— Не вижу ничего странного, — сказала Алли, не отрывая пристального взгляда от Децербера, — не считая одного пса с криминальными наклонностями, почему-то работающего в самой престижной фирме…
— Видишь! Вот и странность номер раз!
— …в самой престижной фирме по производству ракушек.
— Ещё одна странность. — Децербер прищёлкнул пальцами. — Кому нужны эти долбаные ракушки?
— Они не долбаные — они очень хорошие, качественные…
— Они ужасные и по большей части бракованные. Но наша фирма единственная, которая их производит…
— …а потому, — закончила Алли, — они лучшие. Не так ли?
— Где ты научилась мужской логике и куда ты девала свою женскую?
— А будешь грубить… — Алли поджала губки.
— Да ладно, не буду, не буду. — Децербер примиряюще похлопал её по попке. — А то ещё поссоримся. Хотя мириться я люблю.
— Деце…!
— Но ракушки и моё назначение — это мелочи. Посмотри лучше на нашего шефа, Алька.
— Алька?
— Нет, ты посмотри. Вот, гляди.
Децербер уступил ей место перед дверью.
Алли подошла, нагнулась к замочной скважине и увидела неторопливо вышагивавшую по коридору фигуру. Фигура была октаногом, поэтому выхаживала не только неторопливо, но и неуклюже. Октаног зачем-то носил шляпу — наверное, считал, что в ней выглядит солиднее.
«На самом деле, — подумал Децербер, — на фоне этой шляпы все остальные выглядят солиднее».
Тем не менее, Дравог Ктулха — так звали октанога — носил шляпу и не снимал её даже в помещении. И это несмотря на его манию всех и каждого учить правилам приличия, иногда — собственного сочинения.
— Погляди на шефчика повнимательнее и ответь мне, Алли: может такое существо быть владельцем и руководителем завода по производству ракушек? Ох. Конечно же:
— да.
— нет.
Алли как-то странно поглядела на Децербера.
— Что ты хочешь сказать, мой горынчик?
— Только тихо, никому не говори, — как профессиональный шпион, прошептал Децербер. Затем, чтобы увеличить конспиративность, прикрыл ладонью рот и ещё тише произнёс: — Это заговор. — И резко отнял ладонь.
Алли отшатнулась и упёрлась в дверь.
— Спокойнее, спокойнее, — без лишних эмоций и на нормальной громкости сказал Децербер. — Я понимаю, это шок, но надо уметь…
— Какой заговор?! — вскричала Алли.
Децербер приложил палец к губам.
— Тише, моя рыбка…
— Какой заговор, ты, идио…
— Нет-нет, сейчас не время для заигрываний, дорогая.
— Какой-такой заговор?! А?
— Не кричи, и я объясню. Ты натура темпераментная, но сдерживай себя, пожалуйста, пока мы в кладовке. Даже у бобов есть уши. — И Децербер кивнул на стену из банок.
Некоторые из них тотчас лопнули, поскольку содержимое внезапно увеличилось в размерах. На полу лежала пара ушей, политых бобовым соусом. Скорее всего , они вывалились из банок.
Алли взяла себя в руки.
— Объясни. Мне бы очень этого хотелось. — Голос русалки звучал ровно, правда, теперь в нём сквозил интерес.
Децербер улыбнулся чему-то — своим мыслям, надо полагать. Раскурив получше сигары, он сделал размашистый жест рукой.
— Поосторожнее лапой!
Пёс решил не отвлекаться на не относящееся к делу замечание.
— Я думаю, — провозгласил он, — всё это липа.
— Это натуральное красное дере…
— Я думаю, это фикция, — пояснил Децербер. — Нет филиала, где мы работаем, нет завода по производству ракушек, нет Дравога Ктулхи…
— Ты здоров?
— Нет!
— Я так и думала.
— Я говорю, всего этого нет. Есть одна большая фикция, за которой спрятано…
— Что же?
— Что-то иное! — Децербер в досаде хлопнул себя по коленке. — Это же очевидно. Но что? Что это что-то?
— И что же?
– Не знаю .
— Ах, какая досада.
— Ага. И всё равно я докопаюсь до сути.
Алли нахмурилась.
— Зачем оно тебе?
Конспиративность Децербера увеличилась до максимума. Он воровато оглянулся; Алли впервые видела его таким.
— По-моему, тут дело нечисто. И если мне удастся выяснить, так ли это… и если это так… и мне удастся заставить господина Дравога слегка раскошелиться…
Русалка Алли фыркнула, хотя на самом деле не издала ни звука. Для того чтобы вытворять подобные фокусы, нужен недюжинный талант.
— Шантажистом хочешь заделаться? Ну-ну.
— Но умоляю: держи рот на прелестном замочке.
— Конечно. Конеч-НО…
— О, ты в доле. Даже без вопросов. Полпроцента от навара.
— Я не ослышалась, Децербер?
Децербер осклабился и схватил Алли в охапку.
— Шучу, дорогуша, шу-чу… Всё моё — твоё. После того как оно станет моим. А для этого надо экспроприировать его у товарища Ктулхи.
Алли нагнулась и одарила глаз Децербера долгим чувственным поцелуем.
— Ты мой гений.
Вжикнула расстёгиваемая молния.
— О нет, Децербер, мы опозда…
— Предоставь заботу об отговорках существу, более известному как Главный Отговорщик. Для справки: это тот же, кого скоро буду звать Главный Шантажист, — сказал Децербер.
