз ее заболевание и был одним из лучших специалистов в стране.
И на этой же «Волге» тетя Таечка метнулась домой и привезла две корзины еды. Были там и тонкие круглые пироги с сыром – восхитительные хачапури, которые соседка-абазинка только что вытащила из духовки, и копченое мясо, и аджика, и домашний сыр, и дюжина шампанского, чтоб отметить начало. Засиделись мы далеко за полночь (комаров под эвкалиптом и вправду не было совсем), и я собралась днем пойти на переговорный пункт и позвонить маме, чтоб обрадовать: тетя Таечка нашлась в чудесном городе у моря.
Оказалось, что, найдясь, она останется в моей жизни довольно надолго. Это замечательное событие станет знаковым для некоторых из нас, но каким именно образом, я расскажу позже.
24. «Она по проволоке ходила, махала белою ногой»
Тугая проволока – штука особая. Выглядит это так: на расстоянии примерно десяти метров друг от друга стоят две мачты с площадками (мостиками) наверху, эти мачты держатся на растяжках, канаты растяжек крепятся к огромным штырям, больше всего похожим на гигантскую швейную булавку с квадратной головкой. Штыри глубоко, намертво вбиты в землю за кругом манежа. Между площадками натянут канат толщиной примерно в два сантиметра, очень туго натянут, но пружинит, конечно. Для того чтобы оказаться на канате, нужно сделать с мостика шаг вниз – канат ниже площадок. Вроде и невысоко совсем, метра четыре от манежа, и не убьешься в случае чего, но ссыкотно аж до не могу. Я так и не сумела пойти. Уже будучи взрослой, вполне способной махнуть стакан чего-нибудь крепкого, работая в Ивановском стационаре, я как-то бодро пробежала до средины такого же каната – под кальвадосом разумеется, трезвой ни за что не решилась бы. На средине пришла в себя и упала, конечно, но не повредилась, давно умела группироваться к тому времени.
Но это случится еще очень не скоро. А в том сухумском лете я стояла на шатком мостике, второй маячил где-то в тумане, кажется, на другой стороне Гудзона. Малюсенькая площадочка из никелированного металла, как мне казалось, ходила ходуном – чисто палуба корвета в девятибалльный шторм. Я вцепилась всеми руками (на тот момент рук у меня оказалось примерно дюжина) в хлипенькое ограждение мостика и отцепить меня мог только приговор Большой Тройки. Мне было даже почти все равно, что у форганга стоит и смотрит Костя Троепольский и что свидетелей моего позора недопустимо много. Я не смогла даже ступить на канат (он же – тугая проволока), хоть и совсем не была трусливой, чертова струна уходила куда-то в ничто, и поставить на нее ногу было выше моих сил.
А она плясала на этом кошмаре. Лежала на этом ужасе, как на мягчайшей перине, и все такое.
Боги-боги, что это была за девушка! Ею любовались все, начиная от старого коверного и заканчивая старшим кассиром Таней.
Натуральная блондинка с маленькой аккуратной головкой на длинной беззащитной шейке, белокожая, большеглазая, с точеным носиком, губками-бутоном, идеальной воздушной фигуркой и сиськами какого надо размера. Это я сейчас понимаю про полный третий, а тогда просто рот открывала, не в силах понять, что так притягивает взгляды мужчин – и даже влюбленного в меня Женьки. Но ими же двигал могучий инстинкт, черт подери – от такого зрелища совершенно невозможно было отвести глаза. Прибавьте к этому великолепию длинные ножки безупречной формы, с маленькой ступней (это ее чешки я таскала потом три года) и точеной щиколоткой – и вы получите оружие массового поражения.