Глава 8
Небо заливают яркие цвета заката, точно обезумевший художник выплеснул на него краски прямо из банок: солнечно-желтую, небесно-голубую, ярко-розовую и пурпурно-малиновую. Саша запрокидывает голову, глядя ввысь. В его ладони врезаются камешки бетонной крошки, ветер треплет волосы и обдувает скованное болью лицо. Крыша двенадцатиэтажного дома вот уже целый год принимает Морева как старого знакомого, укрывает от чужих глаз и житейской суеты и не позволяет забыть о том, что здесь случилось. Это место свободы мыслей и душевных истязаний. Место, где он чувствует себя ближе к тому, кого потерял, и одновременно понимает, что больше никогда его не увидит.
Саша косится на закрытую бутылку коньяка, которую принес с собой, а после проверяет время на телефоне – почти девять вечера, ждать осталось недолго. Через пару минут раздается звонок, мелодия смешивается с гулом проезжающих внизу машин и далеким шумом города.
– Привет, – отвечает на звонок Морев.
– Привет, – звучит из динамика приглушенный девичий голос. – Где ты?
Саша упирается затылком в бетонный парапет и прикрывает глаза, собираясь с силами. Одни и те же вопросы из раза в раз. И как ей еще не надоело?
– Я в центре, Ксень, иду тусить. Встречусь с друзьями, схожу с ними в клуб или бар. Все как всегда.
– Ну да, конечно, – цокает она языком. – За дуру меня держишь? Ты снова там? Ты пьян?
– Нет и нет, – сдержанно отвечает Саша.
– Не ври мне.
– Ксень, я…
– В порядке? Снова ложь!
– Если ты знаешь правду, зачем тогда спрашиваешь?
Ксюша замолкает на пару секунд, а затем печально произносит:
– Я надеюсь, что когда-нибудь правда станет другой.
– Станет, – твердо заявляет Саша, но они оба понимают, что и это очередной обман. Обещание, лишенное смысла и не подкрепленное желанием и действиями.
Пауза в разговоре затягивается, как удавка на шее. Саша встает и подходит к краю крыши, опираясь локтями об ограждение. Небо стремительно темнеет, в городе зажигаются огни: свет в окнах, вывески на магазинах и кафе, уличные фонари и лампы на фасадах зданий. По дорогам несутся машины, люди спешат кто куда. Жизнь продолжается, время также бежит вперед. На календаре меняются числа, с деревьев опадают листья, чтобы потом выросли новые. Люди строят планы, огорчаются из-за неудач и радуются приятным сюрпризам судьбы, но для Саши все остановилось. Он видит движение, чувствует его, но сам не может сдвинуться с места. Все меняется, но Морев застыл в том страшном дне на этой крыше. Замер в тот момент, когда его друг решился на последний полет. Обездвиженный чувством вины, оглушенный вопросами, которые навсегда останутся без ответа, и расстрелянный сожалениями о том, чего уже не изменить.
– Как вид? – тихо спрашивает Ксюша.
– Как всегда, – глухо отвечает Саша.
– И почему после всего, что случилось, дверь на эту чертову крышу еще не заварили?
– Замки меняют раз в несколько месяцев.
– Тогда как ты все время туда пробираешься?
– Подружился с домоуправленцем. Хороший мужик.
– Ага! Просто отличный! – бухтит Ксюша, и Саша вымученно улыбается.
– Перестань. Я никогда не…
– Знаю, – строго обрывает она. – Но то, что ты делаешь, не сильно лучше.
– Как дела в школе? Как родители? – Саша отчаянно пытается сменить тему на более безопасную. – Расскажи что-нибудь хорошее.
– Хорошее? – Сарказм так и хрустит в ее интонациях. – А когда ты расскажешь мне что-нибудь хорошее?
«Когда научусь врать так, чтобы ты не могла меня спалить», – мысленно отвечает Саша, но вслух ничего не произносит.
– Да все нормально, – вздыхает Ксюша, поняв, что ответа не дождется. – Школа как школа, ничего интересного. Папа целыми днями пашет, как конь, а мама все не нарадуется красивущему парку, что рядом с домом. Вот и все дела.
– Ясно.
– Сань…
Морев крепче стискивает телефон, и ладонь обжигает призрачный жар, будто мобильный превратился в кусок раскаленного железа:
– Ксень, ну пожалуйста, хватит. Прошу тебя.
– Ладно. Я не буду ничего говорить.
И снова молчание. Тяжелое и густое. Саша надеялся, что переезд поможет Ксюше абстрагироваться от всей этой ситуации, но связь так просто не разорвать. Морев как никто это понимает, только вот он действительно заслужил, а она – нет.
– Ты там… – начинает было Саша, но сухость в горле мешает говорить. Ему приходится приложить еще немного усилий, чтобы закончить разговор достойно. – Ты там не загоняйся сильно, хорошо? Все наладится.
– Когда?
– Когда-нибудь.
– Класс, – горько хмыкает Ксюша. – Сань…
– Ну что?
– Не ищи утешения на дне бутылки. Дед не нашел, и ты не найдешь.
– А вдруг он просто плохо искал. Или мало.
– Не смешно.
– Я и не шучу.
– Тогда я расскажу родителям, как ты на самом деле живешь, и мама за уши притащит тебя в Краснодар уже завтра.
– Я буду осторожен, – капитулирует Саша, хоть и знает, что угроза липовая. Ксюша никогда его не сдаст.