«Главный Идиот», — подумала Алли.
«Моя милая глупая блондиночка», — подумал в ответ Децербер…
…Алли спешила. Пуговицы приходилось застёгивать на ходу, причёсывать чешуйки — тоже. Этот Децербер с его обаянием, Повелитель бы их побрал!.. Нет, русалке нравились обаятельные трёхглавые двухметровые псы, что, впрочем, не означало, будто она готова по их милости вылететь с работы. Хорошо оплачиваемой работы.
Децербер и не подозревал, насколько хорошо оплачиваемой.
Алли усмехнулась.
Децербер дождался, пока Алли скроется за поворотом, и сгустком энергии, вылетающим из пушки, устремился на рабочее место.
Пёс прыгнул, кажется, метра на 4, но приземлился точно на вертящийся стул. Стул провернулся вокруг своей оси, и тот, кто на нём работал, словно изображая знаменитого пианистп, опустил руки на клавиатуру. Пальцы взлетели, чуть-чуть попорхали, попрыгали, и связь с Коальцеаттлем была установлена.
«Хризантема в оранжерее», — напечатал Децербер.
«Чего-чего?» — в режиме реального времени (если время вообще реально) ответил Коальцеаттль.
«Ну, мышка в мышеловке. Птичка в клетке, короче».
«Ах, вот оно что…»
«Ну ладно, нет времени рассусоливать. Продолжаю работу. Только ни о чём не спрашивай».
«Напомни, чтобы я не брал тебя на постоянную работу: ты слишком серьёзно относишься к профессии шпиона».
«Всё-всё. Конец связи».
Децербер отключил программу передачи сообщений и довольно улыбнулся — на этот раз точно своим мыслям.
Осталось немножко подождать…
…Сообщение перехватили тут же.
— Босс. Босс? Бо…
— Что, что такое?
— Вот, сами посмотрите.
На мониторе отобразилась копия разговора Децербера с Коальцеаттлем.
— Всё-таки шпион? Крайне удачно: только мне сообщили, что он суёт носы не в свои дела, как не заставили себя ждать доказательства.
— И мы, не рискуя смертельно ошибиться, можем его прищучить.
— Вот именно… именно этим мы и займёмся. Прямо сейчас. Он нужен мне сегодня вечером. Доставьте псятину на базу, я буду там.
— О’кей, босс.
— Ой. — Босс поморщился. — И давай обойдёмся без пошлостей.
— О’кей, шеф ?
— Другой коленкор, — похвалил шеф и переплёл щупальца.
— Привет, — с хрипотцой сказал Децербер отражению в зеркале. — Рааз пошли на деэло…
Те, за кем он охотится, действуют быстро, и сейчас жизнь Децербера висит на волоске. А значит, ему ни в коем случае нельзя идти домой одному. Но это и здорово! Агент любил всяческие переделки и передряги. Он умел постоять за себя, если что-то шло не так, хотя сегодня придётся нарочно им поддаться. Этот тактический ход обеспечит Децербера — помимо синяков и шишек — тактическим преимуществом.
— Будем надеяться, что обеспечит. Не хочется подставляться ни за что, потому как неспортивно.
Децербер не волновался ни капли. В таких ситуациях ему было весело: жизнь казалась ему большим приключением с побочным продуктом в виде опасности. Приходилось время от времени его отфильтровывать, ну да это не страшно. Полученная на выходе концентрация острых ощущений и нездорового удовольствия с лихвой перекрывали вынужденный риск.
— Рааз пошли на дело… как же там дальше? Таа, та-да, да, таа-та…
Продолжая напевать в три глотки, Децербер вышел в коридор, вызвал лифт, спустился на первый этаж и, пройдя через главные двери, очутился на улице.
Было бы неплохо заметить, что вечерело. Сильно образное слово и подходит почти к любой ситуации. Но сказать так невозможно, поскольку, когда Децербер шёл по тротуару, освещаемому тусклым светом фонарей, что собой, как импровизированным забором, отгораживали от остального мира здание, вдоль которого они выстроились… В общем, вечер уже наступил, и с этим ничего не поделаешь. Очень темно вокруг, вот и всё.
Децербер беззаботно вышагивал по асфальту, не прекращая петь. Будь преследователи внимательнее, они бы заметили, что беззаботность его покрыта толстым слоем… нет, не шоколада — театральности.
— Интересно бы знать, — вслух и преувеличенно громко рассуждал пёс, — на кой понадобилось производить эти ракушки? Туалетная бумага всех устраивала как нельзя лучше. И всё-таки, — Децербер повысил голос, акцентируя внимание на том, что он не замечает ничего, кроме собственных мыслей, — некий завод взялся за производство ракушек — для чего? На что надеется его владелец? Ракушки ведь никто не покупает и покупать не будет. Вообще-то говоря… — Он остановился.
Преследователи тоже.
Децербер наклонил голову, подставляясь под удар, и закончил мысль:
— Вообще-то говоря, дельце Ктулхи скоро прогорит. Если только не изобретут автоматы, штрафующие за употребление ненормативной лексики.
— Шеф обдумает твою гениальную идею, — саркастически произнёс рядом с ухом знакомый женский голосок.
— Что такое?! — применив весь запас актёрских способностей, удивился Децербер.