Есть и еще один прием – концертные туры раз в несколько лет, а длительные паузы можно заполнять записью альбомов, некоммерческой деятельностью и активной личной жизнью, которая, попадая в таблоиды, поддерживает различные слухи об артисте.
(Вот тут, кстати, вспомнил совершенно идиотскую историю, как в «темные 90-е годы» один наш «желтый журнал» написал, что однажды в Лондоне Максиму Леонидову, то ли на руки, то ли в стакан напИсала какая-то из Spice Girls. Бред, правда? Но тогда про Макса написать было больше нечего, а ведь правду говорят: «кроме некролога – все реклама».)
Но это все было на Западе. А в условиях развитого до патологии социализма максимум, на что мог рассчитывать актер, это на персональную пенсию. Вот и моталась несчастная, постаревшая Рубина Калантарян по огромной стране, как девочка, в каждом городе ощущая все меньший и меньший к себе интерес.
А Сергей Александров это помнил и безумно не хотел стать свидетелем повторения этой истории или того хуже: увидеть, как обрюзгшие, спившиеся и подсевшие на иглу секреты, сойдя с ума от этого многолетнего безысходного «чеса», по одному исчезают в психбольнице, в ЛТП, на кладбище…
Макс:
– Мы тогда страшно бухали. Жутко. Измотаны были очень – из города в город, из города в город, и так уже несколько лет!
Забл:
– Чтоб не сойти с ума, мы придумали две деревни: Писолысово, где мы с Максом жили, и Громозадово, с населением в виде Фомы и Муры. И две деревни между собой на гастролях воевали! Подушками из-за угла дрались, презервативами с водой бросались! Рабочих, доктора в эту игру вовлекли!
Мура:
– Чтобы нас развлечь, в театр даже специальных людей на работу брали! Вот во Владивостоке нашли Феликса… Ну, очень хороший добрый парень, только ничего не умел, ему даже специальную функцию придумали: на сцене провода распутывать. Такой и этого не мог! Однажды побежал, споткнулся, упал и затих… Чтоб, типа, внимание не отвлекать на себя! А мы ржем, остановиться не можем!
Гастроли по Дальнему Востоку. Второй справа – тот самый Феликс
Забл:
– Этот Феликс был морским офицером, ну, после какого-то гражданского вуза призвали. Ему нужно было служить двадцать пять лет, и чтоб его с флота списали, он специальную акцию там устроил: во время учений на торпедном аппарате нарисовал «пацифик»… Такой скандал был! Но своего он добился, из офицеров списали вчистую!
Фома:
– А однажды на гастролях мы достали какую-то «шмаль», заперлись все вместе в номере и начали курить. Сидим, хохочем! Аза дверями Натаныч орет: «Открывайте, сволочи! Что вы там делаете, какую гадость в себя засаживаете! Дверь сломаю – всех убью!» Ну, мы ему открыли, он влетел, глазами водит, носом сопит, а сказать ничего не может – он же не знает, как дурь пахнет!
Макс:
– Представляешь, мы тогда включили телик, а там, прости Господи, «Пламя» про снегопад поет! Мура посмотрел и начал плакать: «Вот, артисты, вот песня! Нам с вами никогда такого уровня не достичь!»
Фома:
– А потом сели в машину, и с Максом вдруг истерика случилась: «Ай, страшно, ай, не могу ехать!» Ногами в торпеду уперся и глаза руками закрыл… Вот тогда мы поняли, что нам эту штуку вообще нельзя.
Так что палитра способов безболезненного снятия психологического напряжения и физической усталости постепенно иссякала. Стало понятно, что еще год в таком режиме люди просто не выдержат. И Папа решился.
Натаныч:
– Понимаешь, при любой незначительной проблеме они уже начинали друг друга всерьез ненавидеть. Устали жутко. Я пытался им расслабуху организовывать и ее же контролировал, как мог. Как ты думаешь, если я в штат театра взял гастрольного врача, это что-нибудь значит? Но сорваться это все могло в любой момент, и тогда я подумал, что наш театр может быть спасением.
А зрителям и в голову не приходит, как они устают!
А действительно, театр как юридическая форма хозяйствования это, конечно, хорошо, но если есть несколько классных артистов, почему не сделать нормальный спектакль, поработать над ним, удовлетворить все творческие амбиции… А петь песенки в концертах – просто для удовольствия и не в напряг!
Александров предложил группе делать настоящий спектакль, и тут же Фома начал активно бредить. Он предложил пьесу «Двор», в которой действуют четыре друга, выросшие вместе. По вечерам они собираются, выпивают, поют песни, а песни тут же оживают на сцене в виде клипов, причем клипов дорогих: с мотоциклами, самолетами, метро… Идеей этой он заразил всех, но Натаныч, взяв в руки арифмометр, покачал головой и сказал:
– Не потянем. Дорого. Для начала нужно что-нибудь попроще.
Макс:
– И тут Натаныч сделал ошибку! Он принес в театр пьесу «Король рок-н-ролла», ну, здесь и началось…
Да, все началось именно тогда.
