Папка с надписью: "Командир 3-й партизанской бригады Александр Викторович Герман". Сам командир погиб в 43-м году, подняв бригаду в атаку. Остались дневники, письма. Его записная книжка. Там стояли старые значки и краткие - в одну строку - деловые записи. Названия городов и сел Ленинградской, Псковской, Калининской областей, какие-то адреса, фамилии, пароли, ответы, координаты партизанских баз (тайников)...
"Так это партизанские явки военных лет - осенило меня.- Вон, значит, как выглядел КЛЮЧ к приключенческому названию "агентурная разведка в тылу врага"!"
Не сразу пришло это решение - ехать по адресам из записной книжки Германа. Остался ли кто-нибудь? Ведь столько лет прошло с тех пор!
Даже мои сверстники, бывшие красные следопыты, давно окончили школу, стали взрослыми. Пионерское прошлое подсказало некоторым выбор профессии - историка, журналиста, военного... Но кем бы ни стали красные следопыты, остается трепетный интерес к людям и судьбам далеких военных лет.
Громыхая колесами, поезд мчался в ночь. Световыми пятнами проносились мимо окон заиндевелые станции. По жухлой осенней траве скользила светлая череда оконных квадратов. Поезд шел в ночь.
Что ждет впереди? У меня адреса и пароли военных лет. И все... Только не покидало ощущение, что еду я к своим, близким, если, конечно, найду. Снежная крупа шершаво терлась о стекла... Посапывал и мерно дышал уютный вагонный мирок. Я угрелся и задремал. Подошел проводник и тронул за плечо: "Бологое!"
В тамбуре под дверью лежал снежок. Чуть знобило от холода и нетерпеливого напряженного ожидания. Это чувство прочно поселилось в душе, пока продолжался кольцевой маршрут по партизанскому краю.
Вредная помощь
По перрону мело поземку. А в зале ожидания тепло, тихо, сонно. Изредка за окнами пробегали вагоны.
На стене висели газеты. От нечего делать (все равно ночь) я подошел к одной - местной. Близ нее степенно прохаживался старшина милиции. Я спросил его, как скорее дойти до редакции. Старшина полюбопытствовал: для чего? И прямо на глазах растаяла его служебная суховатость:
- Один мой знакомый, капитан железнодорожной милиции, партизанил в этих краях!
Из левой руки я переложил рюкзак в правую, а на левой сложил пальцы крестом - на счастье - и спросил:
- Он и сейчас живет в этой области? Старшина кивнул.
- Может, даже в Бологом?
- В Бологом, - подтвердил старшина. - Да вы сейчас найдете его. По перрону за угол первая дверь. Он на дежурстве.
На двери табличка: "Отделение линейной милиции". За столом сидел плотный мужчина с орденом Богдана Хмельницкого на кителе. Капитан Сергей Степанович Спириденко.
До утра еще было далеко, и я попросил его рассказать о партизанской жизни.
- Больше всего мне помнится, - начал Сергей Степанович, - мой партизанский дебют...
Разные бывали старосты. Этим немцы были довольны. Исполнительный, расторопный, верный. Служил не за страх - за совесть.
"Гут, Иван Снегов, гут! - приговаривали они. - Хорошо продукт собираль. На других не смотри..." И наиболее образованные мародеры цитировали про тех, "других", фольклор: "как волька ни корми..."
Немцам Иван Снегов казался верным. Только прикажут - уже шурует по деревням, грузит обоз продуктами. Конвойным вольготно. Всего делов - порыться по бабкиным сундукам и на губной гармошке пиликать.
И самое удивительное для них - как охотно сдают крестьяне свои продукты...
Медленно вытягивается обоз за околицу, проходит час, два... И вдруг из чащи сухо и зло бьют автоматы. Уцелевшие конвойные и староста спасаются бегством. А обоз продолжает путь. Меняется разве самая малость - пункт назначения. Раньше - фашистский Невельский гарнизон, а теперь - Красная Армия. У деревни Голотища обоз передавался нашим войскам.
Казалось бы, в чем тут замешан староста Снегов, полезный человек "новой власти", и какая связь между нападением на обоз и тем, что Иван Иванович Снегов коротко перемолвился с пареньком в деревне - Сережей Спириденко?
- Так вот и начали мы со старостой "помогать" немцам, - говорит Сергей Степанович.
"Я от Руфы"
Новый поезд, теперь по боковой ветке уносил меня на юго-запад. Цель - город Осташков. Три фамилии в блокноте, адрес явки: "улица Советская, дом 17" и пароль: "Я от Руфы". Я развернул карту области, пометил ярко-красным Осташков и протянул линию к другим названиям из записной книжки Германа. Незаметно летело время. Добрый десяток сел вообще отсутствовал на новой карте. Пришлось вписать их отдельно. С этих пор любой собеседник подвергался экзамену по географии. Так рядом с новыми появились на карте названия старые.
Восемь вечера. Поезд стал притормаживать. Медленно выплывали и окунались во тьму фонари. Осташков. Я спросил у кого-то, как проехать на Советскую улицу. Объяснили очень подробно. А у меня отлегло от сердца. Значит, улица существует, я не зря поехал, доверившись записной книжке.
