Лесной мир Усопа
Руина посла Осмей
Лес сира Бупомойна
Нора мисс Хлое Бупай
Храмина слепой Субони
И если в них и таилось какое-то послание, в глаза оно не бросалось. Разве только – Этта заметила, что помимо С и О ещё в каждом названии были буквы И и Й… и буква Н… и М… Собственно говоря, в названиях больше было одинаковых букв, чем разных. Только буквы Х и Б встречались не во всех названиях. И не во всех имелись вторая А и вторая И.
Х, Б, А, И.
Можно ли сложить из них какое-то послание? Она выписала эти буквы в ряд на стене и уставилась на них, надеясь отыскать хоть какой-то смысл. Он не выискивался.
Этту смутно беспокоила одна мыслишка. Четыре буквы, которыми пять названий отличались друг от друга, почему-то заставили её вспомнить Холсвортинг, хотя она не сразу взяла в толк почему. Но потом вспомнила дом соседей – он назывался «Маптерс», что ровным счётом ничего не значило ни на каком языке. Это было ненастоящее слово – просто сложенное из имён всех его обитателей: первые буквы имён всех детей плюс М за маму и П за папу. Катти объяснила сестрёнке, что это такая низшая магия: дать новое имя дому на удачу. Этта всегда считала – дурость какая-то. Без волшебника слова – просто слова. А что будет, когда дети подрастут и покинут дом, или кто-то умрёт, или родится ещё ребёнок? Так и придётся каждый раз заново название менять? То-то будут путаться гости… Совсем как путались они с Альманахом, Хаккетом и Илси.
Пытаясь ухватить пришедшую в голову мысль, пока она не улетучилась, девочка принялась вычёркивать буквы и переставлять слова. Получилось, что название «Храмина слепой Субони» состоит из всех тех же букв, что и «Нора мисс Хлое Бупай», только плюс ещё одна буква И. А «Нора мисс Хлое Бупай» – то же самое, что «Лес сира Бупомойна», только плюс буква Х. Точно так же оказалось, что «Лес сира Бупомойна» – это «Руина посла Осмей» плюс буква Б, а «Руина посла Осмей» – это «Лесной мир Усопа» плюс ещё одна А.
И – за Илси.
Х – за Хаккета.
Б – за Этту, потому что полное-то имя у неё Беспросвета.
А – за Альманаха.
И, надо думать, до «Лесного мира Усопа» шло какое-то название без буквы У, потому что последним, кто пришёл до Альманаха, был Уго.
Что оставляло О за Олив, Н – за лорда Найджела, С – за леди Симону, М – за доктора Митили, П – за мистера Паркера, С – за Сайласа, О – за конюха Оуэна, И – за мадам Ирис и Й – за Йэна, мальчика на побегушках.
Всё, всё складывалось! Не хватало только буквы Т за Табиту, самую старейшую обитательницу дома. Должно быть, она истаяла в ничто где-то между «Монашьим скитом» и «Лесным миром Усопа».
Вот почему название поместья всё время менялось! Оно отражало имена тех, кто в нём находился, – а значит, менялось каждый раз, как кто-то приходил в дом или истаивал в ничто. Именно поэтому мадам Ирис отгадала, что Этта неправильно записала услышанное, потому что в доме не было никого, чьё имя начиналось бы на букву Ю.
Этта отложила изрядно укоротившийся огрызок карандашика и отступила на шаг, озирая каракули на стене. Загадка решена! Однако охватившее девочку победное ликование продлилось недолго.
Как ни старалась, она не могла придумать способа извлечь из нового знания хоть какую-то пользу.
Глава 32
Альманах проснулся под звуки оживлённого разговора и не сразу сообразил, кто это разговаривает. Но потом вспомнил про близнецов. Хаккет и Илси проснулись раньше и продолжили изучать дом. Может, нашли игры в салоне или игрушки в детской. Как бы там ни было, но занятием они себя обеспечили.
В весёлом гуле прорезался третий голос, и Альманах понял, что Уго успел уже представиться новичкам, скорее всего, чтобы не пускать их на кухню, где снова ночевал Альманах. Если так, уловка сработала. После спокойного, ничем не нарушаемого сна Альманах чувствовал себя куда лучше. Однако его всё так же терзал вопрос: что делать теперь?
Он не ходил в подвал с тех пор, как обнаружил, что Этта заперта в судомойне. Отчасти потому, что подвал напоминал ему обо всём плохом, что случилось два дня назад. Этта не сумела сбежать, ему не удалось разбить чары, а теперь ещё и в поместье пришли новые жертвы.
Что бы ни пришлось решать сейчас – решать надо правильно.
Беда в том, что ему и совета-то спросить было не у кого. Хаккет с Илси сами ещё ничего не знали, а Этта теперь отмалчивалась, как и все остальные – разве что удастся придумать, как пользоваться ругательным кодом с большей пользой.
Не напрасно ли он так полагался на Этту? В конце концов, в эту ситуацию они попали вместе, а сбежать она пыталась одна, без него. Альманаху это казалось предательством самого низкого пошиба. Джош бы с ним никогда так не поступил. А вот Этта – без колебаний. Чем больше Альманах думал об этом, тем сильнее злился.
Однако он от природы не отличался злопамятностью, так что, не в силах больше вариться в собственном соку, поднялся к судомойне и негромко постучал.