Вернее, конечно же, не началось, а просто вырвалось из-под крышки кипящего котла, из-под спуда приличий, из-под святости мужской дружбы, начав занимать все пространство общения «Секрета», вытеснив совместные пьянки, праздники, творчество… Почему?
Забл:
– Я не знаю, Сереж. Я про это время тебе вообще ничего сказать не могу, мы тогда практически не общались, иногда даже не прощались друг с другом, выходя из самолета.
Вообще-то, до финала время еще есть, но кода уже прописана и явственно проступает сквозь страничку нотной записи. Ее нужно только перевернуть…
Вы спрашиваете, как это стало возможным? Стоп-стоп-стоп! Я же вам все объяснил еще в увертюре! А у битлов разве по-другому было? Джон и Пол в 1969-м практически прекратили разговаривать, а Джордж даже хлопнул дверью студии и ушел со словами, что «больше не может это видеть»…
Знаете, я сейчас дам слово одному из уже «отыгравших» героев, ведь «иногда они возвращаются!», помните?
Вася Соловьев:
– Есть такая квазинаука – соционика. Ее всерьез крутили в спецслужбах, отталкиваясь от типологии Карла Юнга. Фантастическая вещь, и если ей всерьез заняться, то все конфликты становятся понятны, а, следовательно, элементарно преодолеваются. И конфликт внутри «Секрета» мне теперь тоже совершенно понятен. Дело в том, что Макс оказался один против троих. Его социотип – «Максим Горький», для которого социотипы «Гекели» и «Габен», соответственно, Фома и Забл – прямые конфликтеры, а «Дон Кихот», то есть Мура, – контролер! Тут, правда, нужно учитывать, что для творческого процесса конфликтное существование на ограниченном отрезке времени даже идет в плюс! Но все равно я не понимаю, как они там друг друга не съели…
Ну, честно говоря, я тоже не понимаю, но похоже, что мы с Васей не понимаем это по-разному. Главное, что Васю Соловьева в этом смысле мне очень рекомендовал сам Макс, но дальше морочить никому голову всей этой джигурдой я не буду, кому интересно, могут сами заглянуть в «википедию»[15].
А потом – либо отважно въехать в эту тему на всю голову, как Вася и Макс, либо тупо забить, как я.
Но, несмотря на все соционические изыски, публика-то продолжала требовать «Секрет» в любом виде и в любом количестве, так что гастроли продолжались!
«Пол крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги!»
ТУ-154, ночь, пространство где-то над необъятной Родиной.
Несколько рядов в правом ряду самолета занимают музыканты группы «Секрет» и сопровождающие их лица. Ряд, конечно же, правый, ведь опытные гастролеры прекрасно знают, что при возвращении домой с внутренних гастролей самолет обычно летит на запад, а, следовательно, солнце утром будет вставать слева, чуть-чуть сзади. Это будет не скоро, но все-таки.
Сидящие рядом Николай Фоменко, Максим Леонидов и Андрей Заблу-довский читают. У них в руках три совершенно одинаковые книги: «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова. Дело в том, что ни в Москве, ни в Ленинграде эту супермодную книжку достать совершенно невозможно, а в глубинке перед гастролерами обычно открываются запасники всех книжных магазинов, и мудрые люди пополняют свою библиотеку именно таким образом.
За их спинами сидит Алексей Мурашов в сладкой дремоте, рядом с ним Юхан Прууль и штатный доктор «Секрета», дама по прозванию «Борис-Борис», с ударением на первый слог (эх, не было повода о ней поговорить, но именно она умела выводить из запоев, лечить от бессонницы, промывать желудки, снимать головную и мышечную боль, делать восстанавливающий массаж…).
Внезапно двигатель самолета несколько раз чихает и замолкает. Полет продолжается в абсолютной тишине, такой, что слышно поскрипывание пластмассовых деталей самолета, трущихся друг об друга и тракторный храп Натаныча с левого ряда.
Дремота улетает, Алексей беспокойно оглядывается по сторонам. Большинство пассажиров спит, не замечая сложившейся нештатной ситуации. Только трое его братьев по рок-н-роллу сидят и совершенно невозмутимо продолжают читать. Алексей в душе восхищается их железной волей и мужественным спокойствием, про себя говоря:
«Господи, да они же герои! Как я был к ним несправедлив… Вот если выживем, все в себе пересмотрю, а братьев своих… Да я их просто расцелую и на колени перед ними встану!», – затем стискивает зубы и принимает решение никакой паники не поднимать, а встретить все испытания судьбы с той же стойкостью, что и его братья…
Примерно через минуту мотор снова чихает и ровное спокойное гудение возвещает, что все опасности позади, полет продолжается в штатном режиме.
Алексей глубоко вздыхает, вытирает со лба пот и обращается к Борис-Борису:
– Слушай, а у тебя водочки с собой нет?
Докторша хлопает глазами и произносит:
– Нам не положено. У меня только спирт.
– Ну, давай, наливай спирт, раз уж так положено…
«Уфф… Долетели!»
А с переднего сидения слышится веселый голос Фомы, который обращается к Максу и Заблу:
– Слушайте, ребцы, а вы сейчас все одну и туже строчку перечитывали, или это я один так обосрался?