…Децербер предложил гному-интервьюэру пройти на кухню — чтобы им не мешали шум диалогов, звон бокалов и сладкие похрапывания. Гном согласно кивнул, и «звезда» с «журналистом» скрылись из виду…
…Чтобы поднять настроение, на помощь извне рассчитывать не приходилось. Но Вельзевул не был в обиде на Децербера: пёс никогда не бросал его в беде. Децербер непременно поддержал бы Вельзевула и сейчас. Ободряюще улыбнулся бы, хлопнул по плечу. Но ведь Децербер не знал, что его друга гложет… а собственно, что? Вельзевул сам затруднялся ответить.
— Профессор, а эти полосы… — Вельзевул трижды провёл пальцем по воздуху, рисуя график жизни Цербера. — Получается, Цербер — три самостоятельных существа? Как же они уживались в одном теле?
— Мне думается, Цербер был…
— Как-то странно звучит: был.
— Когда был целым, — поправился Колбинсон. — Целостен. Когда Цербер был целостен, он представлял собой нечто…
— Нечто… тоже странное слово.
— Существо. Когда Цербер был целостен, он представлял собой существо сродни однояйцовым близнецам. Целостен снаружи, разрознен внутри. Но, поскольку разумом он не обладает, разрозненность эта не доставляла проблем. Им управляли инстинкты. А Децербер — владелец разума. Разум объединил его внутренний мир и сотворил самого Децербера — благодаря разуму Децербер и является цельной, целостной личностью…
— Личностью? — переспросил Вельзевул. — По-моему, странное сл…
— Вельзевул!
Дьявол подскочил на месте:
— Что?
— Взбодритесь.
Вельзевул согласно закивал:
— Да, профессор. Понимаю. Нечего распускать нюни, делу это не поможет! — Вельзевул замотал головой, отгоняя негатив и сонливость. Он победил их в друге — победит и в себе. — Ну, вот. Всё. Я снова бодр и весел.
— Очень рад… — Колбинсон посмотрел в сторону и вверх, на настенные часы, — но мне пора: кто ещё, кроме меня, прочтёт этим лентяям химикам лекцию о твёрдожидкостях[14]. — Глаза Колбинсона хитро сверкнули из-под очков.
— А у меня выходной, — сказал Вельзевул. — Восьмой подряд. Дравог, мой начальник, так обрадовался успеху на рынке стилонеров, что велел отдыхать, пока мои услуги не понадобятся.
— О-о, так это ваша фирма занимается производством стилонеров?
— Скорее, распространением. Растут-то они сами по себе.
— Ну да неважно. Большое вам спасибо за них! Если бы не стилонер, я бы, не ровен час, сжарился в котлету.
— Да, пекло на улице адское…
— А вот Кашпира из-за стилонера всё время продувает.
— Купите обычный кондиционер.
— Куда же деть ваш агрегат?
— Отдайте кому-нибудь. Или выбросите — от нашей зажиточной фирмы не убудет.
— Ну что вы! Я так не могу. Он же полуразумный… — Колбинсон вновь сверился с часами. — О-хо-хонюшки, я опаздываю. Всего хорошего, Вельзевул, приятно было…
— Смотрите!
Этот возглас родили одновременно десятки пар голосовых связок. И десятки рук (или того, что выполняло их функции) указали на свет.
На трёх Церберов, объятых маревом, сине-красно-жёлтым, цвета огня, цвета жары за стенами дома.
Охваченные пламенным свечением и движимые им, псы вжались друг в друга боками. Серия вспышек, сыплющих фейерверками искр, разукрасила помещение мистическими рисунками. У Среднего Цербера пропали все лапы, у Левого и Правого сохранилось только по одной передней и задней. Бока псов расплылись, перемешались и слились.
Та же неведомая сила, которая забрала у Цербера привычный облик, возвращала его назад…
Док Трудельц выпрыгнул из засады.
— Ага, попался!
Кто-то испуганно мяукнул и дал деру. Но прежде чем дать дёру, ощутимо царапнул по ноге.
— Тьфу ты! Кошка! — Трудельц осмотрел боевую рану: опасности она не представляла, но чесалась пренеприятно. — Кошки… Этим тварям не место в Нереальности! И этим тоже! — добавил док, испепеляя взглядом букву «ц».
Чёрный маркер блеснул в жарких дневных лучах — Трудельц нещадно исправлял ошибку.
Сражение между буквами занимало четвёртый этаж, лестничный пролёт и половину третьего этажа. Но док сдаваться не собирался!..
Децербер выскочил в гостиную:
— Что такое? Опять не слава Богу?
Гном-«журналист» зацепился пышной курчавой бородой за пряжку на штанах Децербера. Беспомощно бултыхая ногами, коротышка скользил за великаном псом по полу.
— Церб! Ты снова с нами! То есть… Церб? — Недоумевающий Децербер одновременно вздёрнул шесть бровей.
Вельзевул подошёл к разумному псу и ободряюще хлопнул того по плечу.
— Дружище, давай я тебе всё объясню.
— Всё-превсё? — не поверил Децербер.
— Ну, почти всё…
— Гора!
— Гора!
— Гора!
— Настоящий пик!
— Но разве так выглядит настоящий пик?
— Главное не то, что снаружи, а то, что внутри… Ай!
— Отвлёкся? Ха-ха! Теперь ты водишь!..
