Posledniy Raz. Котята, смутно соображает она. Кто теперь за ними присмотрит? Потом она наклоняется вперед, и ее громко выворачивает прямо на босые ноги.
У выхода из метро их поджидают четверо крепких мужчин. За ними на тротуаре припаркован черный фургон с эмблемой ФСБ. Пятый – в круглой плоской шляпе – стоит немного в стороне, даже не пытаясь скрыть, что тщательно рассматривает валящую на улицу толпу пассажиров.
Все, кто проходят мимо, шарахаются от блюющей Евы, и это привлекает внимание мужчин. Не успевает она разогнуться, дрожа и вытирая глаза, как они уже решительно направляются к ней.
– Идемте, – говорит один из них, кладя руку ей на локоть. На нем кожаная кепка и стеганая зимняя куртка, вид не дружелюбный, но и не враждебный. У всех четверых на поясе по кобуре с большим пистолетом.
– Kogo-to zastrelili, – сообщает им Ланс, указывая на метро.
Человек в кожаной кепке игнорирует его слова.
– Прошу, – произносит он, махнув рукой в сторону черного фургона. – Садитесь.
Ева глядит на него с несчастным видом. Ее ступни сейчас отвалятся от холода.
– Не думаю, что у нас есть выбор, – поясняет ей Ланс. Мимо снова течет поток пассажиров. – Там, пожалуй, безопаснее, чем в любом другом месте.
Фургон на огромной скорости движется по проспекту Мира на юг, агрессивно перестраиваясь из полосы в полосу. Они едут молча, и Ева пытается собраться с мыслями, но от тряски и нестерпимых запахов – бензин, пот, одеколон, собственная рвота – ее тошнит, и максимум, на что она сейчас способна, – постараться, чтобы ее вновь не вывернуло. Сосредоточившись на дороге перед лобовым стеклом, она проводит рукой по волосам. Лоб липкий и холодный.
– Как себя чувствуешь? – спрашивает Ланс.
– Дерьмово, – отвечает она, не оборачиваясь.
– Не волнуйся.
– Не волнуйся? – Ее голос срывается. – Ланс, кто-то только что пытался меня на хрен пристрелить. У меня блевотина на ногах. И нас схватили.
– Знаю, ситуация не идеальна. Но, думаю, с этими ребятами нам безопаснее, чем на улице.
– Надеюсь. Я, блин, надеюсь.
Они въезжают на широкую площадь, где доминирует огромное мрачное здание из бледно-желтого кирпича.
– Лубянка, – говорит Ланс. – Бывшая штаб-квартира КГБ.
– Прекрасно.
– Сейчас здесь ФСБ, почти то же самое, что КГБ, только стоматология получше.
Водитель подъезжает к зданию сбоку, поворачивает и паркуется. Задняя часть Лубянки – заваленный мусором пустырь с какой-то стройкой. Непрозрачные от въевшейся грязи окна затянуты сеткой. Человек в кожаной кепке, сидевший на переднем пассажирском сиденье, выходит и отодвигает дверь фургона.
– Идемте, – обращается он к Еве.
С круглыми от мрачных предчувствий глазами она поворачивается к Лансу. Он пытается встать, но его настойчиво усаживают назад.
– Идет только она, вы остаетесь.
Еву подталкивают к выходу. На улице с непроницаемым лицом ждет Кожаная кепка.
– Возможно, мы именно за этим и приехали, – говорит Ланс. – Удачи.
Ева не чувствует ничего, даже страха.
– Спасибо, – шепчет она и ставит ногу на холодный рассыпанный строительный песок. Ее торопливо проводят через покрытое гофрированным железом крыльцо к низкому дверному проему, увенчанному вырезанными в камне серпом и молотом. Кожаная кепка нажимает на кнопку, и дверь издает еле слышный предсмертный щелчок. Он толчком открывает ее. Внутри ничего не видно, сплошная тьма.
Оксана Воронцова идет по городу, похожему и в то же время непохожему на Пермь. Вечер, падает снег. Вдоль дороги стоят высокие здания с плоскими фасадами, между ними виднеется темный простор реки, по ней плывут льдины, покрытые снегом, словно краской. Ландшафт впереди оформляется по мере ее движения, как в компьютерных играх девяностых годов. Вырастают стены, разворачивается дорога. Все вокруг состоит из градиентных черных, белых и серых крапинок, как на крыльях мотылька.
Осознание того, что она живет внутри симуляции, успокаивает: ведь, следовательно, как она всегда и подозревала, все вокруг нереально, и любые ее действия останутся без последствий, она может делать, что ей вздумается. Но это не объясняет всего. Что толкает ее на этот непрерывный поиск, что заставляет бесконечно идти по этой сумеречной дороге? Что там, под поверхностью этих домов, высящихся по обе стороны, словно театральные декорации? Почему все здесь лишено глубины или звука? Почему внутри нее – жуткая, тяжкая тоска?
Далеко впереди – плохо различимая фигура. Оксана решительным шагом направляется к ней. Это женщина, она смотрит вперед, в затуманенную снегом бесконечность. Похоже, она не знает, что к ней кто-то идет, но в последний миг оборачивается и пронзает Оксану ледяным взглядом.
