твет на её мысль слева что-то зашуршало. Повернув голову, Этта увидела кособокий силуэт садовника.
– Дивная ночка, чтобы полюбоваться звёздами, барышня, – сказал он. – Если вы, конечно, сюда именно для того и пришли.
– Может, и так, – отозвалась она, вытаскивая из-под себя острый камушек и отбрасывая в сторону.
– Кое-кто говорит, наша судьба звёздами и пишется. Только я не из таких.
– Да?
– Именно. Я так считаю, мы сами можем свою судьбу творить, ну или хотя бы пытаться, уж как получится. А ты согласна?
– Да… ну, то есть, наверное, согласна. – Из всех тем разговоров, которые она ожидала от Сайласа, философия была очень сильно не на первом месте. – А значит, если бы ты и правда хотел, мог бы попытаться раздобыть нам у лорда Найджела ключи.
– Хе-хе. А ты девочка цепкая, не отнимешь! Но нет, никак не могу. Видишь ли, это уже пытались сделать, и трудов оно стоило таких, что повторять не станешь. Ворота останутся на запоре.
Этта посмотрела на золочёную ограду, утратившую в редеющем свете почти весь свой блеск. Странно думать, что такое вот препятствие, которое было бы совсем несложно перелезть, если бы не острые кончики прутьев, стоит между ней и всем остальным миром.
– Вижу, вы с молодым мастером побывали в сарае, – продолжил Сайлас. – Там найдётся много всякого, чем занять пытливый ум. Так что смело исследуйте. Я тоже когда-то был молод, барышня. Помню свои первые открытия в садоводстве – восторг, когда пробуждаешь мёртвую землю и она начинает плодоносить. Кажется, это был всего-навсего заурядный горох, но каждая горошина казалась мне чудом, потому что я вырастил их сам, лишь с небольшой помощью от природы. Вот и вы попытайтесь. В сарае вы отыщете и семена, и инструменты, всё, что потребуется. Берите смело. Хоть вот даже мои перчатки, пусть они вам и великоваты будут. Я оставлю их для вас. Берите, не спрашивайте.
– Спасибо, Сайлас, – поблагодарила она, гадая про себя, не очередная ли это уловка, чтобы отвлечь её. – Может, и возьму.
– Ну, я пойду. – Сайлас вроде как кивнул. – Смотри, не засиживайся тут допоздна, а то простудишься. Сдаётся мне, сегодня уже никто не придёт.
– Посмотрим, – ответила девочка, понимая, что он с самого начала знал, для чего она тут сидит.
Она подождала, пока на небо не вышли звёзды, а потом свернула свой импровизированный лагерь и двинулась домой. Шансы на то, что кто-нибудь явится после наступления темноты, да хоть даже пройдёт мимо ворот, были минимальны, а шансы, что кто-то попробует покинуть поместье, и того меньше, особенно если все знают, что она караулит под воротами. В другой раз, может, удастся ускользнуть из дома незамеченной…
Когда Этта вошла в дом, изящные напольные часы в холле пробили девять. Этта завела их – в число немногих дел по хозяйству, которые она взяла на себя, помимо бессистемного и периодического протирания пыли входила забота о многочисленных часах – и поспешила наверх, в постель. Никаких вечерних бесед с Альманахом она не ожидала, да и не хотела, но, юркнув в постель, такую же чистую и свежую, как в первый день по прибытии, чуть смягчилась и постучала по стенке, чтобы сказать ему «спокойной ночи».
Он не ответил.
Гадая, на что он-то вдруг дуется, она перевернулась на другой бок и закрыла глаза.
Глава 18
Растянувшись на груде подушек, притащенных из господских комнат вниз, на кухню, Альманах тщетно пытался заснуть. Он несколько раз прикидывал, не поболтать ли с Уго или Олив или не послушать ли граммофон, раз уж библиотека теперь стоит открытой – словом, хоть чем-то занять беспокойную голову. Но всё это грозило загубить его замысел на корню. Если, например, лорд Найджел выйдет из кабинета, чтобы взять из кладовки еду, или кто-нибудь другой придёт помыть грязные кастрюли, которые мальчик заставил себя оставить на стойке, то ему хотелось об этом знать.
Доктор Митили предлагала «применить научную методу» – именно это он сейчас и делал. Проверка гипотезы, измерение и оценка результата тоже отдельная разновидность работы. И всё-таки в голове царил разброд. Альманах знал: Этта на него сердится. Хотя и не очень понимал, за что именно. Он ведь трудился ничуть не меньше её, стараясь разрушить чары, а если считать, что махать лопатой сложнее, чем книжки листать, так даже и больше. Он честно тащил свою долю домашней работы. Эх, если бы только Этта толком сказала, в чём дело! Уж он бы постарался исправиться.
Когда он ссорился с Джошем в приюте, попечительница всякий раз сурово наказывала обоих. А в результате Альманах совершенно не умел улаживать такие вопросы самостоятельно.
Может, если в ближайшие несколько дней вести себя особенно предупредительно, проблема развеется сама собой. Или если удастся разгадать загадку списка и доказать Этте, что и он тоже вносит свой вклад. Как раз когда Альманах размышлял над списком, каждый пункт в котором вызубрил назубок, и раздался звонок. Альманах рывком сел на подушках, глядя сквозь темноту кухни на ряд колокольчиков.
Из камина посыпалась сажа.
