«Док. Трудельц Г.
Приём:
с 11:30
до 19:30
Обеденный перерыв: 14:00–15:00
Милостиво прошу не опаздывать.
Заранее уважаю»
Ниже висел прикреплённый кнопкой листок: в нём говорилось, что док. Трудельц готов продать вам бацилы по сходной цене.
Этимология слова «бацилы» достаточно занимательна. Изначально место «бацил» занимали «бахилы», буква «х» в которых каким-то шутником с неконтролируемым чувством юмора была исправлена на «ц». Букву «ц», в свою очередь, тоже зачеркнули, а над ней твёрдой рукой написали ещё одну «х». Которую, судя по почерку, всё то же существо с замечательным чувством юмора опять переправило на «ц». Но твёрдая рука служителя грамотности не дрогнула и повторно ликвидировала ошибку, вынеся букву «х» за пределы листка — прямо на белоснежную дверь.
Децербер отчего-то был уверен, что на этом противоборство двух титанов филологии не закончится. Он занёс кулак над дверью, собравшись постучать, но был остановлен властным голосом с призвуками шипения и чавканья. Шипели и чавкали где-то справа, за пальмоподобным деревом в горшке.
Заглянув за ствол средней чахлости, Децербер обнаружил средней чахлости старичка. Рот старца усеивали щупальца, и щупальцами же, но большего размера, он держал сегодняшнюю газету (такой же недавно обмахивался Децербер у себя дома). Свободные конечности октанога недвижно лежали на коленках.
— Молодое существо, шшш, тут очередь, жалкие ничтожества! — поделился старичок.
Децербер безразлично пыхнул сигарой. Октаног стремительно укрылся от дыма газетой.
— Я могу и подождать, — сказал пёс.
– Можете? Очень мило с вашей стороны, — проворчал старик, перевернул газетную страницу и лишил Децербера своего внимания.
Разумный пёс пожал плечами и занял свободную посадочную площадку справа от дерева-вроде-пальмы. Пальма облизнулась и попыталась оттяпать у Децербера палец — большой шерстистый кулак на время погрузил наглое растеньице в сон.
По пробуждении «пальма», отодвинувшись от агрессивно настроенного посетителя, повторила свой трюк с октаногом — блок, подсечка, добивание газетой. Горшок повалился на пол и, откатившись в уголок, растерянно захрапел.
Децербер уважительно хмыкнул октаногу-старичку, но тот, как и прежде, игнорировал трёхголового юнца.
Красная лампочка над кабинетом 416 повспыхивала и погасла, дверь отворилась, и дородная, представительно выглядевшая носорожиха вышла из кабинета. Покачивавшиеся, как байдарки на высоких волнах, бёдра скрылись за поворотом, и на приём к доку Трудельцу прошествовал старый октаног. Газету он свернул и аккуратно положил на свой стул. Неторопливая походка — 5 футов в час или примерно столько — донесла её обладателя до двери и перевалила через порог. Дверь бесшумно захлопнулась.
— Добрый день, — послышалось из-за двери.
Голос Децерберу был незнаком, так что, скорее всего, принадлежал он доку Трудельцу.
— Добрый день, шшш, доктор, ахх!
— Присаживайтесь.
Шмяк.
— Шшш, ничтожества!
— Знакомое лицо. И голос. Мы не встречались, господин… так-так… ага… Дравог Ктулха? — Док.
— Я уже бывал у вас, шшш, ххх, на приёме. Кроме того, я продал вам стилонер. — Пациент.
— Этот самый? Как мило. — Док.
— Как вам, шшш-шшш, горная прохлада? — Пациент.
— Очень прохладная, спасибо. То, что надо моей старой упырской кровушке.[6] — Док.
— Шшш. — Пациент.
— Какие у вас проблемы? — Док.
— Мозги, шшш. — Пациент.
— Дебилизм, кретинизм? Потеря памяти? Расслоение сознания? — Док.
— Нет, доктор, чужие мозги, ахх, жалкие ничтожества! — Пациент.
— Записываю: смещение мировосприятия. — Док.
— Нет, доктор, нетшшш! С чужими мозгами проблема у меня. — Пациент.
— Тяжёлый случай? — зачем-то осведомился док.
Пациент: — Я не могу их есть, мозги, шшшш, ахххх!!
Док: — А раньше ели?
Пациент: — Захавывал пачками, ничтожества, ничтожества, шшшшххх!
Док: — Возможно, атрофириус регулириус пищеварительная системас. С осложнениямис на ротовая деятельниус.
Пациент: — Доктор, это серьёзно, шшшш?!
Док: — Сейчас посмотрим…
Трррр. Швыг. Шварк-шварк-шварк.
— Шшш, ш-шшфф, шшшшффффф!! Фалкие нифтосэства!!..
— Пожалуйста, не шипите, господин Ктулха.
— Ни моху, ффф! Это наследственноеффф…
— Если вы будете шипеть, то можете сглотнуть. А если сглотнёте, то можете проглотить и меня — в самый разгар более близкого осмотра пищевого тракта.
— Ффф, дохтур!! ФФФФФ!!!
Чтобы как-то отвлечься от шипяще-скрипяще-кричащего аккомпанемента, Децербер подобрал газету старичка и пересел на его место. Вряд ли октаног будет возражать. Во всяком случае — именно сейчас.
Док: — Не закрывайте рот, я почти закончил.
Пациент: — Ффф! Фалкие — ффф!
