Это выведет из равновесия кого угодно.
Я встаю с кровати. Пока не ругаюсь. Иду на кухню, чтобы разобраться, в чём дело. И что я там вижу? Старина Цербер — вернулся с вечернего гуляния и поглощает пищу. Три слюнявые пасти горстями хватают собачью отраву, которую я кладу ему в миску, и немилосердно чавкают. Цербу нет дела ни до меня, ни до кого-либо ещё. Он даже не смотрит в мою сторону, когда я подхожу к нему.
Я тормошу псину и говорю сонным голосом:
— Эй, Церб. Я понимаю, ночь удалась. Тебе надо восстановить силы, вот ты и хаваешь свой корм. Но… не мог бы ты лечь спать голодным? Потому что из-за тебя я никак не засну.
Цербер продолжает жевать.
Я пытаюсь оттащить его от миски.
Цербер застыл на месте. Три головы методично и безразлично дробят сухари (или что он там грызёт?).
Я упираю руки в боки.
Тем временем наступает глубокая и тёмная ночь. Чёрный цвет затапливает улицы, через окна льётся в мою квартиру и наполняет её, как чернила — чернильницу. Просыпаются фонари. Зажигают лампочки и начинают тихо переговариваться между собой.
Мне ещё сильнее хочется спать.
Я стучу по Церберу, как по двери, и говорю:
— Ладно, ваше величество. Если вам так угодно — доедайте. Но потом постарайтесь не шуметь. Хорошо?
Я возвращаюсь в комнату, ложусь на кровать и пытаюсь заснуть.
Через пять минут меня будят грохот и яркий свет. Я бы подумал, что началось землетрясение, если бы не знал причины этих толчков.
Я выхожу в коридор и вижу то, что и ожидал увидеть: Цербер гоняется за ночными бабочками. Это не мотыльки — это такие твари дюймов двенадцать в длину. Они мало похожи на бабочек. Скорее они напоминают летучих мышей, скрещенных со скатами. Ночные бабочки питаются ночью. Они поедают ночь, как мы — гамбургеры. Втягивают темноту через поры, фильтруют, забирают энергию ночи себе, а свет отдают всем желающим.
Я прихожу к выводу, что под барабанное соло Цербера и световое шоу бабочки заснуть мне не удастся.
Я иду к антресоли, вынимаю из неё баллончик с концентрированным светом и опрыскиваю бабочку. Та, поджав хвост (у них правда есть хвост), улетает. Я кидаю баллончик в Цербера, но пёс ловит его и съедает. И начинает светиться изнутри. У меня в комнате лежат солнечные очки, так что мне всё равно. Да, надо ещё захватить из кухни беруши.
Я надеваю очки, вставляю в уши беруши и опять засыпаю.
Ненадолго.
Свет бьёт прямо в глаза, а беруши не спасают от работающего на полную громкость визора.
Я спрыгиваю с кровати и отбираю у Цербера пульт. Пёс смотрит на меня осуждающе. Я вырубаю визор (и из розетки тоже). На кухне в аптечке лежат таблетки против светового воспаления. Я пытаюсь скормить их Цербу, но тот, презрительно глянув на меня, уходит в другую комнату. Вот и заботься о ближних…
Я сам съедаю таблетки в надежде, что они усыпят меня и вызовут интересные глюки. Ложусь спать…
…чтобы проснуться через две секунды. Но на сей раз не из-за Цербера.
За окном ночь, в квартире — густой мрак. Пара синих лампочек помигивает своими глазами. Им не справиться с ночной тьмой. Да и не для того их делали. Это камеры внутреннего наблюдения, а по совместительству — сигнализация, охранная система и центры, управляющие всей техникой в квартире. Я плачу этим лампочкам бешеные бабки, чтобы они работали как следует. Но они всё равно халтурят. Я-то знаю, что они могут видеть плотоядных теней, но сами лампочки никогда в этом не призн а ются. Ещё и огрызаться будут.
Ночь… Время, когда бодрствуют плотоядные тени. Сейчас у них первый приём пищи; второй — ровно в полдень. Одна такая тень нависает надо мной, раззявив свою пасть. Я даю ей в зубы. Тень взвизгивает и валится на пол. Я беру тапок и стучу им наугад. Кажется, попадаю по голове. Тень скребёт по полу когтями и куда-то уползает. Куда — мне совершенно неинтересно. Обнаглели, не дают поспать.
Тапок мне теперь не нужен. Я бросаю его и сшибаю вазу с цветами. Ваза — очень красивая. Её мне подарила очередная подружка; она же рвала цветы. Тапок сбивает вазу, она перекувыркивается в воздухе и падает на пол. В ночной тишине звон разбившейся вазы звучит как залп осадного орудия. По ковру разливается вода.
«Может, мне ещё встать, вытереть лужу?» — проносится саркастическая мысль. Укрываюсь пледом, утыкаюсь носами в подушки и засыпаю.
Сплю я долго. Минут десять — не меньше. А просыпаюсь, когда меня расстреливают из бластера.
На самом деле, ничего такого не происходит. Просто Цербер играет в свою любимую компьютерную игру — «Звёздные баталии», или что-то типа того.
Я вваливаюсь в его комнату… и обнаруживаю, что она закрыта. Так что правильнее будет сказать, я НЕ вваливаюсь в его комнату. Я дёргаю дверную ручку и кричу Церберу, чтобы он прекратил буйствовать.
Цербер делает звук громче, заглушая мои вопли.