Ответа не воспоследовало. Но когда Альманах вернулся на кухню, вместо Этты ответила Олив.
– Спит, – простучала по трубам она.
– Так Этта… и вы все… тоже иногда спите, да?
Раньше он о таких вещах не задумывался.
Одиночный стук – да. По всей видимости, такие откровения правил не нарушали.
– По привычке, – продолжила Олив. – И сны видим.
– А что видите во сне?
– Дом. Небо. Шоколад.
Настоящего дома у Альманаха никогда не было, а шоколад до прихода в особняк видел только по праздникам, да и то редко, – зато, чтобы увидеть небо, ему только и надо было, что выйти во двор приюта, когда попечительница зазевается, да задрать голову. Он даже представить себе не мог, каково это – навеки утратить эту свободу, как Олив, а теперь вот и Этта.
– Олив, я не знаю, что дальше делать. Можешь подсказать?
После долгой паузы он продолжил:
– Ну да, так я и думал, не можешь. Не возражаешь, если я всё равно с тобой об этом поговорю?
Двойной стук – нет.
– У меня, понимаешь, такое ощущение, что, если я сдамся, заклятие победит – и Этта никогда больше не увидит неба, не попробует шоколада, да и ты, и все прочие тоже, и, может быть, и я тоже когда-нибудь таким стану, и Хаккет, и Илси, и все, кто придёт следом. Этта бы такого не хотела – и я не хочу. Но что, если Хаккет с Илси тут из-за того, что мы с Эттой натворили? Они же тут объявились аккурат после того, как мы нарушили правила – наверняка же это как-то связано, да? Весь вопрос, надо ли мне бросить попытки разрушить чары, чтобы больше никто не пострадал… или пытаться ещё сильнее, чтобы больше никто не пострадал? Постой, это же одно и то же! Знаешь, а если взглянуть на дело так, всё совсем просто. Спасибо, Олив.
Трубы отозвались дребезгом и перезвоном смеха.
– Я же тебе ничем не помогла.
– Ещё как помогла! И не только тем, что выслушала. Ещё и тем, что научила меня своему коду, так что мы с Эттой теперь тоже можем им пользоваться… как будто ты заранее знала, что он нам понадобится… и… и я только сейчас вспомнил кое-что, что ты мне как-то сказала. «Ты в западне, только когда не можешь сбежать. Или не хочешь сбежать». Что-то в таком духе. Ты же мне пыталась что-то сообщить, да? Верно же? Что некоторые хотят бежать, а другие нет?
В этот раз молчание надо было воспринимать как «да», потому что чары не давали Олив ответить. «Нет» она простучать могла бы.
– Вы все помогали нам, как только могли, – как библиотекарша Вероника и мастер Исаак, – продолжил Альманах, широко улыбаясь. – Хотел бы я знать, сколько вас тут было. Сообразительные же вы призраки!
– Кто сообразительный? – спросила Этта сонным голосом из-за двери.
– Не важно! – отозвался Альманах, вспоминая, как Сайлас охарактеризовал себя как «часть этого места», Олив вскользь помянула подвал, Уго обронил намёк на лабиринт – и множество подобных моментов. Если бы он только сообразил раньше! – Не хотел тебя будить. Я сейчас отойду, но ещё вернусь. Если Хаккет и Илси будут меня искать, скажи им подождать тут и держаться подальше от подвала.
– Ладно.
Олив тоже простучала согласие.
Альманах торопливо оделся и, прихватив свечу, спустился в подвал. В ноздри ему ударил почти позабытый запах разворошённой помойки. Не устрашась вони, мальчик добрался до того места, где начинал копать, и двинулся по подсказкам, которые добывал с таким трудом. Он всё ещё помнил список…
Настольная лампа, цветочный горшок, статуэтка…
Скоро он оказался в начале грибного лабиринта и остановился, снова ощутив приступ магической дурноты. Он торопливо попятился, боясь, как бы из-за него в поместье не призвали новую жертву. Головокружение увязалось за ним, словно бы сомневаясь в его намерениях. Это и есть самое худшее, что могут ему сделать чары? Ударить тошнотой, головокружением, дезориентацией в пространстве? Если так, бояться нечего. Хотя бы не убьёт…
И если его догадка верна, если в первом походе по лабиринту ему помог побег Этты, значит, можно попробовать снова – только сперва придумать, как ещё раз отвлечь магию на что-то другое.
Но для чего и пытаться? В первый же раз он ничего там не нашёл. Наверное, упустил, не заметил. В конце концов, если там нечего находить, отчего заклятие изо всех сил пытается не подпускать его к этому месту?
Погружённым в глубокую задумчивость, но отнюдь не признавшим поражения, Альманах вернулся из подвала на кухню, где его приветствовали голоса пылко ссорящихся близняшек.
Глава 33
Аппетит у Этты исчез, но всё равно смотреть, как у Альманаха подгорает бекон, было мучительно. Вспоминая, как мама подбирала каждый грош, экономила, чтобы накопить на свинью, девочка ужасалась, глядя, как близнецы выкидывают половину завтрака в мусорное ведро. Магия магией, но всё равно же мясо берётся не из воздуха…
Дальше дело пошло ещё хуже.
– Надо устроить общее собрание, – заявил Альманах близнецам после так называемого завтрака. – Вы двое, я и все остальные, кто тут живёт.