– Я ничего не думаю. Но когда ты вернешься, этому нужно положить конец.
– Чему?
– Всему этому. Теориям заговора, погоням за воображаемыми убийцами и прочим фантазиям.
– Это не фантазии, Нико, это реальность. Людей продолжают убивать.
Он опускает руку.
– Если это правда, то тем более нужно передать это дело специально обученным людям. А ты, по твоим же собственным словам, к ним не относишься.
– Я нужна им. Эта убийца, которую мы ищем… Эта женщина… Единственный, кому удалось подобраться к разгадке, – это я. Потребуется время, но я ее достану.
– В смысле – достану? Убьешь, что ли?
– Если потребуется.
– Ева, ты хоть понимаешь, что говоришь? Ты сейчас очень похожа на ненормальную.
– Мне жаль, но таково реальное положение дел.
– Реальное положение дел состоит в том, что в сумке у тебя – заряженный пистолет, а в машине у дома – двое в штатском. Это не та жизнь, какой я хотел бы. В той жизни мы бы все делали вместе, как нормальные супруги. Мы бы говорили друг с другом, говорили по-настоящему. Мы бы доверяли друг другу. Я больше так не могу.
– О чем ты?
– О том, что ты едешь в Венецию, а потом подводишь под всей этой историей черту. Увольняешься, подаешь в отставку или что там делают. И мы начинаем все сначала.
Она обводит взглядом комнату. Смотрит на руины ужина, на недопитые бокалы, на остатки тирамису. С дивана ободряюще блеет Луиза.
– Ладно, – говорит Ева, и ее голова падает на грудь Нико. Он обхватывает ее обеими руками и крепко прижимает к себе.
– Ты же знаешь, я люблю тебя, – говорит он.
– Да, – откликается она. – Знаю.
Глава 4
Вот уже сутки Вилланель изучает очередного своего «подопечного» и думает, как его убить. Она начинает понимать свою цель, невзирая на выращенную вокруг Линдера живую изгородь лжи. Все его интервью – одна и та же легенда. Скромные первые шаги, горячая поддержка классических идей о доблести и долге, самостоятельное изучение политической философии, страстная солидаризация с «подлинной» Европой. Эта мифология мастерски наполняется вымышленными подробностями и забавными историями из жизни. Детская одержимость спартанским царем Леонидом, который погиб при Фермопилах перед лицом значительно превосходящих сил противника. Триумфы в кулачных боях со школьными хулиганами. Преследования за убеждения со стороны левых интеллектуалов, а за сексуальную ориентацию – со стороны консерваторов-гомофобов и религиозных фанатиков. На самом же деле – и это бесстрастно изложено в прилагающейся к досье справке – Линдер рос в безбедной либеральной среде, а после того как актерская карьера не задалась, обратился к фашизму, дававшему выход его экстремистским, расистским и женоненавистническим наклонностям.
– Удачи, – говорит Антон, протягивая руку. – И счастливой охоты.
– Спасибо. Увидимся, когда закончу.
Вновь оказавшись в игре, Вилланель ощущает обычное умиротворение. Чувство, что все встало на свои места, словно под действием естественного магнитного поля, которое ведет ее к убийству, моменту абсолютной власти. Этот темный восторг проникает в каждую частичку ее существа, наполняет, овладевает ею.
Антон сидит в своем офисе перед списком необходимых покупок для Вилланель и смотрит на нее, стоящую на платформе, – изящная фигура на фоне лилово-серого, словно кровоподтек, неба. В воздухе материализуется вертолет, приземляется и почти сразу улетает, покачиваясь на ветру. Антон глядит ему вслед. Он до сих пор чувствует на ладони ее рукопожатие и потому вынимает из ящика стола дезинфицирующий гель. Бог знает, где успели побывать ее пальцы.
Ева и Ланс под дождем пересекают венецианскую площадь Сан-Марко. У Евы в руке пластиковый пакет из «Сэнсбериз» с браслетом «Ван Дист» и оберткой. Булыжники мостовой сияют во влажном свете. Беспорядочные стаи голубей взлетают и вновь опускаются на землю.
– Похоже, мы привезли погоду с собой, – говорит Ланс. – Как завтрак?
– Нормально. Ведро крепкого кофе и бутерброд с абрикосовым джемом. А у тебя?
– То же самое.
Ева в Венеции впервые, поэтому в семь утра выходила посмотреть на город. Он показался ей прекрасным, но меланхоличным. Просторная, омытая дождем площадь, покрытая рябью лагуна, плеск волн у каменных причалов.
Бутик «Ван Дист» расположен на первом этаже бывшей герцогской резиденции между «Баленсиагой» и «Миссони». Это изысканно обставленное помещение с голубовато-серым напольным покрытием, стены облицованы кремовым шелком. Застекленные витрины для ювелирных изделий, подчеркнутых неяркой узконаправленной подсветкой. Перед выходом Ева попыталась что-то сделать с одеждой и прической, но все равно сникает перед безучастными взглядами продавщиц. А тут еще Ланс! В некоем подобии повседневного прикида и, как никогда, похожий на хорька, он сейчас озирается с открытым ртом, словно трепеща от благоговения перед золотом и камнями. Чтобы еще хоть раз! – мысленно зарекается Ева. Это не человек, а сплошная помеха. Она подходит к одной из продавщиц, просит позвать direttrice, и в помещении появляется элегантная женщина неопределенного возраста.
