Пандемия коронавируса со всеми ее тяжелыми последствиями явно показала нам, насколько человеческий организм может быть подвержен изменениям даже без каких-либо биологических или физических воздействий. Наши нос и рот остаются воротами для инфекций дыхательных путей – таких как COVID-19. Но давайте прежде всего разберемся, какое отношение вирус имеет к психосоматике.
Боязнь инфекций
Вы помните, как изменился ваш мир весной 2020 года? Как в начале пандемии вы боялись подхватить вирус с любой дверной ручки и с каким недоверием люди взирали друг на друга в супермаркетах? Вначале работала здравая и в общем-то спасительная для жизни защитная функция: тревога о здоровье своем и своих близких.
В то время как средства массовой информации по 24 часа в сутки вещали о новейшем коронавирусе, а в телерепортажах из Италии по экранам вереницей катились гробы, нам оставалось лишь доверять своему инстинкту. Следовательно, многие из нас и позже избегали ситуаций, в которых можно было заразиться вирусом. Как потом оказалось, в тот период времени – еще до тотального локдауна – мы меньше всего двигались.
А потом произошло следующее (и это я наблюдал на своих пациентах): появились шаблоны переживания и реакции, выходящие за пределы реально объяснимой тревоги. Здесь свою роль играет опыт каждого конкретного человека в плане отношения к опасности. Так, есть группа вроде бы беспечных людей. Они намеренно не соблюдали осторожность и шагали по жизни так, будто никакого коронавируса нет и в помине. Их ответ на жесткие меры правительства – протест и отстаивание своего права на свободу. Такое отношение к опасной ситуации может являть собой форму защиты от страха.
Человек делает именно то, что вызывает у него страх; то, на что направлена его фобия. Однако этот источник мотивации остается в области бессознательного. И скрываться за этим может функция защиты от всепоглощающего страха, потому что риск, на который человек идет сознательно, представляется ему более контролируемым.
Поскольку позиция группы фаталистов (назовем их изящно по-французски «группа Laissez faire», то есть «будь как будет») вызывала негодование у представителей лагеря обеспокоенных и осторожных, хочу здесь пояснить: за этой кажущейся сверхбеспечностью тоже могут стоять страхи – точно так же, как они скрываются за сверхтревожным поведением. Но и у осторожных, которые стремятся избегать любой опасности, в дополнение к реальному страху развиваются еще и те, что связаны скорее с прежним опытом, чем с вероятностью заразиться вирусом. Так, скрываясь за необходимостью соблюдать меры предосторожности, они уклоняются от решения важных задач, не поддерживают контакты и нередко бессознательно бегут от ответственности – что, естественно, снимает психологическую нагрузку. По крайней мере, поначалу.
Загвоздка с обеими формами поведения (кажущимся бесстрашием и сверхосторожностью), которые отражают запечатленный опыт и бессознательные мотивы, состоит в том, что они каждой из групп дают ощущение морального превосходства над другой группой. То есть в итоге мы имеем самоутверждающиеся группы, которые затем все дальше уходят от разумного, адекватного поведения.
Проблема с пандемией в том, что универсальное, всеобщее здравомыслие долгое время не могло быть развито, поскольку никто не ведал, насколько серьезными и далекоидущими на самом деле будут последствия внезапного широкого распространения инфекции. Практически невозможно было понять, где реальность, а где фантазии. Это была ситуация, с которой мы по опыту повседневной жизни вообще не были знакомы.
При экстремальных формах проявления реакции окружающие люди могут представляться как потенциальная опасность, что вскоре выливается в угрозу социальной сплоченности. Также я наблюдал, как меры по защите от инфекции используются некоторыми в корыстных целях – для доминирования над окружающими или установления границ, что позволяет им придираться к другим людям, шпынять их.
Первая волна пандемии коронавируса в 2020 году пробудила много дремлющих в нас мотивов поведения, проистекающих из страха заражения, – как благонамеренных и осмотрительных, так и низменных и неприязненных.
Контаминационный страх, то есть боязнь подцепить вирус или бактерии от одного только прикосновения (это не обязательно страх перед самой болезнью), обладает в нашей психике очень яркой символикой: «В меня вторгается нечто чужеродное – нечто, что носит в себе или на себе другой человек». Часто это сопровождается тревогой, отвращением и ритуалами постоянного мытья и очищения. Примечательно, что мои пациенты с болезненной страстью к умыванию вдруг показались мне менее озабоченными постоянным мытьем, будто пошли на поправку. Их педантичные и корректные манеры поведения стали теперь новым идеальным образцом: произошел реверс обстоятельств.
Социальная дистанция и ее последствия
Наряду с боязнью заражения вирусом SARS-CoV-2 мы столкнулись с утратой всего, что задавало нам жизненный ритм и обеспечивало чувство надежности. К обусловленной тревогой самоизоляции добавлялась изоляция, предписанная как часть мер борьбы с пандемией.