– Не говори, – прошипел Альманах, поднимаясь на ноги. – Полагаю, это мадам Ирис. Но если она правда такая сумасшедшая, как ты утверждаешь, что такого страшного, если мы с ней и поговорим?
Более того, думал он, если чары не позволяют Уго ничего о них рассказывать, может, «опасный вздор» Ирис как раз окажется очень даже полезным.
Уго молчал. Подрагивающий колокольчик относился к одной из гостиных Северного крыла. Альманах верил, что знает, как туда пройти. Не прихватив даже свечи, он зашагал через вереницу коридоров и комнат, торопясь, чтобы снова не пропустить вызов.
Днём гостиная выглядела приветливо, однако ночью – не очень-то, особенно когда в ней не было никого, кроме теней. Принюхавшись, Альманах снова уловил слабый аромат духов. Мадам Ирис недавно была тут!
Вдалеке прозвонил колокольчик. Однако шнурок для вызова прислуги в гостиной не колыхнулся. Альманах понёсся обратно на кухню.
– Это который был? Ну скажи! – спросил он Уго.
Однако трубочист не отозвался.
Пока Альманах оттачивал доводы, как бы уговорить Уго помочь, колокольчик зазвонил снова – на сей раз с застеклённой веранды. Альманах рванулся туда, как спущенный с поводка пёс, торопясь застать мадам Ирис, пока она не ускользнула снова.
Ворвавшись в дверь, он обшарил комнату взглядом в поисках следов пребывания самой неуловимой обитательницы дома. Но ничего не нашёл!
– Мадам! – окликнул он. – Что вам угодно?
Возглас его не остался без ответа – хотя отнюдь не того, на какой мальчик рассчитывал.
– Это что за адский шум? – отчётливо раздался голос лорда Найджела из кабинета, расположенного чуть дальше по коридору. – Я удалился от Королевского двора в поисках уединения, а не сумасшедшего дома! Немедленно прекратите, а не то вы разбудите не только меня, но и миледи!
– Простите, – прошипел Альманах. Однако в глубинах дома заливался звоном уже четвёртый колокольчик, а затем пятый.
Вернувшись на кухню, мальчик с беспомощным недоумением уставился на оживающие один за другим колокольчики. Иногда звонили даже по несколько штук одновременно. Ну ведь не может же мадам Ирис дёргать за все шнуры сразу… Или может?
Другое возможное объяснение состояло в том, что колокольчики были всего-навсего отвлекающим манёвром, позволяющим кому-то пробраться в кладовку незаметно.
– Говорил же тебе, совершенно сумасшедшая, – прошептал Уго.
Олив велела ему придержать язык. Лорд Найджел снова разбушевался. Альманах мечтал, чтобы хоть кто-то сказал, что ему-то делать.
Зазвонил колокольчик из Жёлтой комнаты. Вспомнив беспокойство лорда Найджела за леди Симону, Альманах решил, что может хотя бы исполнять свои непосредственные обязанности. Призрак она или нет, но не заслуживает, чтобы её беспокоили понапрасну.
Подтащив стул под висящие колокольчики, мальчик рассмотрел механизм и придумал, как сделать, чтобы колокольчики не звонили. Сперва обмотал скатертью проволоку, соединявшую их со шнурами за стенкой. Потом оттянул её так, чтобы она не могла больше дёргаться. Колокольчики жалобно и сдавленно тренькнули последний раз и умолкли.
Надеясь, что конструкция выдержит, он заспешил вверх по лестнице к комнате леди Симоны. Возле её кровати мерцал жёлтый огонёк свечи. Жалобы лорда Найджела уже перешли в утихающее брюзжание.
– Простите, что вас потревожили, леди Симона, – сказал мальчик. – Надеюсь, я уже всё исправил.
– Тебе совершенно не за что извиняться, милый мальчик, – отозвался слабый голос из-под балдахина. – Ты поступаешь так, как считаешь наилучшим. Большего мы не можем у тебя просить.
Альманах замялся.
– Я бы и лучше мог, – проговорил он, дивясь собственной храбрости, – если бы только знал, что от меня требуется.
– Сдаётся мне, тут ты затронул величайшую загадку жизни, – отозвалась она, удивив его тихим смешком. – В поисках ответа на этот вопрос пророки и мудрецы удалялись в пустыни на протяжении многих веков, поскольку, разумеется, каждый находит на этом пути своё особое откровение. Особенно здесь, в доме, разделившемся в себе. Не все согласны с моей дражайшей подругой Ирис.
Альманаху почудилось лёгкое дуновение духов мадам. Он вихрем развернулся, но никого не увидел.
– А вы не знаете, что она хочет мне сказать?
– Знаю. Но не могу отвечать за неё. Увы…
– А можете сказать хотя бы, почему не можете?
Леди Симона шевельнулась за балдахином, но промолчала.
Альманах вздохнул.
– У меня столько вопросов.
– Знаю, мой мальчик. Но сейчас оставь меня. Беседа слишком утомила меня. Я не так крепка, как прежде… но прошу тебя, не обращай внимания на Найджела. Он тревожится не в меру. Я больна ничуть не сильнее любого иного в этом доме.
Выйдя от леди Симоны, Альманах поднялся по лестнице навестить доктора Митили. Она не спала, а барабанила у себя за ширмой по клавишам печатной машинки. Негромкий перестук клавиш не заглушил звука шагов мальчика.