Децербер необычно внимательно выслушал Вельзевула, не прерывая его и не шутя. Погружённая в глубокие раздумья, мерно покачивалась троица нескончаемых сигар.
— Итак, нам остаётся только найти того негодяя, который наложил на меня проклятие, — сказал Децербер, постукивая пальцами по ближайшей столешнице.
— Вернее будет сказать, того, кто тебя заразил. — Вельзевул не был занудой, но точность любил.
— Угу… Угу… — Децербер покрутил в руках скатерть. — А это заболевание… оно смертельно?
— Не знаю, смертельно ли оно, — ответил Вельзевул, — но, если бы оно тебя одолело, ты бы исчез из действительности. Навсегда. Из всех пространств и времён, из всех вероятностей.
— Будто меня и не было?
— Ага, точно.
— Что ж, по-моему, оно достаточно смертельно.
Бушующая на улице жара с безразличием относилась к бедам Децербера — да и всего Ада, если на то пошло. Жара всегда сама по себе, и мелкие неприятности мелких существ её не касаются.
Стилонеры прис ы пали Децербера снежком.
Пёс по-собачьи отряхнулся.
— Да что такое! — гневно рыкнул он. — С каких пор я стал чистить пёрышки, словно какая-нибудь дворняжка?!
Цербер выразительно посмотрел на хозяина.
— Извини, Церби, не хотел тебя обидеть… но где это видано, чтобы я вёл себя противоестественно да ещё получал от этого удовольствие? Чтобы я ныл и нервничал и принимал это как само собой разумеющееся? Чтобы я не пил 7 дней и не хотел бы пить и дальше?! И ещё эта жара. В Аду даже в самые жаркие дни не бывало подобного пекла. Эта жара тоже противоестественна! Действительность взбунтовалась, она возмущена таким чудовищным положением вещей, и я не удивлюсь, если всё закончится глобальным коллапсом — космического масштаба. — Децербер прищурил глазищи — шесть яростных щелочек образовались за тёмными стёклами очков. Пёс заозирался: повернулся налево, направо, потом снова налево. Он оглядывал комнату, будто ища в ней кого-то. — Да, коллапсом, ядрить-колотить! А всё из-за того, что я, по не известной мне самому причине, не угодил какому-то дураку!..
— Сам дурак! — прервал его величественный глас. Пол говорившего определить было невозможно, равно как и определённое место, откуда доносилась речь. — И вообще, заткнись. И вы все заткнитесь! Вы меня так достали…
Децербер выпучил глаза. Глас казался знакомым, но с чего бы?.. Кроме того, загадочная речь имела странную особенность — она раздавалась не только из чьего-то невидимого рта, но и изо ртов самого Децербера, и изо ртов врачей и Вельзевула, и из окружающего пространства: из тел всех присутствующих, из кресел, из столов, из пола и стен. Она доносилась с улицы и из других измерений. Отовсюду…
Децербер не стал сдерживать своего удивления:
— Ты кто?!
— Кто-кто. Я, блин, Вселенная!
Децербер жестом дал понять гласу, чтобы тот помолчал.
— Слышь, Вселенная, — сказал пёс, — ты не могла бы говорить потише и постараться не использовать моё тело и весь остальной мир в качестве рупора? Или тебе и целого мира мало?
В ответ на Децерберову реплику злобно пыхнули. Пых прошёл через всех жителей Нереальности, через все её строения, через все земли, через все материальные и нематериальные её детища. И, тем не менее, просьбу Децербера удовлетворили: глас обратился простым голосом, звучал теперь не отовсюду, а только сверху, и был скорее женским, чем мужским.
Вселенная хмыкнула.
— Вот за это, — заметила она, — я его терпеть и не могу…
…Децербер никогда не нравился Вселенной.
Вселенная получила своё имя потому, что включает в себя всё — вообще всё , в том числе и самое себя, и абсолютное Ничто. Естественно, Вселенная была недовольна, что одна её наглая частичка отбилась от рук. Нет, поймите правильно, Вселенная отнюдь не праведница, в ней хватает несправедливости, зла, бед, но в ней же вы отыщите добро и чудеса, плюсы, которые уравновешивают минусы.
А Децербер был не плюсом и не минусом. Судите сами: пьёт, курит, говорит пошлости, занимается прелюбодеянием и нарывается на неприятности — но всегда выходит из воды сухим, даже хвоста не намочив, и при этом такой обаяшка. Как его уравновесить? Невозможно! Невозможно для Вселенной, для которой всё возможно? Именно так. И это создавало парадокс.
Вселенная ненавидела парадоксы — они мешали нормальному ходу вещей. Поэтому она и Децербера невзлюбила, со всей его парадоксальностью. Децербер был для Вселенной чем-то вроде аппендикса: зачем нужен — непонятно, но, если начнёт болеть, мало не покажется.
Проблема больного аппендикса решается в два счёта — в два взмаха скальпелем. А проблема Децербера решаться никак не желала; более того, продолжала усложняться и нарывать.
Главная отличительная черта Вселенной — наплевательское отношение к тем, кто её составляет. Вас, например, заботит атом по имени Вася, проживающий в вашем ухе? Так же и Вселенную не заботил атом по имени Децербер. Но Децербер был таким атомом, таким парадоксальным атомом, от которого, если ничего не предпринять, заразятся все прочие атомы. Вселенная знала, чем это закончится, — взрывом, атомным взрывом Вселенной.