Приготовление этих красиво оформленных кусочков пищи, художественно уложенных на серебряных тарелочках, стоило огромных забот и затрат, но чувства сытости от них ни на грош. Собственно, деликатесные кусочки пряных креветок или скульптурно выложенная редиска с капелькой аппетитного соуса только напоминали о голоде и о китайской забегаловке по соседству. Даже в кулинарии форма взяла верх над содержанием! Наверное, нужен огромный опыт, чтобы создавать блюда, после которых хочется есть больше, чем до них, подумал я. Этакий гастрономический трюк, сочетание чесночного запаха изо рта с бурлящим пустым желудком, чтобы гости ушли с пряной отрыжкой и чувством жуткого голода. Любой гурман знает наверняка, что блюда с отрыжкой — только для аппетита. Если не хотите проснуться поутру с дикой мигренью, такие деликатесы рекомендуется непременно заесть чем-то существенным, когда вернетесь домой. Вот тогда можно с сытым удовлетворением откинуться на спинку стула, стараясь не уколоться грязными палочками для коктейля, которые в начале вечера сунул в карман, потому что куда их еще сунешь…
Официантки, разносившие диетические кусочки, были такие низенькие и худые, будто сами взросли на тощей диете из низкокалорийной пищи. Они напоминали голографические изображения: гости видели тарелки, но не видели тех, кто их принес, словно блюда возникали перед ними по волшебству. Меня озадачило, что никто не упоминает о Билли и даже не пытается изобразить грусть, — удивляло уже то, что подали шампанское. Я-то думал, его пьют только на торжество. И тут подошел официант и предложил мне стакан.
— Почем? — спросил я.
Это вызвало хохот у кого-то из стоящих рядом гостей.
— Точно! Он бы не упустил такого случая, сукин сын! Это в духе Билли, точно! Брать плату за шампанское на собственных похоронах!
— Э-э, ну да, а то! — сказал я, беря стакан с подноса. Бесплатно. Конечно, бесплатно. Разве можно быть таким тормозом…
— А вы тут с какой стати? — спросили меня.
Я готовился к такому вопросу еще за рулем, по пути сюда. Кто-нибудь непременно спросит: «А вы знали Билли?» — а я отвечу: «Ну, мы с ним были вроде соседей…» и там, если надо, расскажу, что мы вместе иногда выходили на пробежку…
К несчастью, вопрос задала потрясающая молодая женщина и искушающе добавила:
— Вы тоже в шоу-бизнесе?
— Да, — вырвалось у меня, и тут же стало ясно, что от меня ждут дополнительной информации. И тогда я подумал о своих подростковых письмах, о детской мечте стать звездой и о том, что я умею смешить людей — по крайней мере, мне всегда так говорили.
— Я юморист.
— Вот это да! — сказала она заинтересованно. — По-моему, это самая трудная работа в мире.
— М-м, бывает… — сострил я без напряжения.
— А сейчас у вас тур?
— Ну да, Тур у меня тут, — запросто сказал я, — и, знаете ли, кроме того, по клубам тут еще…
И все опять рассмеялись, а я подумал, неужели я и правда кажусь им естественно смешным.
— И как вас зовут?
— Джимми Конвей? — ответил я, попытавшись произнести свое имя как вопрос, который сам подскажет ответ «В жизни не слыхала!».
— Да-да… — протянула она с сомнением. — Да, я точно слышала это имя…
— По-моему, я вас по телевидению не видел, — презрительно скривился один шикарный тип. Он допил шампанское и щелчком пальцев попросил еще.
Мне захотелось дать достойный отпор этому снобу от шоу-бизнеса, и я с апломбом заявил:
— Естественно, я против телевидения. Оно убивает подлинный эстрадный жанр. — Эту фразу я вычитал в журнале, в интервью одного юмориста, чья программа явно провалилась. — Чистый эстрадный жанр — это просто юморист, микрофон и публика, и ничего кроме. Живое искусство возможно только в зале. — Дармовое шампанское здорово меня воодушевило. — Конечно, на телевидении больше платят. И все же, что лучше — на пять минут легко развлечь миллион зрителей или держать сотню в кулаке, заставлять их рыдать от смеха целый час, если не больше? Телевидение — это измена.
Это было мое лучшее выступление со времен речи в память Билли там, на Южных холмах. У всех был потрясенный вид.
— Какой свежий взгляд! — воскликнула женщина.
Она представилась Арабеллой из «Санди таймс», и мы еще поболтали о моем опыте выступлений по клубам.
— Тогда вы, наверное, знакомы с Майком Меллором, — сказала она и, прежде чем я успел ее остановить, помахала какому-то коренастому и бритоголовому. — Майк, ты знаком с Джимми Конвеем? Джимми юморист, как и ты.
— Э-э, пожалуй, нет, не припоминаю, — пожал он плечами. Майк Меллор пил шампанское, как все мы. Только прямо из горла. — Начинающий, верно?
— Нет, Джимми ездит по стране, он юморист в полном смысле слова.
Я изобразил улыбку, но Майк Меллор на нее не среагировал.
— И где же я мог тебя видеть в последнее время? — спросил он, сделав очередной глоток.
Я назвал единственный юмористический клуб, в котором однажды побывал, в надежде, что вряд ли его так далеко занесет от Лондона:
— «Смеходром» в Брайтоне?
