— Раньше я всегда давал старухе хороший глоток виски. Не потому, что лошадям это надо, а просто потому, что больно уж она хорошая старуха. И она так рада была, даже бутылку лизала.
В тот вечер в баре и в гостиной было полно народу. В Мельбурне днем состоялись скачки, и многие прикатили сюда на машинах на всю ночь, поразвлечься. Трое приезжих — типичные жулики на вид — стояли кучкой в баре, с откровенным презрением поглядывая на окружающих. Старый золотоискатель, тяжело топоча башмаками, подбитыми гвоздями, вошел в бар. Те трое не двинулись с места, чтобы дать ему дорогу.
— Чего ж ты коня за дверью не оставил? — буркнул ему через плечо один из тройки.
Старик взглянул на него, удивленный его тоном, но обиды не понял и продолжал медленно протискиваться к стойке; лицо его оставалось совершенно спокойным.
Спутникам остряка это замечание показалось удивительно удачным. Они громко хохотали и превозносили находчивость своего товарища. Дружно вспоминали другие случаи, когда он блистал остроумием, и, глядя друг на друга, кивали в знак одобрения головами. Они явно радовались возможности польстить человеку, перед которым раболепствовали, которого боялись.
А тот принимал лесть, расправив плечи, с улыбкой превосходства. Нетрудно было догадаться, что это скупщик краденого, который просто взял с собой тех двух, как берет собак охотник, отправляясь на охоту.
Артур говорил мне, что такие типы — народ весьма подлый:
— Все они трусы, бахвалятся, когда за спиной дружки или револьвер при себе имеют, а один на один сразу начинают скулить, чуть только кровь им пустишь.
Те двое называли своего главного «Мясник». Одет он был дорого, но кричаще. Плечи ярко-синего в белую полоску костюма были подложены, чтобы казаться шире. Плотно облегающий пиджак был стянут в талии, расширялся книзу и доходил чуть не до колен. Тупоносые ботинки ярко-желтого цвета, атласный галстук заколот бриллиантовой булавкой. Фетровая светло-серая шляпа щегольски сдвинута на затылок. Пальцы украшали массивные серебряные кольца печатки с замысловатым рисунком, закрывавшие весь сустав.
Лицо главаря выражало высокомерное раздражение; когда же он встречался глазами с кем-нибудь из присутствующих, взгляд его становился еще и подозрительным. На вид ему было лет тридцать.
Один из его спутников был маленький человечек с лисьей мордочкой, тонкими поджатыми губами и пожелтевшими от табака пальцами; глаза его так и бегали. Третий в этой компании был рыжий верзила, с тупым веснушчатым лицом; у него были водянисто-голубые глаза с красными веками без ресниц. Плечи широкие, руки — короткие, сильные. Обезображенное ухо свидетельствовало о том, что ему не раз жестоко доставалось на ринге.
Взяв пустые стаканы своих спутников, Мясник направился к стойке довольно необычный поступок для людей его типа, привыкших, чтобы мелкая сошка сама прислуживала им. Стойку бара плотным кольцом обступили посетители. Заметив, что рядом со мной есть место, он стал протискиваться вперед.
Я восседал на высокой табуретке у самой стойки, стакан имбирного пива стоял передо мной; я всегда сидел в баре — слишком уж тяжело стоять на костылях и держать в руке стакан. Большинство посетителей, получив наполненные стаканы, спокойно отходили от стойки, чтобы очистить место следующим, но все они, как должное, принимали то, что я продолжаю сидеть.
Мясник грубо толкнул меня, так, что я чуть не слетел с табуретки.
— А ну, подвинься! — гаркнул он.
В испуге я повернул к нему голову и увидел лицо, поразившее меня холодным злобным выражением. Мои костыли были прислонены к стойке, я потянулся за ними и вдруг почувствовал на своем плече тяжелую руку. Рядом со мной стоял Малыш Борк. С высоты своего огромного роста он посмотрел на Мясника и негромко сказал:
— Этот парень как сидел, так и будет сидеть! Никому своего места он не уступит!
Мясник вздрогнул, на миг я увидел в его глазах трусливое выражение. Он остановился, неуверенно поглядел на Малыша, потом дотянулся до стойки и торопливо поставил стаканы. Малыш подождал, пока стаканы были налиты, и Мясник вернулся к своим спутникам.
Я почувствовал, что не могу больше оставаться в баре. То, что кому-то пришлось меня защищать, показалось мне унизительным. Я сам должен был дать отпор подлецу, а там — будь что будет, — думал я. Ведь принимая чье-то заступничество, я с каждым разом делаюсь все больше и больше беспомощным.
Когда же я сам смогу постоять за себя? Когда же?
Когда?
Позднее мы с Артуром сидели в гостиной и пили стакан за стаканом имбирное пиво за счет букмекера, праздновавшего удачный день на скачках. Кругом смеялись и пели, одна из девушек танцевала между столиками испанский танец.
Мясник и его спутники сидели неподалеку. Они пили, заговаривали с проходящими девушками, приглашая их за свой столик. Неудачи обозлили их, и они стали вести себя вызывающе.
Мясник несколько раз бросал недобрые взгляды в мою сторону, шептал что-то своим собутыльникам, и те, в свою очередь, поглядывали на меня.
Вдруг Артур встал и перешел к столу, за которым сидел Малыш Борк. По-видимому, ему нужно было сообщить Малышу что-то очень важное и имеющее отношение к Мяснику, потому что Малыш время от времени бросал на того пронзительный взгляд.