Вилланель резко просыпается: глаза вытаращены, сердце колотится. Все вокруг белое от солнца. Она лежит на узкой кровати, под головой – подушки. Почти все ее лицо закрыто повязками. В направлении взгляда – свет, струящийся сквозь тюлевые занавески, чугунный радиатор, стул и ночной столик с бутылкой минеральной воды и «Вольтареном» в таблетках. Впервые очнувшись здесь сорок восемь часов назад, Вилланель чувствовала себя отвратительнее некуда. Мучительно ломило уши, при каждом глотательном движении к горлу подступала желчь, а малейшая попытка пошевелиться отзывалась резкой болью в шее и плечах. Сейчас, если не считать слабого остаточного звона в ушах, она просто выжата, как лимон.
В поле зрения появляется Антон. После юноши, который, почти всегда молча, приносил ей еду, Антон – второй человек, которого она видит с тех пор, как оказалась тут. Он одет в пуховик, в руках – дорожная сумка на молнии.
– Итак, Вилланель. Как ты себя чувствуешь?
– Устала.
Он кивает.
– У тебя контузия от взрывной волны и хлыстовая травма шеи. Тебе дают сильные седативные.
– Где мы?
– Частная клиника в Райхенау, неподалеку от Инсбрука. – Он подходит к окну, раздвигает занавески и смотрит наружу. – Ты помнишь, что произошло?
– Обрывочно.
– Макс Линдер? Отель «Фельснадель»?
– Да, это помню.
– Тогда расскажи. Что там за херня случилась? Почему ты оказалась на месте взрыва?
Она хмурится.
– Я… я отправилась в номер Линдера и подготовила устройство. Потом вошел он. Наверное, я спряталась. Дальше не помню.
– Совсем ничего?
– Совсем.
– Расскажи об устройстве.
– Я проработала кучу вариантов. Телефон, цифровой будильник, ноутбук…
– Говори громче. Ты глотаешь слова.
– Я обдумала разные методы. Но ни один из них меня не устроил. Потом я нашла у Линдера вибратор.
– И начинила его микродетонатором и ФОКС-7?
– Да, но сначала подбросила улики в номер одного из гостей.
– Кого именно? Какие улики?
– Баггот, англичанин. Я спрятала пластиковую упаковку из-под взрывчатки в подкладку его несессера.
– Нормально. Он кретин. Продолжай.
Вилланель колеблется.
– Как я выбралась? – спрашивает она. – В смысле, после взрыва.
– Мне сообщила Мария. Сказала, что Линдер мертв, а тебя нашли без сознания на месте происшествия и необходима экстренная эвакуация.
– Мария? – Вилланель приподнимает голову с подушки. – Мария работает на тебя? Так почему же ты, блин…
– Потому что тебе не надо было этого знать. В ту ночь в горах прошла снежная буря, и эвакуационные вертолеты не могли летать. Поэтому гостям пришлось заночевать в отеле, и это, понятное дело, вызвало некоторый стресс, если не панику. Но хотя бы тело Линдера хранилось должным образом. После того как взрывом высадило окно, температура в комнате упала до минус двадцати.
– А я?
– Мария присматривала за тобой всю ночь. Как только рассвело, я зафрахтовал вертолет и забрал тебя, пока не примчалась полиция.
– И никому в отеле это не показалось странным?
– Гости спали, а штат решил, что все официально, и потом, при твоем состоянии они были рады, что тебя увозят. Второй труп на руках – последнее, чего им хотелось.
– Я ничего этого не помню.
– Вполне объяснимо.
– Какова ситуация?
– В «Фельснаделе»? Тебе не стоит об этом волноваться. Ты свою роль сыграла.
– Нет, что будет со мной? Приедет полиция?
– Нет. Я лично привез тебя сюда и зарегистрировал. В клинике считают, что ты французская туристка, приходящая в себя после аварии. Они не болтливы, как им и полагается, учитывая расценки. Судя по всему, у них много постоперационных пациентов косметической хирургии. Твое лицо приведут в порядок.
Вилланель подносит руку к повязкам. Покрытые корочкой раны начинают зудеть.
– Линдер мертв, как вы и заказывали. Я стою денег, которые вы платите, и даже больше.
Антон садится на стул у кровати и наклоняется к ней.
– Он мертв, ты права, и мы это ценим. Но сейчас пора разобраться в твоем бардаке и сделать это побыстрее. Из-за ваших с Ларой Фарманьянц венецианских похождений и твоей манеры убивать в стиле журнала «Хеллоу!» мы огребли неслабую проблему. Ева Поластри сидит сейчас в Москве и беседует с фээсбэшниками о Константине Орлове.
– Ясно.
– Ясно? Это все, что ты можешь сказать? Твою мать, Вилланель! Когда ты работаешь хорошо, тебе нет равных, но зачем вести себя как ребенок, как нарцисс? Такое впечатление, что ты чуть ли не хочешь, чтобы Поластри поймала тебя и убила.
– Ага. – Она тянется за «Вольтареном», но Антон выхватывает таблетки.
– Хватит колес. Если тебе больно, то вспомни, что боль мы внушаем себе сами. Вся эта созданная тобою драма: скоростные катера, фальшивые титулы, взрывающиеся вибраторы… Ты, блин, не в гребаном телесериале.
– Правда? А мне казалось, что я именно там.
Он бросает на кровать сумку.
– Новая одежда, паспорт, документы. Я хочу, чтобы ты отправилась в Лондон и к концу недели была готова.
– К чему?
– Прекратить все это дерьмо раз и навсегда.
– И для этого я должна буду?..
– Убить Еву.
В сопровождении мужчин, которые ехали с ней в фургоне, Ева входит в здание. Внутри не так темно, как могло показаться при взгляде снаружи. Сбоку – потрепанный железный стол, за ним офицер в форме при свете настольной лампы ест бутерброд с котлетой. Он поднимает взгляд и откладывает бутерброд.