– Ну и видок у тебя, – говорит Саша и стыдливо поджимает губы.
– Ты еще себя не видел, – виновато произношу я.
И снова молчание. Такое плотное и душное, что хочется открыть окно. Почему мы не можем просто поговорить? Сколько еще осталось? Сколько у меня времени, прежде чем он вскочит и уйдет, хлопнув дверью? Получится ли сдвинуться с этой точки? Перейти на новое поле, а лучше выбросить уже настольную игру, в которой всего два действия: нападение или защита? Взгляд падает на необычную татуировку на запястье Саши, темнеющую на фоне зеленых разводов, и я не могу удержаться от вопроса:
– Что это у тебя?
– Татуировка.
– Это я вижу. Что за символы? Не могу понять. Какой-то язык?
– Ага. Мой.
– Ты не настолько умный.
– Ты и не знаешь, насколько я умный.
– Да? Посмотри в зеркало, и сам поймешь.
– Это ты устроила.
– Ну конечно. И звезды на коленях сама себе нарисовала.
– Я же как лучше хотел. Думал, тебе понравится.
– Тюремные звезды?!
– Да какая разница?! Звезды же!
– Рассказывай, что за язык! – вскрикиваю возмущенно, потому что хочу получить ответ хоть на один вопрос.
– Не ори на меня! – ощетинивается Морев.
– Хочу и ору! Рассказывай давай! Неужели это так сложно?! Хотя бы это! Хотя бы раз попробуй вести себя со мной как нормальный человек! Неужто я единственная, кто этого не заслуживает?!
Морев хватает ртом воздух и смыкает губы, так ничего и не ответив, но я вижу в его взгляде то, что меня поражает. Никогда еще я не придавала этому значения. Саша смотрел на меня так каждый раз, когда слышал о том, что он худший, самый худший из всех, кого я знаю. Это боль. Она как молния, рассекающая небо. Боль, которую ему причиняют мои слова. Я причиняю. Но он ведь сам… он вынуждает…
– Хватит уже. – Мой голос расшит серебряной нитью мольбы, но мне все равно. – Тебе больше меня не обдурить. Я не знаю, почему ты все еще пытаешься играть в школьных врагов, но мы оба понимаем, что это в прошлом. И мы могли бы… не знаю… общаться. Как старые знакомые или… – Мне не хватает смелости, чтобы договорить, но посыл и так ясен.
Между нами нет ненависти, она напускная, и, возможно, всегда такой была. Саша сглатывает, и я вижу борьбу, смятение и в конце концов решительность на измазанном зеленкой бледном лице. Он уйдет. Снова это сделает. Он больше ни слова мне не скажет. Уже собираюсь отвернуться, чтобы скрыть огорчение, но Саша вдруг протягивает руку к банке с зеленкой, валяющейся у стола, и подхватывает ватный диск. Придвигается ко мне и садится за спиной. Тепло его тела обволакивает, и у меня кружится голова от резких перепадов настроения. Печаль уступает место волнению и предвкушению, Саша мягко обхватывает мое запястье и разворачивает руку ладонью вверх.
– Что ты… – обескураженно бормочу я.
– Хуже уже не будет, – отвечает он и рисует кончиком скрученного в жгут ватного диска печатную букву «Н», отыскав небольшое чистое местечко на предплечье. Затем накладывает поверх «А», «С», «Т» и в завершении «Я».
Всматриваюсь в символ, в котором зашифровано мое имя, и пораженно выдыхаю:
– Так это слова?
– Ну и кто здесь тупой? – хмыкает он у моего уха.
– Все еще ты, – бурчу я и хватаю его руку, с бо́льшим усердием разглядывая тату. – Это что, мое имя? – Стучу пальцем по символу, который один в один повторяет тот, что Саша нарисовал мне.
– Нет. Это значит «тебя». Даже если символы совпадают, слова в них могут быть разными. Смысл знает только тот, кто их зашифровал.
Хитро, но Мореву знать об этом необязательно. Продолжаю изучать шифр: две строки, четыре и пять слов. Второе слово второй строки «тебя», а первое очень похоже на обычное «я». Что это может быть? «Я тебя очень сильно люблю»? «Я тебя никогда не забуду»? А в первой строке? Имена?
– У тебя здесь… признание в любви?
Саша склоняет голову, касаясь виском моей макушки. Такой измученный жест, ранимый и почему-то ранящий. Словно Морев до смерти устал и ищет поддержки, а рядом… только я. Вокруг так тихо, что не слышно даже дыхания, зато эмоций хоть отбавляй. Волнение, боль, дурная радость и тревога. Все вместе. Все сразу. Я хочу прибить его и обнять. Разве так бывает?
– Нет, – неожиданно смиренно отвечает Саша. – Не признание.
– Тогда что?
Он молчит, и я чувствую груз, упавший на грудь. Чувствую давящее напряжение, вцепившееся в плечи. И это все не мое. Это его чувства. Но почему? Откуда?
– Саш, кто ко мне приходил? Как ты здесь оказался? – Морев все еще не произносит ни слова. Боюсь шевелиться, но замолчать не могу. – Ты же его знаешь. Почему он говорил о Диме? Почему сказал, что ему стоит лучше за мной приглядывать? Кто такой Макс? И при чем здесь ты? Что происходит? Ты можешь сказать мне. Я пойму. Правда. Мы…
– Тебе лучше спросить об этом Зимина, – безэмоциональность его голоса привычно обдает морозом, и я уже хорошо знаю, что за этим последует.
