– Вау, – только и удается выдавить мне.
– Перебор? – Дима смущенно морщит нос, опуская на землю корзину для пикника.
– Нет! – порывисто отвечаю я. – Конечно, нет! Это… это просто… ты меня удивил.
– Рад, что тебе нравится. Садись. Будешь учить меня рисовать, а я взамен накормлю тебя сэндвичами.
Занимаю один из стульев, любуясь видом. Голубая гладь широкой реки, могучие деревья на противоположном берегу, ясное небо. Умиротворение во всей красе. Умиротворение, которое проникает в душу и позволяет наконец-то выдохнуть. Зимин реальный. Он такой же человек, как и все остальные. Ну разве что чуть более внимательный, симпатичный, обаятельный и… кажется, я сама надеваю на него корону, а потом страдаю от этого. Но что делать, если он и правда слишком хорош, чтобы быть настоящим? Нужно найти у него недостатки. Хотя бы прыщик! А может, мне просто нужно успокоиться?
– Где ты взял мольберт? – спрашиваю я.
– Украл, конечно, – шутливо отмахивается Дима, разливая из термоса по картонным стаканчикам горячий чай.
Опускаю подбородок и продолжаю сверлить Зимина выразительным взглядом.
– Мольберт мамин, – признается он, вручая мне стаканчик. – Осторожно, горячо.
Пар поднимается к лицу, позволяя ощутить аромат облепихи. Дима убирает термос в корзину, наливает из маленькой бутылки воду в непроливайку и закрепляет на мольберте холст с картонным основанием. Все-таки он очень милый. Так все продумать, подготовить. Делаю крошечный глоток чая, чтобы не обжечь язык и губы, а Дима продолжает:
– Она рисовала, когда была беременна. Правда, сейчас двойняшки не дают ей даже спокойно позавтракать, поэтому она вряд ли заметит пропажу.
– У тебя двое…
– Братьев. Матвей и Кирилл. Знала бы ты, как они орут. Наверняка будущие преподы или полицаи, командный тон развит с рождения.
– Ты живешь с ними?
– Нет. На первом курсе отчим разрешил мне переехать в его квартиру.
– Ух ты. Это классно.
– Да, он неплохой мужик, – отрешенно произносит Дима. – Мама с ним счастлива.
– Вы… не ладите? – спрашиваю я, и неловкость неожиданно отвешивает ментальный подзатыльник. Язык мой – враг мой. – Извини. Не отвечай, если не хочешь.
– Настя, все в порядке. Ты можешь спрашивать о чем угодно. – Дима ласково улыбается мне и достает из корзины свертки крафтовой бумаги с известным логотипом фастфуда. – Ветчина или курица?
– Ветчина.
Получаю сэндвич, Дима разворачивает свой. Свежий и влажный речной воздух здорово подстегивает аппетит. Переживания уносятся вдаль, оставляя лишь приятный комфорт, что исходит от парня, сидящего рядом. Зимин откусывает внушительный кусок хрустящей булочки, жует и непринужденно продолжает рассказ.
– Не могу сказать, что мы с отчимом не ладим, но… у них другая семья. Понимаешь? Я в нее не очень вписываюсь, да и, если честно, не хочу этого. Наверное, я просто вырос. Олег не мой отец и никогда им не станет, но он заботится о маме и мелких, поэтому я хорошо к нему отношусь. Мы просто стараемся лишний раз не трогать друг друга и не устраивать мужские разборки, соревнуясь за пост главы семьи.
– О-о-о, – впечатленно тяну я. – Это действительно взрослая позиция. В конце концов, когда-нибудь у тебя появится своя семья, и ты точно впишешься, потому что сам ее создал. И там тебе не придется ни с кем соревноваться.
– Может быть, – уклончиво отвечает Дима. – А у тебя как с родителями? Как они переживают твой переезд?
– Волнуются. Мама звонит каждый день и просит рассказывать ей все-все поминутно.
– И ты, как послушная девочка, все ей рассказываешь?
– Звучит как-то обидно, – отвечаю я, нахмурившись.
– Я не хотел. Просто ты… правда хорошая, Настя. А таким людям бывает очень тяжело.
– Говоришь, как знаток.
– Совсем нет. Я не такой хороший, как ты.
– Могу с этим поспорить. – Взмахиваю пальцем, указывая на нашу импровизированную художественную студию.
– Это… – Дима запинается и отпивает чай из стаканчика. – Это особый случай. Исключительный. Я просто пытаюсь тебе соответствовать.
– Может, и я тоже, – произношу задумчиво. – Ну, не такая хорошая, как ты думаешь.
– И какие же ужасные вещи ты делала?
– А ты не помнишь?
– Если ты о Море, то он заслужил, – усмехается Дима. – Разве что тот случай с лужей…
– Он забрал у меня печенье и облизал его! С обеих сторон!
– Ладно-ладно, – Зимин примирительно машет руками. – Он заслужил все.
– Именно!
– Знаешь, это звучит как тост. За нехороших, но хороших!
Широко улыбаюсь и ударяю краем своего стаканчика о его:
– За живых!
Губы Димы дергаются, будто от нервного спазма, теплый взгляд тускнеет, и я догадываюсь, что ляпнула что-то не то, но не могу понять, в чем именно дело. Он берет из горсти кистей простой карандаш и протягивает мне:
– Покажешь мастер-класс? Я давно хотел попробовать, глядя как мама из раза в раз марает холсты, но руки так и не дошли.
– Если твоя мама рисует, то наверняка часть ее таланта перепала и тебе.