Децербер: — Так, это я читал… это я читал…
Децербер остановился на полосе «Спортиновости». Почему она так называлась, никто не знал. Возможно, редактор счёл название «Спортиновости» «оригинальным, броским и запоминающимся». Редакторов не всегда легко понять.
Первая заметка была озаглавлена «Забей болт — и имей голову на плечах».
«Сегодня в матче по футболу-своими-головами, — прочёл Децербер, — традиционно проводящемуся каждый год при поддержке Всенереальностного Общества Мертвяков, ослепительную победу одержала команда „Тутуевских кухликов“. Они буквально разгромили своих противников, „Кукуевских тухликов“ (в перерыве пришлось даже менять перекладину ворот последних). Итог: 53:16. Кухлики кухликуют, тухлики тухнут».
Какая игра слов, какой стилистический фейерверк, подумал Децербер и скользнул взглядом на имя автора заметки. Точно: За Писакин. Лучший журналист из Ада.
Из Ада , иначе и не скажешь. Самый лучший. Да. По крайней мере, самый известный. Что, как догадывался Децербер, необязательно одно и то же.
Пёс мельком взглянул на фотографии с матча: где находились футболисты, а где — их головы-мячи, разобрать было трудновато.
Децербер пропустил статистику встречи и положение мертвяцких команд в турнирной таблице — он предпочитал классический соккер — и обратился к юмористическому разделу.
— Ага! Анекдот о трёхногой корове! Наконец-то узнаю, чем всё закончилось. А то Чудак, когда рассказывает, вечно застревает на одном и том же месте, и ни тпру ни ну…
Тем временем, диалог за дверью продолжался.
— Вот. И совсем не больно, правда?
— Да, доктор — уффф — вы маг и кудесник.
— Попьёте вот эти таблеточки… поколите вот это вот сюда… подышите через вот этот вот вот этим… и через недельку на приём, скажем, в этот же день во столько же, вот. Хорошо?
— Хорошо, доктор, шшш.
— Что ж, не смею больше…
— Доктор, раз уж я тут. И вы тут, жалкие, аххх. И мы оба тут — (Децербер насторожился. И не зря.)
— не посмотрите ли вы мою ногу?
— Гмм. — Что-то хлюпнуло, видимо, осматриваемая конечность. — Так-так… так больно?
— Нет, докторшш.
— А вот…
— Ааах!
— Так, всё ясно, вывих.
— Ах. Уф. Жалкие-жалкие.
— Или раздражение. Не исключена аллергическая реакция, отягощённая необъясняемым скукоживанием кожи или что там у вас. От этого лучше принимать вот эти таблеточки.
— От всего этого разом, ш-ш?
— От всего? А впрочем, что мелочиться — принимайте от всего!
— А что вот с этой моей ногой, не посмотрите? Она недавно, хххшшшссс, забарахлила.
— Так… так-так-так… секуундочку…
Где-то через полчаса Децербер задался вопросом:
Сколько же ног у октанога?
Пёс пролистал газету, но не нашёл на её страницах ответа на сей важный вопрос. Эти существа, журналисты, то ли глупые, то ли удивительные. Как мастерски они умеют выбирать именно те темы, которые нисколечко не интересуют читателей. И при этом не прогорают и печатаются в изданиях с миллионными тиражами. О нет, это не глупость, — Децербер помотал головой, и боль с новой силой напомнила о себе. — Ууй… Нет, это не глупость — это талант, и талант такого уровня, что обычным талантливым существам его не понять.
Итак, сколько же ног у октанога?
Со слов «Не посмотрите ли вы мою ногусссс?» и до слов «Спасибо большое, дай вам Повелитель здоровьичка, до свидания, жалкие, доктор!» Децербер насчитал приблизительно 26 штук.
Старичок выполз из кабинета хромой черепашкой. Чтобы не испытывать судьбу и не дожидаться, когда док Трудельц отправиться на обеденный перерыв — время обеда давно подошло, — Децербер стремглав ринулся в приоткрытую кабинетную дверь, по дороге точным броском отправив газету в щупальца её владельца октанога. Децербер миновал его на двух световых скоростях, так что заметить пса было нереально.
Старик ошалело уставился на упавшую с неба прессу.
— А я-то полагал, шшш, что там, наверху, газетчиков нет. — Старичок поразмыслил и добавил: — Жалкие.
— Прет, док, я тут! — выпалила ракета с именем «Децербер» на бортах, и порыв ветра захлопнул за псом дверь.
— А. — Док Трудельц вздрогнул и обернулся. — Так-так… так-так… Веээ… это, льзевул?
— Да, примерно, — ответил Децербер. — На самом деле, его друг — Децербер, но платить всё равно будет Вельз.
— А, да-да, припоминаю, Вельзевул меня предупреждал… Что-то вы долго.
— М-м, попал в пробку.
За спиной дока возвышалось гордое и неприступное, ужасающее и сделанное из металла, пластмассы и материи медицинское кресло.
— Да? Ага. Ну что же. Садитесь… садитесь. — Док ткнул пальцем в кресло, не попал и, отвернувшись, заскрипел ручкой по заполонившим рабочий стол документам.
Децербер звучно рухнул в кресло, и оно, привыкшее само угнетать и мучить, оскорблённо застонало. Децерберу показалось, будто бы он расслышал что-то вроде: «Ну и тяжёлая скотина». Но, может быть, ему только показалось.
Маневрировавший под потолком стилонер щедрыми горстями сыпал в кабинет горную прохладу, оседавшую на поручнях кресла кристалликами льда.