Лопата ударилась обо что-то твёрдое. И в то же мгновение где-то вдали послышался пронзительный душераздирающий визг. Альманах помнил, где и когда уже слышал его.
– Этта? Что случилось? Где ты?
Эхо крика угасло и больше не возвращалось.
– Олив? Ты слышала? Это была Этта? Она в беде?
«Её тут нет», – ответили трубы.
Альманах вернулся к своей задаче, хотя и с тяжёлым сердцем. Может, Этта и не в подвале, однако это не очень-то утешало. А что, если с ней что-то случилось и ей нужна помощь?
Лопата снова заскрежетала, задев что-то. Альманах принялся разгребать мусор, чтобы рассмотреть свою находку. Однако по мере того как расчищенный участок под ногами становился шире, в мыслях его боролись удивление и досада. Камень! Чистый камень без каких бы то ни было знаков или отметин.
Он обнаружил лишь пол подвала.
– Нет! – закричал Альманах, ударяя по камню так, что искры полетели. – Не может быть! Тут должно быть хоть что-то!
Он снова и снова бил по полу металлическим лезвием лопаты, однако было совершенно очевидно: дальше копать невозможно. Проследив все закопанные подсказки, отыскав дорогу по грибному лабиринту, он, судя по всему, зашёл в тупик. Обманка. Ложь.
Дурнота снова придавила его, точно подошва невидимого башмака. Заклятие отыскало его – или вспомнило о нём, или просто выбрало именно этот момент, чтобы ему стало окончательно плохо. С отвращением отшвырнув лопату и схватив канделябр, в котором еле мерцал огонёк догорающей свечи, Альманах заковылял прочь от бессмысленной ямы в горе мусора назад, к лестнице.
Чистый и свежий воздух подействовал на него, точно живительное похлопывание по щекам, прочищая мысли и возвращая способность соображать.
Уже стемнело. В кухне никого не было.
– Этта? Этта, ты где?
– Её здесь нет, – сообщил Уго.
– Ты знаешь, где она?
– Нет.
Альманах нахмурился, вспоминая тот слабый крик. Может, и не стоило паниковать, но трудно было отделаться от мысли, что с ней что-то случилось, пока он так бездарно гонялся за подсказками. Что, если она в беде? Он зажёг новые свечки и отправился в библиотеку, даже не задумываясь о том, что оставляет грязные следы.
Там Этты тоже не оказалось.
– Она не сказала, куда идёт?
– Она мне ничего не говорила, – ответил Уго.
Бояться самого худшего вроде бы причин не было, но Альманах всё равно боялся. Заклятие сегодня ударило по нему прямо физически, проявив себя таким образом, каким никогда не проявляло доселе. А вдруг оно что-то сделало с Эттой? Вдруг она тоже наказана за его попытку найти источник магии?
Обыскав первый этаж, он не нашёл следов Этты. Как и на втором. А когда постучался в дверь лорду Найджелу, тот отрывисто сообщил ему ровно то же, что Уго и Олив. Слабая надежда, что Этта сидит у леди Симоны, заслушавшись рассказов о странствиях и приключениях, тоже очень скоро развеялась в пух и прах.
– Боюсь, милый, её тут нет, – раздалось из-под груды одеял.
Может, подумал, Альманах, Этта уже легла, но комната девочки пустовала.
Поднявшись по узкой лесенке к чердачной лаборатории доктора Митили, Альманах вынужден был признать, что не на шутку встревожен.
– Ты зря теряешь время, – сообщила ему доктор, не успел он и рта открыть. – Этты здесь нет.
– Откуда вы… – Он остановился на полуфразе, внезапно осознав, что все говорили ему одно и то же одними же и теми же словами. «Её здесь нет». Это никак не могло быть совпадением.
Заклятие снова контролировало, что им можно говорить, а что нельзя.
– Что чары с ней сделали? – прорычал он сквозь стиснутые зубы. Но, разумеется, доктор Митили не могла поведать ему ничего полезного.
– Пфа-а-а! – излив давно копившуюся в душе тревогу быстрым досадливым возгласом, он сбежал по лестнице и начал обшаривать дом во второй раз, заглядывая под кровати, в шкафы и чуланы – на случай, если Этта где-нибудь прячется или же где-нибудь спрятана против воли. Но не нашёл ни следа.
Сквозь нарастающую панику прорезался голос логики. Если Этты нет в доме, значит, она где-то снаружи. Выскочив за дверь и высоко поднимая над головой масляную лампу, которую он нашёл во время недавнего обыска глубокой кладовки, Альманах обошёл вокруг дома, а потом рванул к сараю, где наконец обнаружил следы пребывания девочки.
Самой Этты там не оказалось, но она явно побывала там раньше. Инструменты были передвинуты, а часть их пропала. На торчавшей проволоке Альманах нашёл клочок ткани из платья Этты.
Куда же она отправилась отсюда – и зачем ей понадобились инструменты? Собиралась ли она что-то чинить… или сломать? По спине у мальчика пробежала холодная дрожь, словно его макнули в ледяную ванну. Ворота.
Он бросился бежать, не обращая внимания на хлеставшие его ветки и попадающиеся под ноги корни. В голове мелькали воспоминания о последних минутах, которые они с Эттой провели вместе. Она сердилась, не хотела общаться… а до того, в библиотеке, он усомнился, что список как-то связан со спрятанными в подвале предметами. Этта и виду не показала, что у неё есть ещё какой-то план, но, судя по всему, она его придумала. И как только закончила с библиотекой, похоже, сразу же и ушла.