– Ладно, не буду мешать тебе веселиться, – кривляется она. – Позвоню завтра.
– Хорошо.
– Я тебя люблю, – в ее голосе больше тревоги, чем нежности, и все же слова искренние. Саша знает это и чувствует себя виноватым даже больше, чем обычно.
Ксюша пытается спасти его, оградить от дурных мыслей и поступков. Она пытается сделать то, на что Саша оказался неспособен, и только ради нее он и держится, не переступает черту. Он ни за что не заставит Ксюшу пережить то, через что проходит сам.
– И я тебя, малышка.
– Очень?
– Больше, чем очень. Родителям привет передавай.
– Ага. Пока.
Саша завершает звонок и опускает голову, глубоко вдыхая. Он должен помнить. Должен нести этот груз, но ни с кем его не делить. Взгляд Саши упирается в тротуар далеко внизу, мысли ударяются в хаос, а живот скручивает от боли. В груди разрастается уже привычная дыра, тошнота поднимается по горлу. Вот теперь все на своих местах. Так, как надо. Почти невесомое прикосновение к плечу рассыпает по коже крупные мурашки. Саша знает, что он здесь один. Знает, что это всего лишь ветер, но все равно тихо шепчет:
– Привет, дружище.
Ответа нет, только дыхание вечернего города. Морев вновь садится спиной к парапету и открывает бутылку коньяка. Пара обжигающих горло глотков быстро расслабляет и согревает тело, размывая границы реальности. Слова жгут язык, просятся наружу. Хочется не просто высказаться, а прокричаться, но это не помогает, Саша уже пробовал. Он обращался к Богу, в которого теперь не верит, вел разговоры с Мишей и с самим собой. Пытался понять, как до этого дошло, отыскать точку, где случился надлом, но ничего из этого не позволило почувствовать себя лучше, поэтому он просто делает еще несколько глотков. Голова тяжелеет, мысли уводят далеко-далеко, туда, где можно помечтать. Спрятавшись от всех, Саша думает о том, что было бы, если ничего бы не случилось. Как тогда выглядела бы его жизнь?
Морев закрывает глаза, картинки такие яркие, что от боли звенят ребра. Миша жив, Дима все еще лучший друг, команда в полном составе продолжает побеждать на соревнованиях. Пятничные вечера дома у Зимина за игровой приставкой, выходные в квартире стариков Жени, тусовки в клубах по субботам, поездки в Ростов, на Дон, совместные планы на ближайшее будущее. Неожиданно в образах появляется та, имя и фамилию которой он отчаянно пытается забыть, и у Саши немеют пальцы. Настя. Настя Мореева. Эта малявка всегда была для него особенной, и он ни разу не задумывался – почему. Просто знал это. Принимал как данность. Не мог пройти мимо, не мог отвести взгляд, если она смеялась. Это были чистые, детские, ничем не омраченные чувства. Саша тогда не думал о серьезном, просто хотел быть с ней рядом, доставать, веселиться, а сейчас он представляет, как повзрослевшая Настя улыбается ему, хватая за руку, и тянет за собой. Ее светлые волосы развеваются, глаза сияют добротой и нежностью, в которой хочется забыться, утонуть и… Он стискивает зубы, крепче обхватывает бутылку и прижимает холодное горлышко к губам. Память продолжает издеваться и заставляет вернуться в их последнюю встречу. Игра, где оба проиграли, несмотря на счет. Поцелуй, который был слишком желанным и слишком лживым, чтобы его принять. Ветер поднимает пыль с крыши и закручивает в небольшую воронку, ненависть Саши к себе делает то же самое с его мечтами. Вращение такое быстрое и злостное, что все они рассыпаются на мелкие крошки и оседают на дно живота, чтобы быть залитыми горьким коньяком.
– Я с тобой, друг, – сквозь смазанный смешок произносит Саша и салютует бутылкой размытому силуэту, призванному из воспоминаний. – Всегда с тобой.
Воображаемый Миша открывает рот, шевелит губами, но он лишен голоса, потому что Саша не знает, что сказал бы настоящий Миша, оказавшись здесь. Зато Саша прекрасно знает, что сказал бы такому, как он, сам. Агония и отвращение к себе бурлят и паруют, внутренние мольбы о прощении, которое уже никто не сможет ему дать, сводятся к протяжному писку в ушах.
«Ты ничего не сделал. Ничего! Просто закрыл глаза. Пустил все на самотек. Ты ничтожество! Бесчувственное, бесхребетное, безразличное! Пустое место. Был им и останешься. Прощения нет. Не для тебя».
Саша ложится на спину, на небе сияют тусклые точки первых звезд. В детстве мама рассказывала ему о том, что души ушедших живут на звездах и смотрят оттуда за теми, кто был им дорог. Морев закрывает глаза, погружаясь во тьму. Он больше не верит и в это. Миши нет ни на звездах, ни где-либо еще, а все эти красивые истории выдуманы только для того, чтобы живые могли быстрее и легче смириться с потерей. Потеря… Он ненавидит это слово. Оно дает надежду, которую он не принимает, клеит пластырь на кровоточащее сердце, которое Саша терзает самостоятельно изо дня в день. Если что-то потерялось, то есть шанс, что оно еще найдется или вернется, но в случае со смертью это правило аннулируется. Смерть забирает один раз и никогда и ни за что не отдает то, что попало ей в руки. Правда, в этот раз она от жадности прихватила две души вместо одной.