Саша отклоняется, и я поворачиваю голову, заглядывая ему в глаза. В них больше нет злости и ненависти, лишь тихая метель, полная пронизывающей печали и сожалений. Вот он, настоящий повзрослевший Саша Морев, а не тот злобный болван, кем он притворялся все это время.
– Что с тобой случилось? – тихо спрашиваю я.
– Много всего, – отвечает он и поднимается. – Не бери в голову, тебе это не нужно. И, Мореева…
– Держаться от тебя подальше, – монотонно повторяю его любимую фразу, глядя в пустоту. – Я помню.
– Поговори с Димой. Хорошо? И ничего не бойся. Никто тебя больше не тронет. Дима надежный парень, он все уладит.
Слушаю шаги, возню в прихожей и тихий хлопок двери. Что-то щекочет щеку и я прижимаю к ней пальцы, ощутив влагу. Почему-то в этот раз его уход кажется намного болезненнее. И, наверное, уже пора признаться себе, почему.
Глава 11
Саша медленно спускается по лестнице, каждый шаг дается с большим трудом, словно на его ногах не кроссовки, а раскаленные железные ботинки весом в несколько тонн.
«Ты можешь сказать мне. Я пойму. Правда», – звучат в его голове недавние слова Насти.
Он не должен был входить в ее квартиру. Не должен был даже говорить с ней, но не смог устоять. Она была слишком напугана и растеряна, чтобы остаться одной после стычки с Дэном, и Морев просто не сумел ей отказать. И себе тоже не сумел, чем все и испортил. Все старания насмарку. То, что Настя говорила, как смотрела, будто доверяет и действительно хочет узнать его, заставили Сашу ненадолго сдаться и показать себя настоящего. Маска придурка больше не скроет истинных чувств, а граница, что он так старательно проводил, залита зеленкой. Мореву не остается ничего, кроме как взять себя в руки и больше никогда не подходить к Мореевой. Что бы ни было. Что бы ни случилось. Ведь если она еще хоть раз позволит к себе приблизиться и прикоснуться, если снова будет смотреть на него так, словно он ей не безразличен и не противен, а совсем наоборот, то рухнет все. Барьеры падут, и она увидит беззащитного, сломленного и потерянного парня, который пусть и боится признаться, но все еще не забыл, кто она для него, кем была и остается до сих пор.
Саша выходит из подъезда и глубоко вдыхает, поднимая взгляд к окнам. На кухне в квартире Насти все еще горит свет, но за стеклом никого, ни тени, ни силуэта. Морев направляется к выходу со двора, ощущая, как призрачный металл вокруг его ступней нагревается все сильнее. Ему хочется вернуться, хочется снова оказаться на полу в небольшой комнатке и смотреть в распахнутые голубые глаза. Впервые у него появляется желание рассказать кому-то о том, что случилось, но он не знает, что хуже: если Настя действительно поймет его или же если она, как и все остальные, не сможет понять? Нет, она этого не заслуживает. Он ее не заслуживает. Он вообще не должен был больше появляться в ее жизни.
Добравшись до машины, припаркованной недалеко от главного корпуса университета, Саша садится за руль и упирается затылком в подголовник. На улице темно, мимо несутся автомобили, свет фар всполохами заливает салон, освещая перепачканные руки. Чертов Дэн. Чертов Макс. Чертов Зимин! Это все из-за них! Страх, ревность и злость в душе Морева вдруг устраивают настоящую бойню, чем загоняют в угол чувство вины, заставляя его ненадолго затихнуть. Что если Настя пострадает? Что если кто-то из них причинит ей боль, не сравнимую с ободранными коленками? Он не может этого допустить. Ни за что!
Морев зажмуривается и с силой вставляет ключ в замок зажигания, сжимает одной рукой руль, а второй достает телефон, мигом выбирая номер из списка контактов.
– Что-то ты зачастил со звонками, – раздается из динамика веселый голос Зимина. – Неужто собрание было настолько захватывающим, что ты решил поделиться впечатлениями?
– Где ты? – сухо спрашивает Морев.
– Что-то случилось?
– Я спросил, где ты?
– У мамы. Сижу с малыми, – отрывисто отвечает Дима.
– Сейчас приеду, – бросает Саша и завершает звонок.
Вечернее умиротворение затихающего города ни капли не влияет на Морева, он оставляет машину поперек подъездной дорожки и влетает во двор, даже не подумав закрыть за собой калитку. Саша уже успел забыть, каково это – злиться не на себя, а на кого-то другого, и поэтому совершенно теряет контроль.
– Зима! – кричит он, остановившись у входа в дом.
Дима открывает дверь и выходит на низкую бетонную площадку, у его ног крутится старичок мопс, а за спиной звучат голоса мультяшек и детское хихиканье.
– Что… – Дима не успевает договорить, потому что Саша с ходу бьет его по лицу, крепко сжав кулак.
– Я предупреждал тебя! Предупреждал! – рычит Морев.
Зимин выпрямляется и прижимает руку к щеке, осторожно открывая рот, чтобы проверить, цела ли челюсть.
– Ты хоть бы объяснил, в чем дело, прежде чем морду бить, – бубнит он.
– А я объясню. Сегодня к Насте приходил Дэн. Он шел за ней от универа и поймал у подъезда, чтобы передать тебе кое-что от Макса. Она тебе еще не писала?