Так мы и узнали о новых соседях: из квартиры № 23 доносились восторженные мужские маты и визгливые причитания женщины: «Ой, цэ ж дви кимнаты, цэ ж у тому баку вода гаряча, це ж викна здорови яки!» Бабуля, мамочка, я и надменный белый болон Кузя жили в новой квартире уже почти три месяца, а дом продолжал заселяться, и теперь на нашем первом этаже собрался полный кворум.
И Диденко из квартиры справа, и Кондратьевы из квартиры слева помогали нам с обустройством – там в семьях были мужчины, которые могли вкрутить всякие шурупы и прибить карнизы. Взамен моя бабуля на всех пекла пироги и жарила фирменные оладушки с абрикосами, мама проверяла домашние задания по русскому у сына Кондратьевых и у Танечки Диденко, а я иногда возилась с младшим Кондратьевым, смешным годовалым Кирюшкой.
Мы жили очень дружно и с соседями по нашей площадке, и с теми, кто над нами, вплоть до пятого этажа. И только обитатели квартиры № 23 скользили мимо бурыми тенями (почему-то вся одежда тети Жени, дяди Василия и их сыновей казалась мне бурой, хотя наверняка такой не была), она и летом, и зимой в платке, он – всегда в кепке. Ни в чем они участия не принимали, ни с кем особо не общались, только к бабушке моей соседка шастала все время за хлебом, яйцами, солью, мукой, называя все почему-то с уменьшительно-ласкательными суффиксами: яэчки, хлебушек, мучичка, солька («Анна Иванна, не будете такие ласкавые занять мэни яэчка три?»). А еще тетя Женя ходила, втянув голову в плечи, и мне казалось, что она постоянно больна.
Пока я была мала и в девять вечера уже укладывалась спать, Пивневых для меня как бы не существовало – ну, живут себе какие-то бурые люди за стеной и живут. Но как только стала старше, открылось интересное: однажды вечером пятницы, возвращаясь с прогулки с Кузькой и пробегая под окнами, я услышала из форточки двадцать третьей квартиры звон разбитой посуды, грохот и женский вой. Я даже не сразу поняла, что это женщина так кричит, решила, что какой-то детектив идет и у соседей просто очень громко работает телевизор (потом я узнала, что телевизора у них никогда и не было). Прибежала домой – нет, все попытки обнаружить фильм не увенчались успехом, я зря крутила ручку. Тут за стеной отчетливо грохнуло, и опять приглушенно завыла женщина. Бабуля посмотрела на меня, потом на маму:
– Дина, придется объяснить ребенку…
– Дочечка, понимаешь, дядя Вася иногда пьет водку. А когда пьет, становится злой – так бывает, когда жизнь человека оказывается не заполнена радостью и чем-то хорошим. Представь гулкие и пыльные помещения в доме, в который даже свет не проведен. Человек пьет, а спиртное открывает двери в его внутренние черные комнаты, а там не веселье и шутки, а злоба и горечь. И эти темные чувства, поселяясь в человеке, на время превращают его во что-то другое, иногда похожее на злобного зверя. Вот сейчас за стеной хозяйничает зверь, дочечка, крушит все вокруг и делает больно тете Жене.
Так я узнала, что люди бьют других людей, бьют просто так, а не в кино, в бою или защищая справедливость и сражаясь со всякими злодеями. Однажды, когда у нас были в гостях мамины друзья, все сплошь здоровые мужики, за стеной веселились особо люто, и двое из гостей не выдержали, пошли поговорить. Буйный Василий затих, как умер, но утром мы с мамой увидели тетю Женю, мышкой выскользнувшую из подъезда, еще более согбенную, чем обычно. Лицо ее было черно-синим.
– Ой, Дина, нэ трэба бильш никого посылаты, дуже прошу! Васька мий як напьеться, вдарыть разив пять и спаты падае, а учора як сказывся, рота мени закрыв и лупцював як оту грушу… Боюся, шо вбье якось.
– Женя, да почему ж ты терпишь побои? Милицию вызывай, пусть его определят на пятнадцать суток, чтоб поостыл и подумал!
– Як це? Свого мужика ридного в милицию? Так й як выпустять його – точно вбье мэне.
Больше мама не вмешивалась в высокие отношения соседей, а там и старший сын, Витька, подрос. Подрос и стал лупцевать папашу своего героического почем зря – тот только от стен отлетал, судя по звукам. А тетя Женя ходила без синяков и гордая. Но по-прежнему во всем серо-буром, очень потертом и бедненьком. Больше не сотрясаемый побоями, ее мозг придумал способ пополнения семейного бюджета – нуждались в деньгах Пивневы отчаянно и постоянно.
В те давние времена по дворам ездили будки-звероловки. В нашем городе это случалось, к счастью, редко и появлялись они всего два раза в месяц. Был период, когда звероловы платили добровольным помощникам по рублю за каждую предъявленную собаку и по пятьдесят копеек – за кошку. Конечно, во дворе жили несколько общих собак, которых все кормили, у которых было место в подвалах (да, в наших пятиэтажках имелись отличные сухие подвалы, где жители хранили картошку, консервы и всякий хлам). Собаки рожали чудесных щенят, которых разбирали по домам, и все были счастливы. Пока на тропу бизнеса не вышла давно не битая тетя Женя.
