рит вперед.
– У меня для вас кое-что есть. – Он передает ей коричневый канцелярский конверт. – Прочтите, пожалуйста.
На листке бумаги написано от руки:
Ты победила. Человека зовут Сергей. Делай все, что он скажет. Р.
Хмурясь как можно сильнее, чтобы скрыть ликование, Ева убирает конверт вместе с запиской в сумку.
– Ладно, Сергей, говорите.
– Значит, так. Завтра в восемь утра – это очень важно – мы встречаемся здесь, на платформе, и вы отдаете мне свой паспорт. Завтра в шесть вечера мы снова встречаемся здесь, и я вам его возвращаю. В среду вы летите из Хитроу в Шереметьево, в Москве остановитесь в гостинице «Космос». Надеюсь, вы говорите по-русски? Хоть чуть-чуть?
– Немного. Проходила в школе. Сдала на отлично.
– Сдала на отлично. Eto khorosho. Вы бывали в России?
– Один раз. Лет десять назад.
– Нормально. – Он открывает кейс и вынимает два хлипких листочка. Текст на них напечатан мелким, смазанным шрифтом: так выглядит форма заявления на визу в любой стране мира. – Подпишите, пожалуйста. Остальное я заполню сам.
Она возвращает ему листки.
– И еще. В Москве сейчас холодно. Дождь со снегом. Захватите теплое пальто и шапку. Ботинки.
– Я лечу одна?
– Нет, будет еще ваш коллега Линз.
То, что имеется в виду Ланс, до нее доходит не сразу.
– Ладно, Сергей. Do zavtra.
– Do zavtra.
И только тут Ева задумывается: черт побери! Что же, блин, она скажет Нико?
Пятьдесят пять минут спокойной сосредоточенной работы, и взрывное устройство для Макса Линдера готово. Вилланель переодевается в форму бунд дойчер медель, кладет устройство в карман вместе с ключом-карточкой и выходит из комнаты.
В гостевом крыле она останавливается. Все еще на ужине, и в коридоре тихо. Вилланель неторопливо подходит к номеру Роджера Баггота, негромко стучится и, не получив ответа, отпирает дверь. Надев резиновые перчатки, она достает из кармана конверт. В нем – маникюрные ножницы и пластиковая пленка из-под взрывчатки ФОКС-7. В ванной она находит несессер Баггота, делает ножницами небольшой надрез в подкладке и засовывает туда пленку. Пустой конверт отправляется в урну под раковиной, а ножницы – в ванный шкафчик.
Потом Вилланель отправляется на второй этаж к номеру Линдера. Там снова стучится в дверь – изнутри не доносится ни звука. Стараясь дышать ровно, она входит в номер и аккуратно устанавливает бомбу. Потом, замерев посреди комнаты, некоторое время мысленно оценивает направление взрыва и векторы ударной волны. И тут ее тело фиксирует сигнал тревоги – из-за двери доносятся еле слышные шаги по лестнице. Это может быть и не Линдер, но кто знает?
Сначала Вилланель собирается выйти как ни в чем не бывало из номера, притворившись, будто заправляла постель. Но постель не заправлена, и времени заниматься этим нет. Кроме того, ее могут заметить и запомнить. Поэтому в точном соответствии с планом, который не раз проигрывала в голове, она подбегает к чемодану из дубленой кожи. Забирается внутрь, становится на колени, втягивает голову в плечи и сжимается. Затем, высунув руку наружу, застегивает молнию над собой, оставив десятисантиметровую щель для дыхания и обзора. Уложиться в таком зверски тесном пространстве – задача, невообразимая для любого, кто не занимался регулярными упражнениями на растяжку, но Вилланель не обращает внимания на напряжение в связках, сосредоточившись на дыхании. В чемодане затхло воняет свиной кожей. Она чувствует ровный ритм своего пульса.
Дверь отворяется, и входит Макс Линдер. Повесив снаружи табличку «Не беспокоить», он запирается на засов. Огибает кровать, наклоняется за саквояжем, кладет его на постель и открывает, набрав код. Затем вынимает оттуда рыжеватый наряд и вешает его на спинку кровати.
Потом проходит через комнату. Кровать мешает Вилланель видеть гардероб, но скрип двойной дверцы и щелчок кейса она хорошо слышит. Прильнув глазом к узкой щели, она чувствует, как из подмышек по ребрам струится холодный пот. Спустя несколько мгновений хозяин номера вновь оказывается в поле зрения, у него в руках – компакт-диск и ноутбук, который он ставит на ночной столик рядом с портативным проектором. Линдер подсоединяет устройства, и на стене появляется тусклое изображение, но почти сразу он нажимает на паузу. Вилланель видит картинку только под острым углом, но ей ясно, что это обратный отсчет времени из старых черно-белых фильмов.
Линдер выключает люстру; комнату теперь освещают лишь прикроватная лампа и луч проектора. Затем он неторопливо обнажается и, сняв со спинки кровати странный наряд, облачается в него. Это дирндль (традиционное альпийское платье с лифом на шнуровке), белая блузка с буфами на рукавах и передник с оборками. Образ завершают белые гольфы. Вилланель не может разглядеть Линдера целиком, но и того, что видно, достаточно, чтобы оценить, насколько этот костюм ему не идет. Пригнувшись, он вынимает из саквояжа женский парик и пристраивает на голову. Волосы на парике аккуратно завиты и уложены в строгом стиле середины двадцатого века.