– Надеюсь, что нет. – Зимин широко распахивает глаза и надувает щеки, заставляя меня рассмеяться.
– Все так плохо?
– Ужасно! Капельку отвратительно и даже немного мерзко. Думаю, ее выставка называлась бы «Если тебя не стошнило, то ты молодец».
– Оу, – удивленно отвечаю я, размечая на холсте линию горизонта.
– Она рисует портреты. Тим Бертон был бы в шоке.
– Ты меня заинтриговал.
– Скину тебе фотки, когда пойду к ней в гости.
– Договорились.
– Но я предупредил. Они могут шокировать.
– Думаю, я выдержу, – говорю смело, поглядывая на Диму.
– Не сомневаюсь, – отвечает он, улыбаясь.
Пара часов пролетает незаметно. Звучат истории, шутки, смех. Болтаем с Димой обо всем, делимся мыслями и увлечениями, пока рисуем картину в четыре руки. Зимин способный ученик, внимательно слушает и старательно выполняет все указания. Он даже предлагает добавить на реку лодочку, а в ней нарисовать нас, правда, наотрез отказывается помогать в изображении людей, волнуясь о том, что могут получиться персонажи фильмов ужасов. И все было бы просто отлично, если бы в историях Димы не мелькало слишком часто одно зловредное действующее лицо, упоминание которого вызывает у меня смешанные чувства.
– А потом Мор схватил велик и… – Дима вдруг замолкает и поворачивает голову, пристально глядя на меня. – Тебе, наверное, не очень интересно это слушать. Да?
– Нет. Почему же? Мне интересно. Просто ты будто рассказываешь совсем о другом человеке. Когда я столкнулась с Сашей после своего возвращения, он… как бы это сказать?
– Изменился, – подсказывает Дима.
– Угу, – глухо мычу я. – Вы все еще друзья? Во время игры в волейбол мне показалось, что между вами какой-то конфликт.
– У Мора теперь со всем миром конфликт. – В его голосе сквозит скорбь и разочарование.
– Что это значит?
Дима опускает кисть в стаканчик с темной водой и отворачивается. Напряженные плечи и затянувшееся молчание дают понять, что он уже и сам не рад этой теме.
– Это долгая и не самая веселая история. Давай оставим ее на другой раз. Не хочу омрачать наше свидание.
– Конечно, – соглашаюсь я с энтузиазмом, ради которого приходится выкрутить честность на минимум. На самом деле мне действительно было бы интересно послушать о том, что случилось с Моревым, которого я помню.
Дима вновь смотрит на меня. Долго, пристально. Карие глаза переливаются янтарным золотом, линия губ мягкая. Он тихо вдыхает, словно собирается сказать что-то важное, что-то, что требует усилий, но задумчиво молчит. Что же произошло между Сашей и Димой? Что могло развести этих двух неразлучников? Вопросы зудят на языке, как комариный укус, но я терплю.
– Знаешь, – говорит Дима наконец, – я рад, что мы наконец-то нормально познакомились и пообщались. Рад, что ты дала мне шанс.
– Или ты мне.
– В каком смысле?
– Ты ведь знал, что… – Смущение щиплет щеки, и я макаю кисть в белую краску, принимаясь добавлять облака на голубое нарисованное небо. – Что нравился мне еще в школе?
– Ну-у-у… я много кому нравился.
– Это точно.
– Насть, – настороженно зовет Дима, заставляя меня оторваться от картины. – Я помню, о чем мы договорились, и понимаю, куда ты ведешь. Сейчас все иначе, мы другие, и мы никуда не торопимся. То, что было в школе, осталось в школе. Не будем на этом зацикливаться.
– Да, – киваю я и указываю на холст. – Смотри, кажется, мы закончили. Как тебе?
Дима наклоняется к картине и пораженно трясет головой:
– Ого! У тебя настоящий талант! Нарисованный я даже не похож на глиняного человечка, которого слепил слепой кот!
– Ты тоже помогал.
– Скорее мешал, но ты со всем справилась.
– Давай ее подпишем. Поставь свои инициалы вот здесь, – касаюсь кончиком кисти нижнего правого угла. – Если кто-то из нас станет знаменитым, то этот шедевр можно будет продать за большие деньги.
– О-о-о, это точно буду не я.
– Почему ты так думаешь? Разве у тебя нет большой мечты о покорении мира?
– Ну-у-у… даже не знаю…
– Кем ты хочешь стать? Уже думал о работе? Хочешь остаться в Новочеке или уехать куда-то?
Дима хмурится, и я впервые вижу его таким растерянным.
– Все в порядке? – спрашиваю насторожено.
– Да, – глухо отвечает он и повторяет чуть громче и четче: – Да. Все хорошо. Ты не замерзла?
– Нет, но если ты…
– Нет-нет. Все круто! У меня есть плед в машине, давай я его все-таки принесу. Солнце скоро начнет садиться, станет прохладнее.
Дима встает и отходит, а я поднимаю взгляд к розовеющему небу. Высоко летят птицы, вокруг успокаивающая тишина и безветрие, но в душе зреет тревога. Что я сделала не так? За спиной слышатся шаги, на плечи опускается мягкое тепло. Дима укутывает меня в плед и садится на стул, тут же схватив стаканчик и сделав пару больших глотков.
– Хочешь еще чаю? – спрашивает он.
– Да. Можно.
Зимин разливает остатки чая, и я не могу не заметить, что его движения стали резче. Пальцы беспокойно напряжены, а еще он почему-то не смотрит мне в глаза.