— Ан-2, — пояснил док. — Анализатор второй модели.
— А есть третья? — спросил я. Бороться со своим любопытством я не пытаюсь.
— Есть и четвёртая, — ответил док. — И пятая… И десятая.
— А какая самая последняя?
— 473-я.
Док дунул на анализатор, и на миг я ослеп от клубов взметнувшейся в воздух пыли.
— Но денег, — произнёс кто-то из пыли, — хватило только на вторую модель.
— Она лучше первой? — спросил я. Хотя не уверен, был ли это я: в такой пыли ничего не разглядишь.
— Как вам сказать, — ответили мне, судя по голосу — док Нац. — Первая модель была недоработана. Когда ей попытались проанализировать одного пациента, гнома, она сжевала его шапку, превратила его бороду в лягушку — та быстро ускакала, — покрасила его ботинки в жёлтый и коричневый цвета, а его самого…
— Не продолжайте. — Пыль залетала в нос, уши, рот, глаза. Я откашлялся — не помогло. — Скажите только, этот гном жив?
Пыль потихоньку оседала. Я увидел очки дока Наца и краешек его халата.
— Опять же трудно сказать. С научной точки зрения…
— А что стало с Аном-1?
— Он упрыгал.
Я выглянул из-за облачка пыли и вопросительно посмотрел на дока.
Тот начал объяснять:
— После того, что случилось с гномом, никто не решался подойти к Ану-1. Он воспользовался этим, схватил медсестру — она была из рода разумных булыжников, — выбил ей стекло, выпрыгнул в окно — а дело происходило на 21-м этаже…
— И разбился?
— И улетел. Возможно, в тёплые края.
Мы с доком были по колено в пыли.
Двигаясь медленно, но уверенно, док Нац пересёк кабинет и достал из шкафа пылежёв. Быстренько сжевал всю пыль и оставил пылежёв мучаться от переедания.
— Может, дать ему таблетку? — предложил я.
— Нет, не стоит, — сказал док Нац. — У него какие-то неполадки в микросхеме, из-за которых он любит переедать. Надо будет показать его врачу.
У меня были знакомые техники-доктора. Но, прежде чем заводить разговор о них, хотелось разобраться с моим расстройством .
— Док, — сказал я, — если вы пообещаете, что после исследования анализатором я не превращусь в…
— Я не могу ничего обещать, — сказал док Нац, прикрепляя ко мне какие-то фиговины. — Но если вдруг что-то пойдёт не так, вам выплатят страховку.
— Ээ, док.
Док прикрепил последнюю фиговину и нажал на кнопку…
…Это было даже приятно. Лёгкий электрический разряд возбудил меня (по словам дока Наца, так анализатор проверял работу моей мочеполовой системы). Что-то пошипело внутри моих глаз (мне вспомнилась газировка). Меня немного подёргало, потрясло, скукожило, надуло. И какие-то синие чёртики запрыгнули на меня, стали измерять моё тело линейками и записывать результаты в блокнотики.
Так что в целом — ничего необычного. Я был даже слегка разочарован.
Док Нац отсоединил фиговины, повесил их на Ан-2 и нажал на аппарате ещё одну кнопку.
— Фыырррр, — сказал Ан-2 и выплюнул небольшой светок. Светок — это световая бумага. Очень дешёвая, годная для многоразового использования. Но вы это и так знаете.
Док Нац развернул светок, прочёл то, что было там написано, и посмотрел на меня. Такими большими, похожими на спутниковые тарелки глазами. Док перечитал написанное в светке и выбросил его в урну.
Я побарабанил пальцами по креслу и дал ему затрещину, когда оно попыталось меня сцапать.
— Ну что, док? — спросил я. — Хорошие новости?
— Да нет.
— Не очень?
— Да нет.
— Я не понимаю.
— Я тоже. — Док развёл руками и сказал: — Обследование ничего не дало. Оно не обнаружило у вас никаких отклонений. Никаких скрытых комплексов. С вашей психикой всё в порядке. Так же как и с вашим телом. Я бы даже сказал, они работают круто. Ничто ничему не мешает, ничто ничего не опережает…
— Так говорят настоящие врачи, да, док?
— Я бы выдвинул какое-нибудь фантастическое предположение…
— О, вы в этом мастак, док. Это комплимент.
А он продолжал:
— …но реальность слишком фантастична. Я уж не знаю, что и думать.
Я подошёл к шкафу. Открыл одну дверцу, вторую. Он должен быть где-то здесь… За третьей дверцей я нашёл то, что искал, — склянку с прозрачной жидкостью и два мерных стаканчика. Я налил жидкость в стаканчики.
— Выпьем, док.
Мы чокнулись и выпили неразбавленного спирта. Док закусил органом для пересадки помидору-убийце, а я занюхал пылью.
После этого док разговорился.
— Я… не понимаю. Должна быть… причина. Так считает наука. Так считаю… я? — Слово «я» он почему-то произнёс удивлённым голосом.
Я налил ещё спирта. Мы снова чокнулись и снова выпили.
— Мне тоже так кажется, док. — Я разлил по третьей. — У всего есть причина. Не всегда мы её видим…
— Это да, это да. Или можем увидеть.
— Точно, док. Ваше здоровье.
— Угу.
Хлопнув третью, док Нац начал заваливаться набок. Я успел его подхватить и перенёс в кресло. По моей просьбе, оно нежно и ласково его обняло.
— Очень стра-нный слу… чай. Дец… Дец…
— Децербер. Но можно и просто Дец.
— Дец. Скажите… те, что вы чувству… ете?
— Да ничего такого.
— Вас это беспоко…ик?
