– Все прозрачно и открыто?
– В целом – да. В смысле, надо понимать, что мы говорим о России, поэтому они почти наверняка, чтобы оставаться в бизнесе, платят жирный процент Кремлю, но… да.
– А тем временем не вполне официальная, зарегистрированная за рубежом «дочка»…
– СФ12.
– СФ12, да, идет, насвистывая, своей дорожкой и обделывает свои делишки.
– Именно. И неважно, что за теневое дерьмо эти делишки.
Макс Линдер распорядился, чтобы женский персонал, обслуживающий столики, в течение всего мероприятия носил форму бунд дойчер медель, организации типа гитлерюгенда, но для девушек. Поэтому на Вилланель сейчас синяя юбка, белая блузка с короткими рукавами и черный галстук-платок с кожаным фиксатором. Ее волосы, не успевшие высохнуть после чуть теплого душа, собраны в короткую тонкую косичку. Она держит круглый поднос с коктейлями.
В обеденном зале за единственным длинным столом сидят около двадцати гостей. Кроме тех, с кем Вилланель сюда летела, она узнает еще нескольких видных деятелей из Скандинавии, Сербии, Словении и России. Большинство из них вполне прониклись духом мероприятия. Начищенные до блеска сапоги, поперечные ремни, кинжалы на поясе. К светлым волосам Магали Ле Мёр, уложенным в высокую прическу, пришпилена пилотка, а на Сайласе Орр-Хадоу – ледерхозе[37] и белые гольфы.
– Что у нас здесь, фрейлейн?
Ее улыбка становится напряженной. Это Ричард Баггот в броском твидовом костюме.
– Коктейли, сэр. «Сионист», «Снежинка»[38], а это «Злобная феминистка».
– Какой у него состав?
– В основном мятный ликер и «Фернет-Бранка»[39].
– А почему называется «Злобная феминистка»?
– Наверное, потому что его с трудом перевариваешь.
Он заходится в хохоте.
– А ты, гляжу, острая штучка. Как тебя зовут?
– Виолетта, сэр.
– Надо полагать, ты не феминистка, Виолетта?
– Нет, сэр.
– Рад слышать. А теперь покажи мне, пожалуйста, где здесь можно взять приличного пива. Ведь мы же, в конце концов, в долбаной Германии.
– Вон там, сэр. И для справки, сэр: пока не наступил Четвертый рейх, мы в долбаной Австрии.
Баггот с озадаченной улыбкой удаляется, и в этот момент под громкие возгласы и аплодисменты в обеденный зал входит Макс Линдер. Вилланель впервые живьем видит человека, которого предстоит убить, и потому вглядывается в него долго и пристально. Элегантный вид: баварский традиционный жакет с высокой застежкой, платиново-светлая челка, блестящая в направленном свете люстр, – он больше похож не на политика, а, скорее, на члена профашистского бойз-бэнда. Улыбка обнажает ортодонтически безупречные зубы, но все-таки в ней заметна некая патология. Что-то в форме губ наводит на мысль о жажде экстрима.
Гости рассаживаются, Линдер занимает место во главе стола. По мере того как сменяются блюда: омары «термидор», жареный кабан с можжевельником, блинчики «Сюзетт Фламбе», сыры дахштейнер и бергкезе, – Вилланель вместе с другими женщинами из прислуги разливает вина и напитки покрепче. По ходу дела она ловит обрывки разговоров. Макс Линдер сидит рядом с Инкой Ярви, но в основном беседует не с ней, а через ее голову с Тоддом Стэнтоном.
– Можете гарантировать результат? – спрашивает он у Стэнтона.
У американца горят щеки, он допивает из гравированного хрустального бокала рислинг «Шлосс Гобельсбург» и жестом велит Вилланель подлить еще.
– Слушай, Макс, в Австрии живет восемь и три четверти миллиона человек. Из них четыре и три четверти миллиона пользуются одной и той же социальной медиаплатформой. Проанализируйте ее и узнаете об этих тупых ублюдках больше, чем знают они сами.
– А стоимость? – вмешивается Инка Ярви, когда Вилланель подливает Стэнтону.
– Ну… – начинает Стэнтон, но тут с другого конца комнаты Вилланель подзывает Биргит и приказывает ей работать на церемонии, которая состоится перед отелем после ужина.
– Что мне нужно будет делать?
– Ты к кому обращаешься, Виолетта?
– Извините. Что мне нужно будет делать, Биргит?
– Увидишь. Жди в вестибюле после ужина.
– Конечно, Биргит. А где тут служебный туалет? Мне надо…
– Надо было думать об этом заранее. Возвращайся к гостям.
– Биргит, я терплю уже полтора часа.
– Мне это не интересно. Прояви выдержку.
Вилланель окидывает ее внимательным взглядом, потом медленно поворачивается и возвращается на свое место. Щеки Стэнтона к этому моменту уже полыхают лиловым, а сам он по-прежнему беседует с Линдером через голову Инки Ярви.
– …Я говорю, чувак, подумай об этом. Мюзикл по «Протоколам сионских мудрецов». Назови мне хоть одну гребаную причину, почему это плохо.
Ева едет домой и пытается собраться с мыслями, но из-за жирного мужика, благоухающего мокрыми волосами и пивом, ей приходится буквально вдавливаться в окно автобуса. За ним в полосках дождя и подсвеченной дымке проплывают пейзажи – метро Уоррен-стрит, перекресток на Юстон-роуд, они настолько хорошо знакомы, что Ева их почти не видит. Она оставила Билли инструкции раскопать все, что можно, о Ринате Евтухе и поискать в самых темных закутках киберпространства любые упоминания о Вилланель. Настроение у нее приподнятое. Какое счастье вернуться! Венеция уже превратилась в сон, а сейчас она едет домой к Нико. И к козам.