Сходить за ключами мне уже несложно. Я иду, возвращаюсь, отпираю дверь. Вырубаю компьютер и даю Цербу по шеям. Но снова опаздываю. Опередив меня, Цербер спрыгивает со стула и трусит на кухню. Там он включает ночничок, заваривает кофейку, открывает книжку, врубает радио. И, попивая кофе и слушая музыку, погружается в мир своего любимого романа — «Пёс Каскервилей».
Я понимаю, что это вызов, и принимаю его.
Цербер елозит, как уж на горячей сковородке, но я держу его крепко. Он пытается укусить меня, но только клацает в воздухе зубами. Я вкалываю Церберу шприц со снотворным, но ввести жидкость не успеваю. Церб всё-таки цапает меня, убегает в ванную и запирается там.
Ворча и матерясь, я подхожу к двери ванной и общаюсь через неё с Цербером. Я говорю, что прекрасно его понимаю. (Чёрта с два! Всё, что я понимаю, — это что адски хочу спать!) Время позднее, убеждаю я Цербера. И хотя мы оба трёхглавые, оба компанейские и оба «церберы», иногда и нам нужно спать. Я прошу Цербера открыть дверь. Я стараюсь говорить как можно мягче. Раза три я делаю акцент на том, что не собираюсь вкалывать ему снотворное. (Как бы не так. У меня в кармане лежат два полных шприца; один — запасной.) Елейным голосом, я увещеваю его, как могу (и сам себе становлюсь противен).
Но всё напрасно: Цербер плевать хотел на мои слова.
— Ну хорошо, Церб… — говорю я.
Фон стоит у меня на кухне. Я набираю номер Вельзевула и жду ответа.
Наконец, на экране появляется мой друг дьявол. Он выглядит заспанным, под глазами у него — два здоровенных мешища. Что же, он не одинок. Вельзевул бормочет в трубку что-то вроде:
— Алпртдх.
— Алло. Вельз?
— Дец… Децербер?
— Ты можешь мне помочь?
— Сейчас?
— Ты же не бросишь друга в беде?
— В какой беде?
— Может, тебе ещё объяснить, какого друга?
— Чего?
Мне первому надоедает общение вопросами.
— Цербер никак не угомонится.
— Но это же его естественное…
— Подожди, Вельз. У меня был тяжёлый день.
— Водка, бабы и блэкджэк?
— Что ты меня спрашиваешь? Ты же сам там был.
— Ах да. Вот только…
— Подожди, — говорю я, — я ещё не закончил.
— Это понятно, — бормочет Вельзевул. Его глаза закрыты, на нём пижама с медвежатами. — Но я ведь ничем не смогу тебе помочь.
— Я это знаю.
Вельзевул впадает в ступор. Он и в бодром состоянии не страдает от проницательности, а сейчас ему надо всё объяснять на пальцах, и лучше по два раза.
Я стараюсь говорить медленно и внятно.
— Цербер носится по квартире укушенной болонкой и всё громит. Я не могу заснуть. Он то рубится в компьютер, то включает на всю катушку хард-рок.
— Ты сам не лучше.
– Я знаю. Но сейчас я хочу спать.
— Ааа, — протягивает Вельзевул. — Это меняет дело.
— Я не знаю, как его утихомирить. И ты не знаешь.
— Нет, не знаю. Хотя…
— Что?
— Вырубить его? Помнишь тот молоток, что я подарил тебе на день рождения…
— Веэльз. Я бы вырубил его молотком, но Церб заперся в ванной.
— И не открывает?
— Не открывает.
— А почему?
Я пожимаю плечами.
— Наверное, потому, что я хочу вколоть ему снотворное.
Вельзевул кивает. Шапочка сползает ему на лоб.
— И правильно делает. Я бы на его месте так же поступил.
Я сдерживаю себя. Хотя очень хочется кого-нибудь поколотить. И у меня есть кандидатуры.
— Вельз, короче… свяжись с Некрономиконом. У него должно быть подходящее…
— С Некро?
— Да, с ним. Я бы сам связался, но он не говорит мне своего номера.
— И правильно де…
Я перебиваю Вельзевула.
— Пусть Некро запишет на магический носитель какое-нибудь заклинание усыпления.
— Ага. И что?
— Что — что! И пришлёт мне. Я использую заклинание на Цербере.
Вельзевул зевает и чешет щёку.
— Зачем?
Я НЕ выхожу из себя. Я НЕ ВЫХОЖУ ИЗ СЕБЯ.
— Чтобы заставить Цербера уснуть!
— Аах, вот оно что… Прости, кажется, спросонья я немножко торможу.
Да уж.
— О’кей, Дец.
Вельз вешает трубку, и я не успеваю сказать ему, чтобы он поторопился.
Я сижу на кухне и жду посылку, попивая Церберов кофе.
В моей ванной — как и во многих ванных — хорошая акустика. Цербер пользуется этим, чтобы вволю попеть. Он выступает с рок-группой, я не говорил? Вокалист. Цербер дерёт глотки. А я пью его холодный и несладкий кофе.
Проходит то ли полчаса, то ли полночи, прежде чем появляется посылка. Дзынь — оповещает почтовый сервис.
— Гррр… — отвечаю ему я.
Забираю заклинание и письмо. Гаснет зелёная лампочка, снова загорается красная. В приёмнике опять пусто.
Я разворачиваю письмо и пробегаю его глазами.
Если кому-то и не спится, то только Децерберу. — Некрономикон, Книга Мёртвых, в своём репертуаре. — Привет, собак. Вот заклинание. Прочтёшь, вдохнёшь и подуешь на объект. Понял? Заклинание проникает сквозь стены, двери… в общем, сквозь преграды. А теперь отстань, дай мне поспать. СаЯ — НорА!
Я выбрасываю письмо в урну и разворачиваю светящийся свиток с заклинанием.