В темноте впереди замаячили ворота. Отблески огня лампы играли на холодном металле. Ворота по-прежнему были закрыты, но у подножия мальчик разглядел инструменты, которыми, судя по всему, пользовались совсем недавно.
Подойдя ближе, он заметил на завитушках ворот обрывки всё той же ткани. По другую сторону ворот валялся разодранный мешок – мальчик почти мог дотянуться до него через прутья. А невнятные отпечатки в грязи рядом при внимательном рассмотрении оказались следами ботинок и уводили в темноту, прочь от ворот. По ту сторону.
Альманах ахнул от потрясения – с немалой долей чувства, что его предали. Этта сбежала. Без него!
Глава 25
Он не знал, сколько простоял, глядя в темноту. В голове бушевал вихрь мыслей, разобраться в которых Альманах и сам не мог. Какой-то частью души он был рад, что Этте удалось выбраться. Другой – надеялся, что она вернётся. Третьей части хотелось бессвязно вопить в темноту от злости. Четвёртая, самая прагматическая часть, прикидывала расстояние до упавшего мешка по ту сторону ворот. Удастся ли дотянуться до него ломом и самому тоже перелезть, как перелезла она?
Почти механически он поднял лом и подгрёб к себе мешковину. Однако ткань оказалась разодрана на полосы и уже ни к чему непригодна. Но ещё более пугали обнаружившиеся на лоскутах липкие пятна крови. Этта ранена – и теперь где-то там, во тьме, одна-одинёшенька. Как знать, может, при смерти!
– Этта! – закричал он, рупором приставив ладони ко рту. Закричал со всех сил, срывая горло. – Ты цела?
В кустах за спиной что-то зашелестело. Сердце чуть не выскочило у Альманаха из груди. Он вихрем развернулся, но это оказался лишь Сайлас, полускрытый зарослями папоротника.
– Её тут нет, парень, и теперь ты уже никак ей не поможешь. Ступай лучше в дом.
– Но она ранена! Вдруг я ей нужен.
– Сейчас ты не в том состоянии, чтобы кому-нибудь помогать. Посмотри только на себя! Помойся. Поешь. Ложись спать. Утро вечера мудренее.
Он говорил правду. Альманах до смерти устал и был неимоверно грязен. Попытайся он сейчас залезть на ворота, почти наверняка допустил бы какую-нибудь роковую ошибку, даже и без всяких помех со стороны чар.
Кроме того, теперь он догадывался, что произошло: Этта отвлекла на себя заклятие, пока он копал. А теперь никаких отвлечений не будет. Остались только чары и он – и Альманах не питал иллюзий по поводу того, кто победит в этой схватке.
– С ней всё будет хорошо? – спросил он.
– Время покажет, – промолвил садовник.
Альманах вздохнул и принялся заворачивать инструменты в изодранную мешковину. Сейчас он их в сарай не понесёт, но нельзя же оставлять их валяться просто так. Если пойдёт дождь, они заржавеют, куда это годится?
Не без усилия подняв тяжёлый груз, он поплёлся обратно в дом и зажёг плиту, чтобы вскипятить воду. Казалось, на это потребовалась целая вечность – что дало мальчику время поразмыслить обо всём, что пошло сегодня не так, а ещё о том, как пуст и тих стал особняк без Этты. Уго с Олив пытались вовлечь его в разговор, но слова их звучали как-то невыразительно, точно они тоже на что-то отвлекались. Очень мило, конечно, что они попытались, но до Альманаха сейчас было не достучаться. Этта его бросила. От такого не отвлечёшься!
Наконец он нагрел достаточно воды для ванны и дважды тщательно отдраил себя с мылом, чтобы вернуть коже нормальный цвет. А потом постирал в помутневшей воде форму. Грязь и запах утекли в слив, а вместе с ними и часть его зелёной тоски.
С Эттой всё будет хорошо! Она умна, упряма и не нуждается в его попечении. Ему лучше вот о себе позаботиться и приготовить хоть какое-никакое подобие ужина. На тостах, яйцах вкрутую и подгорелом беконе долго не продержишься – особенно если он собирается поутру вернуться в подвалы. Хотя сейчас был отнюдь не уверен, собирается ли…
В конце концов Альманах ограничился тостом с дополнительным слоем масла. Надо надеяться, завтра в кладовке окажется новая краюха хлеба, потому что остатки он подъел все, до крошечки. Потягивая перед камином горячий шоколад, он скоро поймал себя на том, что начинает клевать носом, но отправляться наверх в крохотную комнатку было так одиноко, что он решил и эту ночь провести на кухне, где потрескивание дров в камине давало хотя бы иллюзию, что он не один. Завтра он разберётся, что там дальше…
Спал он беспокойно, а посреди ночи вскинулся и резко сел. В ушах эхом звучал жалобный крик. Опять голос Этты! Он был твёрдо уверен.
Альманах замер, едва осмеливаясь дышать, выжидая повторения крика. Но крик не повторился. Шло время, и Альманах почти поверил было, что ему это просто пригрезилось.
Ничего удивительного. Он чувствовал себя виноватым – по причинам, которые сам затруднялся определить. Наверное, стоило смотреть на вещи шире. Или просто-напросто меньше спорить. Будь Этта сейчас здесь, он спросил бы её напрямик – и радостно принял бы любой ответ. Вспышки раздражения всегда сменялись у неё полосой мира и доброжелательства, ну а если на этот раз вышло иначе, Альманах склонен был списать это на безлюдье и мрачную атмосферу особняка. Поразительно, как одиноко ему стало тут без неё!