Мясник встал из-за стола и собрал стаканы. Чтобы попасть к окошечку бара, ему не нужно было проходить мимо меня, но он вдруг свернул и двинулся прямо ко мне. Остановился, впился в меня взглядом, схватил мой пустой стакан, понюхал и презрительно сунул его мне под нос.
— Водичка, а? Денежки зарабатываешь, сукин сын? Прикарманиваешь разницу! Двинуть бы тебя как следует!
И он направился к бару. Я остолбенел, только через минуту значение его слов дошло до меня и обожгло; страшная ярость охватила меня. Я почувствовал потребность ударить этого человека, швырнуть его на пол. Но тут же мучительное сознание своей физической немощности, невозможности справиться с ним овладело мной.
Я поднял голову. Надо мной наклонился Артур.
— Иди спать, Алан.
— Ты слышал?..
— Я слышал. Иди спать.
— Почему это? Я… я…
— Послушай, я прошу тебя. Эта сволочь не отстанет от тебя. Прошу тебя. Иди.
— Ладно, — смирился я, — ладно. Видно, такая уж моя проклятая судьба вечно спать отправляться.
Артур проводил меня взглядом, лицо его было бледнее обычного, сжатые кулаки тяжело опирались на стол.
Я почитал немного, стараясь отвлечься, потом уснул.
Когда на следующее утро я проснулся, Артур уже был одет. Я взглянул на него сонными глазами, довольный тем, что могу еще часок полежать. Артур разглядывал свое лицо в зеркале, стоявшем на комоде. Он хмурился, ощупывал щеки, потрогал шею и затем открыл рот и стал двигать челюстью из стороны в сторону. Я решил, что он собирается бриться. Но он, взглянув на часы, торопливо пошел в кухню; я слышал, как он разговаривал там со Стрелком.
И вдруг я вспомнил вчерашний случай, и ужас охватил меня. Я скорчился в постели, зарылся лицом в подушку, без конца повторяя: «Сволочь, сволочь!» Потом сбросил одеяло и стал быстро одеваться.
Когда я вошел в кухню, там был только Стрелок. Он всегда вставал очень рано, чтобы растопить плиту и подать чай постояльцам. Стрелок был в веселом настроении, я налил себе чаю и приготовился слушать.
— Ну, что ты теперь скажешь про Артура?
— Про Артура? А что? Что он сделал?
— Да разве он тебе не сказал?
— Нет. Что?
— Черт подери! Так ты ничего не знаешь! — Стрелок явно был доволен тем, что на его долю выпало первым рассказать мне волнующую историю. По лицу его было видно, что он намерен извлечь из этого максимум удовольствия.
— Ну давай, — торопил я его.
— Помнишь вчерашнего типа — ну, этого Мясника, который назвал тебя сукиным сыном? Он — гангстер, из некрупных, так, мелочь. Я его знаю. Стрелок от удовольствия потер руки. — Это, брат, получилось здорово! Вот послушай. Как только ты ушел, Артур подходит к нему… вот так… смотри…
Стрелок в несколько шагов пересек кухню и остановился прямо передо мной. Глаза его сузились, голос звучал холодно и твердо: «Ты только что назвал моего друга сукиным сыном. Может, и меня так назовешь?»
Стрелок улыбнулся, довольный произведенным впечатлением, и быстро заговорил:
— Мясник поворачивается, вскакивает и делает шаг назад; но тут он видит, что его дружок — рыжий, который с ним сидел, — тоже вскочил, и на душе у него вроде бы веселее стало. «И назову! — говорит он, а сам так и рыщет глазами — есть еще кто с Артуром или нет? — Эй ты — сукин сын!» — и становится в позу, чтобы стукнуть Артура как следует. Да только того врасплох не захватишь.
«Так и запишем, — говорит Артур. — А теперь выйдем-ка во двор, я хочу пощупать, крепкий ли хрящ сидит в твоем жирном носу, пока ты снова не сунул его куда не следует».
— Артур это умеет, — сказал Стрелок с чувством, как бы в назидание себе. — Ты еще драться начать не успел, а он уже тебя так раздразнит, что ты себя от злости не помнишь.
— Теперь уж черед Рыжего, — продолжал Стрелок. — Это его работа — свою шею вместо Мясника подставлять. Он застегивает пиджак и говорить Артуру: «В морду схлопотать захотелось? Это мы можем!»
Но тут вступает в дело Малыш.
«А ты не суйся, — говорит он и как ткнет Рыжего в грудь своей ручищей. — Не суйся, если хочешь остаться цел».
Рыжий ничего, стерпел. Видно, что от злости его разрывает. Но молчит. Понимает: не того он разряда, что Малыш.
Ну, тут мы, конечно, вышли всей компанией во двор. Можешь не сомневаться, я тоже. На себя я взял третьего из этой шайки, щуплого этого Пройдоху. Если б он только рот раскрыл, я бы ему показал. Значит, таким манером идем мы все в конюшню, фонарь я несу. В конюшне, конечно, более подходящее место, чем во дворе, Артур хотел как раз в конюшне. Я выгоняю старую корову, и все мы забираемся туда.
Малыш берет на прицел Рыжего, а я становлюсь сзади своего Пройдохи. А Рыжий все натаскивает Мясника, все натаскивает — учит подойти ближе к Артуру и дать ему головой под подбородок. Я-то понимаю, о чем речь, вижу, он головой работает.