— Не особо. Просто всё это немного непривычно.
— Зачем же вы при-шли?
— Это Вельз. Он меня заставил. Иногда он строит из себя заботливую мамочку.
— То есть вам ваше… состояние…
— Пофигу? Ну да, док. Было бы из-за чего волноваться.
Док приподнялся в кресле.
— Что вы… говорите? А позвольте задать вам ещё аадин вопрос…ик.
— Жгите, док.
— Как вы относитесь… к поли-тической ситуации в… Аду?
— Да никак.
— А что вы… можете сказать… о новых веяниях в искусстве?
— Я ими не интересуюсь.
— А как вам кажется… новый министр финансов л-лучше прежнего?
— Мне без разницы.
— Вы убираете му-сор у себя в комнате?
— Я его не замечаю.
— А новая статья За Писакина?
— До фени.
— А будущее Ада?
— До лампочки.
— А собственное бу-будущее?
— Да мне пофиг, док.
— Агаа!
Док Нац шлёпнул кресло по рукам. Кресло убрало конечности, и док спрыгнул на пол.
— Агаа! — повторил он. И было непонятно: то ли он обвинял, то ли радовался, то ли просто орал, как самый обычный пьяница. — Я знаю… знаю в чём дело!
— Да? — Я приподнял бровь.
Док Нац вытянул вперёд руку, оттопырил указательный палец и так и застыл.
Я приподнял вторую бровь.
И ещё четыре.
— Вы… — сказал док, — вы… вы пофигист!
Худенькое тельце врача слегка покачивалось из стороны в сторону.
— Вы пофигист, — повторил он, теперь спокойно. — И… хнык… как я вам… завидуюууу…
Док уткнулся мне в живот и заплакал. До моего плеча он бы просто не достал. Док потянулся за склянкой со спиртом. Я отдал её и погладил дока Наца по лысине.
И неожиданно понял, что мне стало легче. Всё прошло. Никакой хандры, никакой безрадостности. Вместо них — полная и тотальная удовлетворённость, к которой я, в общем-то, привык.
Я сказал себе: «Я пофигист».
«Я пофигист!»
Хм.
Ну да. Я — пофигист. И это меня не беспокоит. Нисколько.
Я же прекрасно знаю, что я пофигист. Чего тогда организм взбунтовался? Странно… Или, может, он не знал, что я пофигист? И, значит, не понимал, что происходит.
Ну, теперь-то он знает…
Я тут же забил на всё это.
Главное, мне стало лучше.
За это мы с доком Нацем выпили по последней. Склянка опустела. Я убрал её и стаканчики в шкаф. Стоявший неровно док Нац начал оседать. Я подхватил его, положил в кресло, выключил свет. И вышел из кабинета.
С тех пор ко врачам я не обращаюсь. Они ведь ничего не могут объяснить, а я и знать ничего не хочу. Так что нам гораздо лучше живётся порознь.
Неусыпный страж
Привет, это снова я, Децербер.
Кое-кто говорит, что я — разумное воплощение Цербера. Но мне кажется, что всё наоборот. Это он — моё неразумное воплощение. И вот ещё одно доказательство его неразумности.
Возвращаюсь я домой. Ночь. По улицам бродят только кошки и воры. Все нормальные существа спят.
«Неплохо бы и мне вздремнуть, — думаю я, — а то денёк выдался тяжёлый».
Сначала посиделки в баре «У Зосуа». После — коллективный поход к девочкам. Турнир по покеру (с участием девочек). Снова пьянка у Зосуа. Экскурсия в казино, а там — блэкджэк, рулетка и ещё немного покера. Мухлевать не так-то просто, скажу я вам. А если вас засекут, начнутся утомительные расспросы. «Ты чего это тут, а?..» «Оборзел?..» «Забыл, как под гипсом голова чешется?..» Потом, конечно: «Да я тебя!..» Если день прошёл, а драки не было, — считайте, он прошёл впустую. Драка тоже выматывает. Фингалов мне ещё ни разу не ставили, но после того, как помашешь руками, напиться очень охота. Так сказать, ударно завершить вечер. Я никогда не пьянею, так что ничто не мешает мне выпивать за раз бочки по три, по четыре пива. Вперемешку с коньяком и водкой, естественно. Это тоже ужасно выматывает.
Короче, домой я пришёл усталый, хотел отдохнуть. Разделся: расстегнул верхнюю пуговицу на куртке и снял пояс. Лёг на кровать (поверх одеяла), закрыл глаза, сладко вздохнул.
Как вдруг на кухне что-то взорвалось.
Я не подскочил на кровати. Меня мало что может испугать. Я пуганый — и не такое слыхал. Но я скорчил недовольную физиономию и перевернулся на другой бок.
Шум повторился. И на этот раз взрывы следовали один за другим. Словно кто-то заложил в магазине стеклянных украшений штук двадцать бомб, а потом подрывал их одну за другой.
Я пытался заснуть, но ничего не получалось. Взрывы раздавались и раздавались. А затем к ним добавился скрежет. Знаете, такой скрежет издаёт огромный голодный пресс. Он живёт на свалке и питается только мобилями. Его не кормили уже лет двести. И вот, наконец, — мобиль! Железный, покорёженный, ржавый. То, что надо! Мобиль привозят на свалку, отдают прессу — и тот набрасывается на него. И давит, давит своим корпусом. И ест, ужасно чавкая. По-своему, по-металлически. ДЖЫНЬ-БЖЫНЬ-ДЗЫНГ-ЖГЯНК! ДЖЫНЬ-БЖЫНЬ-ДЗЫНГ-ЖГЯНК! ДЖЫНЬ-БЖЫНЬ…