Спина и икры пронзительно ноют, но Вилланель продолжает наблюдение, вспоминая слова Петры Фосс.
Он наряжается Евой, б…, Браун.
Линдер возвращается к кейсу в шкафу и достает прямоугольный футляр с фаллоимитатором. Это очень плохая новость, учитывая, что меньше часа назад Вилланель снабдила «Обергруппенфюрер» детонатором с убойным зарядом взрывчатки ФОКС-7. Она собирается было выскочить из чемодана, придушить Линдера голыми руками и вышвырнуть в заснеженную тьму за окном, но тут же отказывается от этой идеи. Ведь тело непременно обнаружат, пусть и не сразу. И потом, каким бы непостижимым и нелогичным это ни казалось, в чемодане она чувствует себя в безопасности. Ей здесь даже нравится.
Линдер вновь включает проектор и, когда на стене начинают мелькать черно-белые кадры, ложится на кровать и надевает наушники-затычки. Несмотря на искажающий картинку угол обзора, Вилланель видит, что показывают Гитлера, пафосно выкрикивающего какие-то слова перед огромной толпой – возможно, в Нюрнберге. Его речь доносится до нее лишь в виде еле слышного шепота из наушников, но она замечает, что кружевной передник на Линдере вскоре начинает подергиваться, как палатка на ветру.
– Oh mein sexy Wolf[44], – бормочет Линдер, тиская себя. – Oh mein Führer. Трахни меня своим большим волчьим schwanz[45]. Мне нужен anschluss[46].
Вилланель зажмуривается, прижимает лоб к коленям, закрывает ладонями уши и открывает рот. Ее шея и плечи трясутся, а сердце бешено колотится.
– Войди в меня, mein Führer!
Воздух лопается, разрывается словно ткань, на стены обрушивается грохот, его мертвая хватка пережимает Вилланель дыхание, поднимает в воздух, переворачивая вверх тормашками. Несколько бесконечных мгновений она чувствует себя в невесомости, но потом – жесткий удар, и чемодан распахивается. Вилланель выкатывается в морозное, звенящее безмолвие, ее легкие напряженно вздымаются, она почти в обмороке от шока. В комнате полумрак; окна во всю стену больше нет, на его месте – лишь пустое черное пространство. Вокруг полно перьев, они кружатся в нахлынувшем горном воздухе. Те, что забрызганы красным, быстро оседают на пол. Одно мягко опускается на щеку Вилланель.
Она с огромным усилием приподнимается на локте. Макс Линдер теперь повсюду. Голова и торс в зашнурованном лифе дирндля отброшены к спинке кровати. Ноги, отдельно от туловища, – с противоположной стороны. Посередине на разодранном пуховом одеяле – переливающееся месиво из крови, кишок и битого стекла от люстры. С потолка на голову Вилланель что-то шлепается. Она рассеянно сбрасывает это с волос; на ощупь похоже на печень. Потолок и стены покрыты глазурью кровавых брызг и кишечно-фекальных крапинок. Правая рука Линдера ладонью вниз лежит в вазе для фруктов.
Вилланель медленно поднимается на ноги и делает пару нетвердых шагов. Смутно ощущая голод, она тянется к банану, но его кожура липкая от крови, и она роняет фрукт на ковер. Глаза ломит от боли, и ей отчаянно, смертельно холодно. Поэтому она вновь ложится, свернувшись, как ребенок, в изножье кровати, а отовсюду падают и капают, сгущаясь, компоненты тела только что убитого ею человека. Она не слышит ни взлома двери, ни воплей и криков. Ей снится, что она лежит, уткнувшись в колени Анны Леоновой. Что она в безопасности, в покое, и Анна гладит ее по волосам.
Глава 7
Мокрый снег бьется в иллюминатор «аэробуса», выруливающего к взлетной полосе. Стюардесса с бесцветными от перекиси водорода волосами вяло проводит инструктаж по безопасности. Жестяные звуки музыки то наплывают, то отступают.
– Я знаю этот отель, – говорит Ланс. – Он на проспекте Мира и просто капец какой огромный. Может, самый большой в России.
– Как думаешь, у них на борту есть алкоголь?
– Ева, это «Аэрофлот». Расслабься.
– Прости, Ланс. У меня были жутко дерьмовые дни. Нико, может, уже ушел.
– Все настолько плохо?
– Да, настолько. И с Венецией уже возник напряг, а в этот раз я даже не могла сказать, куда еду. Он бы слетел с катушек. И хотя ему прекрасно известно, что у нас с тобой ничего… ну, понимаешь…
– Что мы не спим?
– Да, и хотя ему это известно, но все равно то, что я куда-то с кем-то еду…
– Ты сказала, что едешь со мной?
– Знаю, не стоило. Но это лучше, чем ничего не говорить или чем врать, а он потом узнает.
Ланс бросает взгляд на соседа слева, круглоголового персонажа в мешковатой куртке спартаковской красно-белой расцветки, и пожимает плечами.
– Тут нет правильного ответа. Мою бывшую бесило, что я никогда не говорю с ней о работе, а что я мог? Она любила почесать языком с подругами, а после пары рюмок рот у нее вообще не закрывался. У некоторых пар получается так жить, но лишь в какой-то мере.