Ева потрясена, когда муж встречает ее на костылях и в ортопедическом ботинке. Она совсем забыла про перелом. Мальчик на дороге, несчастный случай, телефонный разговор – всё напрочь вылетело из головы. Осознав это, она застывает на мгновение, а когда бросается обнять Нико, то чуть не сбивает его с ног.
– Прости, – произносит она, обхватив его руками. – Мне ужасно, ужасно жаль.
– Простить за что?
– Не знаю. За то, что я дерьмовая жена. За то, что не была здесь с тобой. За все.
– Но сейчас ты здесь. Проголодалась?
Он приготовил рагу. Свиная рулька, польская колбаса, белые грибы и ягоды можжевельника. Рядом с блюдом – две бутылки холодной «Балтики». Это в сто раз лучше, чем все, что она ела в Венеции.
– Я полдня проторчала в главном полицейском управлении и, когда уже вышла оттуда, поняла, что зря не спросила у них, где можно поесть. Копы всегда знают.
– Как там Ланс?
– А что – Ланс? Ты имеешь в виду, как мне с ним работалось?
– Работалось, гулялось…
– Лучше, чем я ожидала. Отличные навыки уличной работы, но проблемы с социализацией, как у большинства старых агентов-оперативников. – Она пересказывает эпизод в ювелирном магазине и про «Ноэля Эдмондса».
– Ловко.
– Да, но я просто хотела… – Она качает головой. – Расскажи про свою ступню.
– Лодыжку.
– То есть лодыжку. Что сказали в больнице?
Нико пожимает плечами.
– Что она сломана.
– И всё?
Он кисло улыбается.
– Еще сказали делать упражнения, чтобы кость быстрее срослась.
– Делаешь?
– Нет, для них нужна ты.
– Так вот какие упражнения! – Она касается его лица. – Может, что-нибудь придумаем на завтрашний вечер?
– Начать можно и сегодня.
– Я абсолютно выжата. Да и у тебя усталый вид. Почему бы нам просто не посмотреть в постели какой-нибудь фильм? На твой выбор. А я пока приберусь.
– Полагаю, это можно устроить. Уложишь девочек спать?
Тельма с Луизой блеют и фыркают, когда Ева сгоняет их с дивана и отправляет на место. Она слышит стук ортопедического ботинка в спальне и вспоминает точеные загорелые ступни Клаудио в замшевых мокасинах с вышитым на них гербом семьи Форлани. Клаудио, размышляет она, ничегошеньки бы в этих козах не понял.
Она достает из сумки телефон, вводит в поисковую строку «„Вилланель“, духи» и попадает на сайт парижского бутика «Мезон Жолио» на улице Фобур-Сен-Оноре. Много поколений этой семьи владеют парфюмерной фабрикой, и их самая дорогая линия под названием «Поэзи» включает в себя четыре аромата – «Кириель», «Рондина», «Триоле» и «Вилланель». У всех одинаковые флаконы, но у первых трех лента на горлышке белая, а у «Вилланель» – алая.
Ева вглядывается в экран, и ее охватывает неожиданное вожделение. Она всегда считала себя абсолютно рациональным, чуждым излишеств человеком. Но рассматривая эту крошечную картинку, она ощущает, как основы начинают пошатываться. Последние события показали, что ее иммунитет к роскоши и чисто чувственным сторонам жизни не так силен, как казалось. Сумерки в Венеции, невесомая ласка платья от Лауры Фраччи, браслет за шесть тысяч евро на запястье. Все это так соблазнительно, но в то же время, в некоем фундаментальном смысле, ужасно развратно и жестоко. Духи «Вилланель», читает она, были любимым ароматом графини Дюбарри. Производители добавили к флакону красную ленту в 1793 году, когда графиню отправили на гильотину.
– Нико, милый! – кричит Ева. – Слушай, ты говорил, что любишь меня.
– Да, я вполне мог высказаться в этом духе.
– Просто я очень, очень сильно хочу одну вещь. Духи.
В отеле «Фельснадель» ужин подошел к финальному этапу: начинается циркуляция бутылок коньяка, самбуки, егермейстера и прочих крепких напитков. Нежно согревая в крошечной ладони рюмку бренди «Бисквит Интерлюд Резерв», Леонардо Вентури излагает Магали Ле Мёр личную философию.
– Мы – потомки рыцарей Грааля, – говорит он, не сводя оснащенных моноклем глаз с ее груди. – Новые сыны, вне добра и зла.
– И, наверное, новые дочери?
– Когда я говорю «сыны», то, естественно, имею в виду и женщин.
– Естественно.
В вестибюле Биргит раздает прислуге черные накидки в пол и длинные незажженные факелы. Вилланель делает еще одну попытку отпроситься в туалет, но получает очередной отказ. По сочувственным взглядам коллег понятно, что им тоже приходилось бывать жертвами этого маниакального контроля. Биргит приказывает всем выйти на заснеженное пространство перед отелем и выстраивает их в две шеренги по шесть человек по обеим сторонам вертолетной площадки, очищенной от снега и превращенной в музыкальную сцену между двумя башнями колонок. Спереди – стойка микрофона, сзади – ударная установка с эмблемой группы Panzerdämmerung.