– Buongiorno signora, чем могу помочь?
– Этот браслет, – говорит Ева, вынимая его из пакета. – Он из вашего магазина? Вы можете определить?
– Без чека нет, синьора. – Она оценивающе его разглядывает. – Вы хотите вернуть?
– Нет, мне просто нужно знать, когда он куплен и может ли кто-нибудь вспомнить, как его покупали.
Управляющая улыбается.
– Полицейские дела?
Ланс делает шаг вперед и предъявляет удостоверение Интерпола.
– Prego. Одну минутку. – Она изучает браслет и касается терминала на прилавке. Танец пальцами, и директор поднимает взгляд.
– Да, синьора, браслет такого же дизайна купили у нас в прошлом месяце. Но не могу гарантировать, что это именно он.
– Вы можете вспомнить покупателя?
Управляющая хмурится. Ева боковым зрением видит, как Ланс рассматривает сапфировое ожерелье и серьги-подвески. Продавщицы не сводят с него скептических взглядов, и он подмигивает одной из них. Господи Иисусе! – думает Ева.
– Да, я запомнила ее, – отвечает женщина. – Лет двадцать семь или двадцать восемь. Темные волосы. Весьма привлекательная. Платила наличными, для русских – обычное дело.
– Сколько стоил браслет?
– Шесть тысяч двести пятьдесят евро, синьора. – Управляющая снова хмурится. – Она вела себя немного странно. Была… come se dice, insistente…[19]
– Настойчивая?
– Она не хотела прикасаться к браслету. А когда я завернула его и положила в пакет, она попросила, чтобы я убрала его в еще один пакет.
– Вы уверены, что она русская?
– Со своей спутницей она говорила по-русски.
– Точно?
– Да, синьора. Я слышу этот язык ежедневно.
– Можете описать спутницу?
– Ее возраста. Немного выше. Короткие светлые волосы. Физически сильная. Похожа на пловчиху или теннисистку.
– У вас сохранилась запись с камер?
– Я обязательно посмотрю и, если оставите электронный адрес, вышлю все, что у нас есть. Но с момента покупки прошел уже месяц, и я не уверена, что записи сохранились.
– Понимаю. Но будем надеяться.
Ева беседует с управляющей еще минут пять, потом оставляет ей один из имейлов офиса на Гудж-стрит и благодарит.
– Этот браслет, синьора, – он бы вам очень пошел.
Ева улыбается.
– До свидания.
– Arrivederci, signora.
Когда они выходят на улицу под проливной дождь, Ева поворачивается к Лансу.
– Что за херню ты там изображал? Боже! Вот стою я, пытаюсь получить от этой женщины ответы, а тут же рядом стоишь ты и канаешь под Бенни Хилла… Блин, Ланс, ты вправду думал, что это поможет делу?
Он поднимает воротник.
– Вот и «Цуккетти». Пойдем перехватим по кофе и этих печенек.
Пастицерия – одурманивающее место, где воздух теплый от аромата выпечки, а прилавок ломится от обсыпанного сахарной пылью печенья, золотых рулетов и бриошей, меренг, макарони и кусков мильфея.
– Итак, – произносит Ева через пять минут. Настроение у нее несколько поднялось после тарелочки печенья галани и лучшего капучино в ее жизни.
Ланс наклоняется над крошечным столиком.
– Женщина, которая была с В. в ювелирном, почти наверняка ее любовница. Или по меньшей мере одна из.
Ева смотрит на него с изумлением.
– Откуда ты знаешь?
– Когда мне удалось убедить продавщиц, что я безмозглый идиот, который ни слова не понимает по-итальянски, они стали болтать между собой. Они все запомнили В. и ее подругу. Одна из них, по имени Бьянка, говорит по-русски и обычно обслуживает русских клиентов, но В. тогда обслуживала не она, поскольку В. превосходно говорит и по-английски, поэтому ею занималась твоя подруга Джованна.
– Так-так, продолжай.
– По словам Бьянки, у этих двух женщин вышла небольшая любовная перепалка. В. просила подружку не есть в магазине, а выйти на улицу, а та на нее злилась за то, что В. покупает милый браслет для angliyskoy suki, и не могла взять в толк почему.
– Что, прямо вот так? «Для английской суки»?
– Если верить Бьянке.
– Значит, ты свободно болтаешь по-итальянски? Мог бы сказать.
– Ты не спрашивала. Но это еще не все. Продавщицы решили, что мы расследуем пропажу какого-то украинского богача.
– Нам же об этом ничего не известно?
– Впервые слышу.
– А у нас есть его имя?
– Нет.
Ева смотрит на затуманенное дождем пространство площади.
– Давай предположим, – она слизывает с пальца остатки сахарной пудры, – что В. была в Венеции в то самое время, когда пропал этот безымянный украинец…
– Уже предполагаю.
– Ланс, я должна извиниться. Правда. Я…
– Забудь. Давай спросим здешний штат, не помнят ли они двух русских женщин, которые месяц назад покупали печенье; они, разумеется, ничего не вспомнят, и мы пойдем уже отсюда. Мне надо покурить.