Сначала у одного из мальчишек пропала домашняя собака, совсем щенок. Пропала бесследно. Потом у бабули из дома напротив исчезли две пожилые кошки, прожившие с бабулей чуть ли не двадцать лет. Двор насторожился, потому что раньше такого никогда не случалось. А еще через неделю исчез Велька. Велька, большой, лохматый, добрейший Велька, бабушка которого явно согрешила с ньюфаундлендом, наш всеобщий любимец. Он жил во дворе уже года два, шел ко всем, ласково махая хвостом, сопровождал наших пацанов на пляж и в посадку, а девочек охранял, когда те играли в «классы» или в «резиночку» – лежал рядом и зорко следил, чтоб все было в порядке на вверенной ему территории. И вот он исчез. Мы сбились с ног, два десятка наших обшарили всю округу, оббегали окрестные магазины, навестили кухни в двух школах и в двух детских садах рядом (там Вельку тоже знали и любили, угощали вкусными кусочками), обыскали огромную кручу, где Велька часто играл с нами в экспедицию на Марс, наревелись, но не смирились с потерей и собирались продолжить поиски в субботу.
Рано утром в дверь отчаянно зазвонили и заорали, чтоб скорее. Мой одноклассник Вовка прямо приплясывал на пороге и вопил:
– Бегом, шевелись уже! Там эта жаба, соседка ваша, Вельку живодерам тащит!
Оказывается, все эти дни предприимчивая тетя Женя прятала нашего доброго Вельку в подвале, который считался давно закрытым, дожидаясь субботнего приезда будки звероловов, и сейчас на веревке вела его в сторону пустыря – там торчала страшная зеленая машина, а около нее курили два худых мужика помятого вида. Под мышкой тетя Женя держала еще двух толстых маленьких щенков. Велька спокойно шел навстречу смерти – он привык доверять людям, а щенки радостно виляли смешными хвостиками и тянулись мордочками к суровому лицу предпринимательницы.
Мы были воспитанными и вежливыми детьми, сцепиться со взрослым человеком никому из нас даже не пришло бы в голову, но… я так толкнула ее двумя руками в бок, что тетка, крутанувшись, плюхнулась на задницу, выронив щенят. Веревку с Велькой вырвали у нее из рук Вовка и Саня Грек. Не слушая злобных матюков и проклятий, мы помчались ко мне домой, рассказали все маме и бабуле, накормили Вельку и щенков и решили пока не оставлять их без присмотра.
Странно, но у тетки хватило ума не ломиться к нам с выяснениями, мы слышали, как хлопнула дверь двадцать третьей квартиры, а потом все стихло. Только никто не собирался прощать Пивневой жестокость, жадность и бездушие: поздно вечером мы с пацанами украсили черный дерматин их двери ярко-красной надписью «ЖИВОДЕРКА, укравшая Вельку!» – исполнив ее импортной краской Вовкиного отца (он гарантировал, что никакой растворитель надпись не возьмет), а потом толстой железной проволокой накрепко примотали дверную ручку к трубе центрального отопления, которая проходила рядом, – дверь теперь можно было приоткрыть на два пальца, а дальше проволока не пускала. Глупые, мы мечтали, что зараза эта там будет сидеть и глодать свои пальцы (Василий с сыновьями уехал к матери в село), но совершенно не учли, что это ж первый этаж и путь эвакуации очевиден.
За ночь надпись отлично подсохла и нарядно заблестела, а утром дверь начала сотрясаться от ударов изнутри и диких воплей. Должна заметить, что никто из взрослых нашего подъезда, проходивших мимо, не проявил желания освободить страдалицу из плена, хоть она и взывала из щели в двери ко всем соседям. Наоравшись, тетка полезла из окна, и смотреть на это было отдельным удовольствием, много зрителей собралось. Двор уже знал историю исчезновения Вельки, и молчание, с которым соседи наблюдали за неловкими телодвижениями тети Жени, было очень напряженным. Я не знаю, о чем говорили с ней взрослые, слышала только, как рыженькая Лидочка, продавец нашего маленького магазинчика на углу, громко сказала:
– И не приходи ко мне в магазин, живодерка! Иди к школе, пусть тебя обслуживают те, кто тебя, дрянь такую, не знает. Моя Варька рыдала двое суток, когда Велька пропал, оловянные твои глаза!
Дверь простояла с проволокой и надписью несколько дней – тетя Женя предпочла уехать к мужу и сыновьям. Вернулись они все вместе, и дядя Василий долго возился с проволокой – не мог открутить. Да и дерматин пришлось весь менять, и за такой расход супруга огребла от разгневанного хозяина дополнительных люлей, а сыновья орали на мамашу в унисон с папаней.
А Велька, чудесный Велька, вскоре обрел дом – из плаванья пришел кавалер и будущий муж нашей Рыжей Сонечки, большой и добрый старпом Юра. Он и забрал к себе пса. Спасенные щены тоже нашли хозяев. Один, кстати, оказался полуспаниелем.
Это ли не перст Судьбы, скажите? Далеко на юге ко мне вот таким замысловатым путем пришел комок меха, которого звали именем главного пса моего детства. Дело в том, что домашний белоснежный болон Кузя, под благовидным предлогом сбагренный нам уже взрослым псом какой-то из маминых знакомых, нрав имел суровый, склочный и придурковатый, любил только маму, детей не жаловал никаких, а меня просто терпел, чуть ли не морщась. Я его кормила, расчесывала и гуляла с ним, а он все равно уходил под журнальный столик и там ждал прихода мамы с работы. Не получилось у нас с ним дружбы, а вот бездомный лохматый черный Велька меня любил. И теперь мне принесли Вели, Вельку-Хранителя, подаренного неизвестным стариком от чистого сердца, и он будет только моим. Как отказаться? Никак.