Помимо всех печальных последствий из-за закрытия школ, помимо всего экономического ущерба из-за закрытия магазинов и ресторанов, мы поняли еще вот что: люди не созданы для локдауна.
Драматичные события первых дней оставили за собой разочарование, дефицит товаров первой необходимости и пустоту в жизни. Мы инстинктивно пытались противостоять всесильному вирусу, запасаясь туалетной бумагой и гречей. Но эта архаичная забота о себе не освобождала людей от социальной зависимости. Мы – существа, живущие в отношениях, и большинство моих пациентов чувствовали себя в мире, где они не могут перекинуться словом с коллегой у копировальной машины или повстречать знакомого у ближайшего киоска, как выброшенные из воды рыбы.
Могу привести пример из собственной практики. С самого первого дня противоковидных мер я со многими своими пациентами перешел на общение по видеосвязи в интернете – терапевтический прием стал проходить в виртуальном режиме. Таким образом, процесс, невзирая на локдаун, продолжался, и пациенты были рады иметь в тот период опору и стабильность хотя бы в такой форме. Однако через месяц-другой стало ясно: все имеет свою цену – терапевтические отношения исчерпали виртуальные ресурсы, бензобак пуст.
Оказалось, что дающие человеку топливо позитивные отношения не могут с тем же эффектом работать только на виртуальной основе. В какой-то момент им требуется присутствие – реальная встреча в реальном кабинете.
И когда недель через восемь-десять первые пациенты снова сидели передо мной – правда, в масках, под которыми весьма проблематично распознать мимику, – это было очень наполняющее чувство для обеих сторон, хотя мы еженедельно видели друг друга на экранах наших компьютеров. И с тех пор я уверился в том, что мы никогда не сможем заменить нашу жизнь в отношениях, которые обоюдно поддерживаем реальными встречами, жизнью с исключительно виртуальными методами общения. По крайней мере, если не заплатим за это существенными изменениями в нашем внутреннем состоянии и в сознании.
Кризис как двигатель: назад или вперед?
Помимо достойных глубокого сожаления жертв COVID-19, этот кризис повлек за собой много психических и психологических проблем и боли. Я думаю, например, о людях, находивших душевную опору, потерянную из-за кризиса, в альтруистической поддержке других. Эмоциональные ямы, тревоги, усилившееся чувство одиночества, а также депрессивные эпизоды – это тоже нередко наблюдающиеся последствия кризиса. Отсутствие возможностей испытывать удовлетворение от работы, получать социальное признание или исполнять профессиональную роль может поколебать целые жизненные концепции. Сейчас проявились еще не все последствия кризиса, и вполне вероятно, что нам грозят новые ухудшения ситуации с коронавирусом.
По счастью, возможности для движения вперед есть даже в кризисные времена. Можно также попытаться найти другую перспективу и обнаружить в ней шанс пересмотреть свой привычный распорядок. Сейчас меньше, чем раньше, приходится подстраиваться под ожидания окружающих, и можно, к примеру, проанализировать, что для вас в жизни действительно важно. В этом, возможно, скрывается сильная сторона социального дистанцирования: возможность меньше ориентироваться на потребности других людей и больше – на свои собственные. В третьей части этой книги вы узнаете, как можно поддержать необходимое для этого базовое доверие[35].
В подобной кризисной ситуации подавляющему большинству людей нужны отношения с другими людьми. Жизнь в такое время – очень большая нагрузка, но в то же время этот опыт дает нам подтверждение, что мы все можем вынести. Если рядом с вами нет человека, с которым мы проживаете трудные времена, можно и в кризис найти себе психотерапевта. У нас сейчас прибавилось пациентов из числа «потерпевших кораблекрушение» вследствие пандемии. Как найти своего врача и терапевта – читайте в чек-листе «Психосоматический случай: что дальше?» (стр. 325).
Выбираемся из психосоматической ловушки
№ 17: Думаем шире, смотрим дальше короны
Пандемия коронавируса серьезно вмешалась в привычный повседневный уклад каждого из нас, и потому сейчас самое время познакомиться с самим собой. Возможно, вы уже увидели окружающих людей с новой стороны. Вы можете поразмышлять над такими, например, вопросами.
• Если в период изоляции вы почувствовали одиночество, проявился страх заразиться, то спросите себя: признаюсь ли я себе в этом? Говорю ли себе честно «я боюсь» или «я одинок», и могу ли я интегрировать это в свою самость?
• Перед лицом чувства опасности (чувства, что я биологическое, ранимое существо) и ввиду локдауна вышли ли для меня на первый план другие ценности, люди и цели, чем те, которые у меня были до пандемии? Если да, то сейчас правильный момент позволить их себе и активно ими заняться.
• Могу ли я в нынешних условиях, когда вследствие кризиса так распространены тревога, недоверие и незащищенность, найти пути возвращения к отношениям с окружающими и к нормам и ценностям, которые мне важны?