– Все точно в порядке?
– Да! – весело отвечает Дима, но я могу поспорить, что и его честность сейчас на минимуме. – Расскажи еще о Воронеже. У тебя были там любимые места? Как тебе вообще город? Лучше, чем наш?
– Город как город. Неплохой, но я всегда знала, что не останусь там навсегда.
– Правда? Почему?
– Не знаю. Просто не чувствовала себя там как дома.
– А здесь?
– А здесь… – Я с улыбкой смотрю на темнеющую воду Дона, в которой отражается закат. – Все иначе. Здесь все родное.
Дима тоже смотрит на реку, и я вижу сейчас не порочного принца и не парня-очаровашку, а человека, который всеми силами пытается скрыть что-то. Я всегда считала его солнышком, ярким и лучистым, но это не значит, что он не знал бед и проблем. Отец Димы умер, когда тот был совсем маленьким, и вот мама вышла замуж, создав новую семью, в которой он не может найти себе места, лучший друг превратился в заносчивую задницу, распалась команда по баскетболу, которая, насколько я могу судить по его рассказам, была не менее важна, чем семья, а еще эта жуткая трагедия с одним из участников. Вряд ли все это не оставило следов и шрамов.
Грусть легким холодком обступает нас, и я приподнимаюсь, чтобы подвинуть стул ближе к Диме. Хватаю край одеяла и набрасываю его на застывшие в напряжении плечи.
– Спасибо, – тихо произносит он.
– Ты ведь специально взял один плед, да? – Я подозрительно прищуриваюсь, и уголок губ Димы медленно приподнимается.
– Ты меня раскусила.
Солнце клонится все ниже, цвета на небе становятся ярче, погружая берег реки в таинственную дымку с розово-золотым отливом. Дима вслепую находит мою ладонь и легонько сжимает ее в своих теплых руках.
– Пальцы ледяные, – говорит он.
– Досмотрим закат и поедем, – отвечаю я.
– Ты больше любишь закаты или рассветы?
– Я не буду отвечать на такие компрометирующие вопросы.
– Хорошо. Зима или лето?
– Все еще слишком сложно, – хихикаю я.
– Море или горы?
– Вот здесь легко. Море, конечно.
Дима чуть крепче стискивает мою ладонь и поворачивает голову. Его взгляд опускается к моим губам, и я застываю, скованная внезапной паникой.
– Черный или белый? – задает он следующий вопрос.
– Желтый, – тихо произношу я, потому что мне все еще не хватает воздуха.
– Розы и лилии?
– Сирень. Ирисы, ромашки, пионы.
Дима поглаживает костяшки моих пальцев и вдруг выпускает мою руку из своих:
– Думаю, нам пора собираться.
– Да. Я помогу тебе сложить реквизит.
Относим вещи в багажник, и я замечаю белую упаковочную бумагу в дальнем углу, а затем и плотные бутоны красных роз.
– С цветами я явно прогадал.
– Они очень красивые.
– И они твои. Я собирался подарить их на прощание.
– Прощание?
– Не в широком смысле. Только на сегодня.
– Включаю режим рыбки Дори. Раз. Два. Три. – Зажмуриваюсь и открываю глаза. – Привет, я Настя! А ты кто?
– А я медуза Дима, – смеется он, и, как мне кажется, это вполне искренне. – Садись уже в машину, рыбка Настя. Не хочу, чтобы ты простудилась.
Дорога назад в город проходит в спокойном молчании, в салоне автомобиля тихо играет музыка. Дима больше не выглядит печальным, но и веселым тоже. Может, я его все-таки разочаровала? Это наше первое и последнее свидание? Зимин паркует машину в моем дворе и выходит на улицу, достает букет из багажника и вручает его мне у подъезда.
– Спасибо, – говорю я, прижимая цветы к груди.
– И тебе спасибо.
– Дим, я…
– Не отшивай меня прямо сейчас, – неожиданно выпаливает он, и, кажется, сам же пугается своих слов.
– Но я и… – мотаю головой. – Наоборот. Я подумала, что это ты…
– Нет! Ты что?! Вообще нет!
Облегченно выдыхаю, а Зимин прикрывает рот, тихо посмеиваясь.
– Кажется, мы оба перенервничали.
– Похоже на то.
– Значит, – он лукаво щурится, – я могу рассчитывать на еще одно свидание?
– А я?
– Думаю, сейчас мне лучше позорно сбежать, чтобы ничего не испортить.
– У меня то же желание.
– Тогда… – Дима делает шаг вперед и обхватывает мои локти. – Пока, Настя.
Его губы касаются моей щеки, и я едва заметно вздрагиваю.
– Пока, Дим.
Он разворачивается к машине, а я к подъезду, и мы шустро разбегаемся в разные стороны. В моей голове лопаются пузырьки, как в стакане лимонада, теплый след ощущается на коже, и я взбегаю по ступеням, окрыленная радостью и облегчением. Вхожу в квартиру и утыкаюсь носом в нежные бутоны, вдыхая сладкий аромат. Жаль, что это не сирень, но ведь сейчас и не сезон. Розы тоже прекрасные цветы. Красивые и нежные. Говорящие о чувствах, о влюбленности. И чего я прицепилась к этой сирени? Когда я решила, что мне нравятся именно она? Воспоминания тянут за собой на шесть лет назад, и я уплываю из реальности.