— А, ну да. Так ты знаешь Крис?
— Крис, а как же, знаю. Он ничего парень, этот Крис.
— Она.
— А, та Крис! Прости, я перепутал с другим клубом, где хозяин Крис — мужчина.
— Где это?
— В смысле?
— В каком эстрадном клубе хозяина зовут Крис?
— Ну, это совсем маленький, прямо крошечный, над пабом в Сифорде… Дом… «Дом шуток».
— В жизни не слыхал.
— И понятно, у Криса неважно с рекламой, согласен… Но такой уж он, Крис… — И я удрученно покачал головой.
— Джимми не выступает на телевидении, как и ты, Майк, — объяснила Арабелла.
— Я выступаю, — возразил он, — у меня своя программа! — И счел нужным добавить: — Пробный выпуск вышел на Четвертом канале Би-би-си.
— А Джимми принципиально против телевидения, — продолжила Арабелла. — Он за живое искусство.
— Я выступал в большинстве клубов, но что-то нигде тебя не видел. — Майк опять сделал большой глоток из бутылки и отер рот, как крутой парень из ковбойского фильма.
— Ну да, я по стране уже года два не особенно работаю, — ответил я в алкогольном безрассудстве. — Уже года два по Штатам мотаюсь. Нормально принимают, знаешь ли, там публика благодарная.
— Ого, британский юморист покорил Штаты, минуя Англию! — воскликнула Арабелла.
— Ну не то чтобы покорил… Так, помаленьку…
— Вы, наверное, сильный артист, если там работаете. Билли скорее бы умер, чем стал водить знакомство с плохим юмористом.
— Фраза выбрана неудачно, — хмыкнул Майк Меллор.
Вскоре Арабелла заметила кого-то из знакомых и оставила меня наедине с этим злющим скинхедом от эстрады. Мы неловко молчали.
— А как ты впервые встретился с Билли? — спросил я наконец.
— Я с ним не встречался. Я сюда пришел со своей подругой. Она его знала по работе.
— Ну, он был отличный парень, — задумчиво сказал я. — Отличный… Мне его будет не хватать.
Я поболтал еще с часок с парой других гостей, развивая все ту же легенду и все больше входя в роль юмориста, вернувшегося на родину после того, как штурмом взял все эстрадные клубы от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса. Меня даже самого шокировало, какую сложную паутину обмана я плету, и в итоге на меня нашло желание ненадолго где-нибудь спрятаться. Я выскользнул в фойе и прошелся по коридору. На тележке у двери стояло забытое блюдо с едой; тайком оглядевшись по сторонам, я схватил бумажную салфетку, набил в нее полдюжины канапе, чесночных креветок и спаржи на шпажках и отправился на поиски уголка, где бы все это заглотить по-тихому.
Я отыскал маленькую комнатку, вошел и затворил за собой дверь. Помещение было тесное и казалось пустым, и только секунд через двадцать до меня дошло, что я не один. Меня так мучил голод, что я даже не заметил женщину в кресле в углу. Она была скорее гостьей, чем официанткой, но я не видел лица, а она решила не смотреть на меня, хотя все это время знала о моем присутствии. Просто сидела неподвижно, закрыв лицо руками, не то чтобы от горя, а словно сильно устав от всего. Как и я, она, очевидно, сюда сбежала.
— О, простите, ради бога! — промямлил я сквозь креветки. — Я вас не заметил… Не буду вам мешать…
— Ничего, все в порядке, не беспокойтесь, — донесся до меня тихий голос.
Ее скорбная поза напомнила мне, что я на похоронах. Вот человек, которому нужно было укрыться от какофонии сплетен в зале.
— Просто хотелось минутку отдохнуть от толпы, — рискнул я, решив отложить потребление похищенного провианта до более подходящего момента.
— Прекрасно вас понимаю. — Она опустила руки, и я сразу ее узнал. Стелла Скривенс вернулась из крематория, а теперь скрывалась от орды пьяных знаменитостей. Я прорвался на шикарные похороны, а теперь в крохотной комнатке оказался наедине с вдовой и был вынужден поддерживать светский разговор.
— Вы ведь Стелла Скривенс?
— Да. Извините, не могу вспомнить…
Это звучало без подозрения или осуждения, но я все же почувствовал, как лицо залило жаром.
— Простите, просто мы с вами никогда не встречались. Я Джимми Конвей. Вы уверены, что не хотите побыть одна?
— Нет, все в порядке. Я даже отчасти рада, что кого-то не узнаю. Я тут с половиной людей и не знакома. Просто притворяюсь, потому что видела их всех по телевизору.
— Значит, я не один такой? — сказал я, и мы обменялись понимающими улыбками.
— Что вы, так все делают. Даже Билли. — Она вздохнула и поправилась: — Делал.
— Мне так жаль, — беспомощно произнес я.
— Спасибо, — ответила она.
Кроме смущения от того, что я беседую с вдовой на похоронах, присутствовать на которых у меня нет никакого права, меня добивала ее почти гнетущая привлекательность. Она была так поразительно красива, что я предпочитал смотреть в сторону, а то решит, что я на нее таращусь, как на инвалида. Она тут ни при чем. Она же не виновата, что родилась таким совершенством. Мне уже давно никто не казался настолько привлекательным, но что-то подсказывало, что следует отказаться от попытки выяснить, свободна ли она сейчас.