Советская, 29. Мне нужен дом семнадцатый. Отшагал километра два - № 5. Вернулся. И опешил. После дома 15 стояла каменная каланча. Девять вечера. Ни машин, ни прохожих. Тихо. Деревянные дома, палисады. Кое-где желтый свет окон. Снег скрипит под ногами. Подморозило. Я ходил, стучал в двери, окна, спрашивал, называл фамилию Андреева, номер дома... Никто ничего не знал.
Вместо явки пришлось остановиться в гостинице. Утром мне подсказали обратиться в паспортный стол. Андреева жила по новому адресу, но в этот день была на работе, в линейной амбулатории станции Осташков. Фамилия совпадала с фамилией хозяйки явочной квартиры. Имя с именем в пароле - Руфима. Соседи знали немногое: кажется, партизанила, ходят к ней школьники, а так живет одиноко. Вот, пожалуй, и все.
В поликлинике было на удивление малолюдно. Может, из-за субботы. "Андреева дежурит в лаборатории" - и мне показали на открытую дверь. Солнце, отражаясь от снега, прозрачно светлило комнату. Широкий лабораторный стол, пробирки, яркие блики на инструментах. И динамик в полную мощь. Худощавая в темном платье женщина сидела задумчиво, отрешенно. Из репродуктора - звуки маршей и торжественный голос местного диктора. Областной праздник. Поминали заслуги во время войны, партизанские рейды... Женщина медленно повернулась, спросила:
- Вы ко мне?
Я кивнул. И молчал, волнуясь. Глотнул с трудом и назвал пароль:
- "Я от Руфы".
Она как-то внутренне встрепенулась. Изменился взгляд. Словно стал зрячим, словно она только что увидела меня. Приподнялась навстречу встревоженно, напряженно:
- Меня зовут... это я... Андреева Руфима Григорьевна.
Мы сидели в тихой лаборатории. Курили "Беломор". Терпкий дым плавал под потолком и смахивался в дверях. Руфима Григорьевна по-девичьи сконфуженно удивлялась:
- Из Ленинграда? Специально ко мне? К нам?..
И я порадовался в душе той нечаянной удаче, что именно сегодня, в праздничный день, важен для нее знак внимания - вот такая встреча.
Потом мы ходили по городу. Она говорила.
- Замечательный был парень Гриша. Пулеметчик. Убили его...
Я молчал и боялся вспугнуть ее воспоминания о человеке, который, вероятно, был для нее родным.
В небольшой ее комнате, над приемником висит портрет милой девушки. Брови вразлет. Глаза. Какие глаза - глазищи! Перед щелчком затвора, видимо, она улыбалась. На фото не успел растаять и остался смех, только в глазах. Портрет очень красивой девушки. Почему же одна сейчас? И я боялся вопроса: вы очень любили Гришу?
Вместе мы смотрели факельное шествие пионеров к партизанскому обелиску. Руфима Григорьевна рассказывала о бригаде, о людях, с которыми воевала.
А вечером к ней пришли школьники. Принесли цветы, торт... Такие отглаженные, праздничные, внимательные. Мы познакомились - как товарищи, на равных.
Оказалось, что красные следопыты давно дружат с Андреевой. Это стало доброй традицией. А первыми нашли к ней дорогу следопыты старшего поколения, которые тоже уже окончили школу.
Воспоминания ветеранов войны ребята этой школы записывали на магнитную пленку. Они и в этот день притащили свой громоздкий самодельный магнитофон. И мы вместе записали один небольшой рассказ Руфимы Григорьевны Андреевой, медика Третьей партизанской бригады.
- Мы находились в окружении, выходили. Меня ранило на шоссе Ленинград - Рига. Уже раненная, я лежала на поле боя и видела, как геройски погибли две ленинградские девушки-пулеметчицы. Незаметно подошли с другой стороны шоссе подводы с немцами, около двадцати человек. Уже было поздно разворачивать пулемет, слишком они приблизились. Одна вытащила гранату и подорвала группу, которая кинулась к ним. У другой девушки тоже была граната. Они этой гранатой подорвали себя...
- А как звали девушек? - спросил я Андрееву.
- Одну девушку помню - Женя. Вторую не помню.
- А кто бы мог подсказать?
- Может, помнят некоторые товарищи из бригады? Может, можно искать и найти. Конечно, имена должны быть известны! Найти надо.
- Как вы сами спаслись, выползли?
- Нет. Сил совершенно не было. Я лежала около часа. Наши случайно на меня наткнулись, подобрали и унесли. Помню потом избу деревенскую. Была хозяйка с хозяином. Встретили нас очень приветливо. Мать дала нам одежду - переодеться. Оба ее сына партизанили. А старик хозяин - он пошел в охрану, на край деревни. И он заметил, что немцы нас окружают. И сразу прибежал домой. Меня положили на повозку и увезли в лес. А потом на самолете отправили в тыл, в Осташков.
Я жила с родителями по Советской, семнадцать. Уходя с бригадой из Осташкова, оставили мою квартиру явочной - на случай оккупации города. Квартира не понадобилась, Осташков немцы не взяли...
Оказывается, я был первым и единственным человеком, который пришел на явку в Осташкове с паролем командира бригады. И встретили меня, как родного, как встретили бы там в дни войны любого. Стоило только назвать пароль: "Я от Руфы".