Теплый ветерок гладит мои мокрые от слез щеки, вокруг поют птицы и порхают бабочки, но все мысли лишь о том, что я ненавижу весну. Ненавижу солнце, ненавижу май, ненавижу эту зеленую траву и запах цветов. Сижу на скамейке в сквере рядом со школой и не могу заставить себя пойти домой, потому что траурная повязка на голове мамы и растерянный вид отца напоминают о том, что дедушки больше нет. Щеку что-то щекочет, и я взмахиваю рукой, за что получаю хлесткий удар по макушке.
– Эй! – недовольно восклицаю я.
Рядом стоит Морев, держа в руках варварски отломанную ветку сирени. Он смотрит на меня и молча крутит ее в пальцах.
– Чего тебе, заморыш?
Он бросает веточку мне на колени и бурчит:
– Ты такая страшная, когда ревешь. Прекращай уже. Твоему дедушке вряд ли бы это понравилось.
Саша уходит, а я опускаю голову, уставившись на цветок с пятью листьями.
«Его нужно проглотить и загадать желание», – вспоминаются мне слова дедушки.
Отрываю цветок и запихиваю его в рот. На вкус он горький и соленый. Я не загадываю желание, но почему-то чувствую себя лучше. Солнце больше не раздражает, а аромат сирени успокаивает. Боль от потери не уходит, но я принимаю ее. В конце концов, дедушка и правда был бы недоволен, увидев меня такой.
Моргнув пару раз, возвращаюсь в настоящее. Прохожу на кухню и достаю из шкафчика хрустальную вазу – свадебный подарок бабушке от ее мамы. Набираю холодной воды, бережно снимаю упаковочную бумагу с букета. Ставлю цветы в вазу и, тихо зашипев, одергиваю руку. Колючка торчит в безымянном пальце, и я вдруг отчетливо понимаю, что такая же колючка засела в моем сердце. Но откуда она? Кто ее туда загнал? И как я могла заметить это только сейчас? Сегодняшнее свидание с Димой было отличным, даже лучше, чем в моих мечтах, но… что-то как будто мешает, стоит между нами. Что-то невидимое и неуловимое. Или даже кто-то. Ну почему я снова думаю о Мореве? Почему не могу выкинуть его из головы даже когда рядом тот, кто когда-то был моей мечтой?
Глава 10
Университетский актовый зал заполняется старостами и их заместителями всех курсов и факультетов. Саша занимает дальнее кресло последнего ряда и готовится к двум часам нудных речей о том, как должны вести себя порядочные студенты. Зимин снова подставил Морева, в последний момент написав сообщение в общий чат группы, что не сможет присутствовать на собрании, точно как и перед посвящением в первокурсники, куда Саше пришлось поехать в составе активистов. Морев натягивает на голову капюшон и складывает руки на груди. Он с удовольствием отказался бы от должности заместителя старосты, но еще в начале прошлого года сам себе пообещал, что не скатится в показушную истерию на фоне потери друга. То, что он переживает, не должно касаться никого. Его все равно никто не сможет понять по-настоящему, да и не нужны ему чужие соболезнования и жалость.
Со стороны распахнутой двери звучит девичий смех, и Саша невольно наклоняется, выглядывая в проход. Настя и Лина садятся на пару рядов впереди, и предстоящая лекция о порядочности вдруг становится в два раза невыносимее. Свет в зале не гасят, на сцену выходит директор по воспитательной работе и еще несколько преподавателей, звучат голоса, но Саша не слышит ничего, кроме белого шума. Все два часа Морев не сводит взгляд со светловолосой макушки и ловит каждый жест Насти. Как она поворачивается к Лине, чтобы что-то прошептать ей на ухо, как запускает пальцы в распущенные локоны, перекидывая их за спину, и частенько опускает голову, заглядывая в телефон. Саша не знает, с кем она переписывается и переписывается ли вообще, но предполагает, что это Зимин. Тупая боль в груди Морева зреет немым протестом, руки сжимаются в кулаки, но он не может позволить чувствам взять верх. Он уже все решил. Не смирился еще, правда, но это лишь вопрос времени.
Собрание подходит к концу, старосты и их заместители неторопливо покидают актовый зал и направляются к выходу из главного корпуса. Сумерки окутывают город, горят фонари, ярко светят автомобильные фары. Саша отходит от дверей к краю крыльца и медленно спускается по ступеням, наблюдая, как Настя и Лина прощаются у дороги крепкими объятиями. На его губах появляется слабое подобие улыбки, а краем уха он улавливает обрывок телефонного разговора.
– Угадай, кого я встретил? Подружка Зимы собственной персоной! – говорит Денис Курский, стоящий у подножия лестницы. – Да нам практику поставили, вот и пришлось в универе до вечера сидеть. Крутая пятница, ничего не скажешь. Что? Нет, Зимина не видно. Да откуда мне знать, вместе они или нет? Я тебе что, ищейка? Чего? Проводить ее? Нафига?! Серьезно? А-а-а… даже так? Окей. Понял я, только припугну. Ага, давай. Позже наберу.
Денис быстрым шагом пересекает площадку, двинувшись вслед за Настей, которая медленно бредет по аллее в сторону дома. Саша достает из кармана телефон, собираясь набрать Зимина, но быстро понимает, что толку от этого не будет. Мысли взвиваются в его голове, будто заколдованный волчок, высекающий искры. Саша делает шаг, еще один – чуть шире и быстрее, и переходит на бег, чтобы поскорее добраться до аллеи. Шелестит листва, а сердце Морева бьется все тише. Ему нельзя вмешиваться, никак нельзя, но он слишком хорошо знает шумоголового Дэна и представляет, как далеко готов зайти Макс в своих играх в отмщение. Все это не закончится ничем хорошим, а виноват во всем Зимин!