к антисептик и прижимаю к ране в уголке губ. Если драки не было, то откуда это? Камень отлетел? Задумавшись, провожу большим пальцем по бледно-розовой окантовке нижней губы Саши. Мягче, чем кажется. Светлые ресницы вдруг вздрагивают, и уже через мгновение Морев смотрит прямо мне в глаза.
– Больно? – спрашиваю встревожено.
– Нет, – отвечает он и опускает взгляд на мои губы. – Просто мне показалось, что ты собираешься поцеловать меня, воспользовавшись ситуацией.
Вдох першит в горле. Сейчас не время, но эмоции и мысли бесконтрольны. Вспоминаю нашу игру в спортивном зале и то, чем все закончилось. Холодный валун падает на дно живота, так ощущается неприятная правда. Может, я и нравилась Саше раньше, но теперь это не имеет значения. Думаю, сейчас я для него не больше, чем просто девочка из детства. Убираю руку от его лица и комкаю в пальцах влажный ватный диск:
– Не волнуйся. Я помню, что с замарашками ты не целуешься.
– Когда я такое говорил?
– Когда мы играли в «тридцать три».
– А-а-а… ну так я соврал, – с легкостью бросает он, отправляя меня в моральный нокаут.
– О чем именно?
– Обо всем.
– Ты перестанешь загадывать мне загадки?
– Да я и сам не могу их разгадать.
Секунды утекают, Морев смотрит на меня, не моргая, а я не знаю, что делать. Похоже, сильно он головой приложился, а у меня и без того мозги набекрень. Между нами точно стена из толстого стекла, мы видим друг друга, но никак не можем понять, не можем докричаться.
– Нужно… – Принимаюсь судорожно собирать использованные салфетки по полу. – Нужно обработать затылок.
– Хорошо. Только не делай мне лоботомию.
Тихо цокаю языком, забираясь на диван. Он просто неисправим. Промываю рану антисептиком, отодвигая волосы. На мое счастье, все не так страшно, кровотечения нет, но шишка внушительная.
– Ну что там? Мозг видно?
– А он есть?
– О! Ты тоже пошутила?! Ну наконец-то!
– Не дергайся, – строго велю я.
Саша склоняет голову и упирается виском в мое колено. Приоткрываю рот, порывисто вдохнув, и медленно выдыхаю. Голова пустеет, а глупое сердце увеличивается в размерах. Дурацкий дурак Морев. Ну вот и что мне с тобой делать? Ласково провожу кончиками пальцев по его макушке, и тихо глотаю горькие слезы. Это боль и сожаление. Сочувствие, тревога, страх. Я со своими разбитыми коленками еще подарочек по сравнению со всем этим.
– Сейчас приложу холод, – предупреждаю я.
– Угу, – мычит Саша, устраиваясь удобнее.
Вот так и сидим. Я держу мясо, замотанное в полотенце, у его затылка, а он размеренно дышит, положив голову мне на колени. В квартире тихо, лишь с улицы доносится урчание машин. Буря эмоций медленно стихает и отступает, оставляя легкую дымку смятения.
– Настя, – тихонько зовет Саша.
– Да?
– Спасибо. И прости, что…
– Даже не смей. Не вздумай извиняться.
– Я думал, ты любишь, когда я извиняюсь.
– Вот как только поправишься, встанешь на колени, а пока… пока просто поправляйся.
– Хочешь поставить меня на ноги, а потом на колени? – его голос слаб, и он глотает звуки, будто в стельку пьян. – Звучит заманчиво. Так и сделаем.
Смешок толчком бьет по грудной клетке, но я закрываю рот, чтобы не рассмеяться в голос, а вот Саша сдавленно хихикает. Весело ему? Сумасшедший.
– Хватит уже упражняться в юморе, – в моем тоне явно не хватает строгости, но я стараюсь. – Сейчас тебе нужен покой.
– Мне просто нравится, когда ты смеешься, – сонно бубнит он и немного ерзает, потираясь щекой о мою ногу.
– Да? Что же ты в школе с шутками ко мне не подкатывал?
– Знаешь, если бы я понял раньше, чем именно смогу привлечь твое внимание, то прыгнул бы под машину.
– Сдурел?!
– Эта шутка не смешная, да?
– Конечно, нет!
– Ладно, забыли.
– Морев, – перекладываю холодный компресс в левую руку, а правую опускаю на его лоб, – ты меня с ума сведешь.
– В плохом смысле или в хорошем?
– Во всех.
Саша накрывает мою ладонь своей и «стягивает» на глаза. Жар его кожи впитывается в мою и растекается по телу волнующим теплом. Забываю обо всех вопросах и загадках, выцарапанных на стеклянной стене. Сейчас ее нет, между нами одна лишь нежность. Взаимная, молчаливая, одна ее часть принадлежит прошлому, а другая – уже настоящему. Я не знаю, кто мы друг для друга. Не знаю, что нас ждет, но сейчас, в этом безмолвии, в этих бережных касаниях и тихом дыхании мы не чужие, не школьные враги, не просто знакомые, а кто-то… кто-то… определения нет, все так перемешалось. Мне хочется закрыть глаза и раствориться, но я одергиваю себя. Нельзя забываться. Кто-то из нас сейчас должен быть в трезвом уме, а единственная, у кого не пробита голова, – я.
– Ну как ты? Хоть чуть-чуть лучше?
– Да. Из тебя вышла бы неплохая медсестра, Мореева. Мне правда лучше. И почти ничего не болит.
– Ты никуда не пойдешь, – настороженно отвечаю я.
– Не отпускаешь?
– Нет.
– Хорошо. – Мне кажется, что он улыбается, и это приносит капельку успокоения. Саша остается, и причины сейчас неважны. Даже если это все потому, что он попросту не в состоянии встать.
Молчание затягивается, и мне не то чтобы неловко, скорее немного тревожно, когда он так долго не подает признаков жизни.
– Знаешь, а ведь моя бабушка была медсестрой.
– Да? Так ты потомственная… м-м-м… как это? Врачунья?
– Почти, – усмехаюсь я. – В их с дедом доме был здоровенный стеллаж с медицинскими справочниками и энциклопедиями. Помню, как-то раз я нашла инструкцию о том, как накладывать гипс. Плюшевого медведя мы тогда еле отстирали от теста и туалетной бумаги.
– Бедняга, – отвечает Саша, и мне кажется, что его голос стал теплее. – Почему ты не пошла по ее стопам? У тебя могло бы быть большое будущее.
– Потому что чуть позже дедушка подарил мне альбом, медовую акварель и научил рисовать бабочек. С тех пор я не могу остановиться.
– Оно и видно. Рисунок на стене – твоя работа?
– Ты заметил?
– Конечно. Вышло классно.
– Не могу поверить, что ты меня хвалишь.
– У меня же дырка в башке.
– Так ты не искренне?
– А ты как думаешь?
Вот же заноза. Но пусть лучше подкалывает меня, чем говорит о том, чтобы уйти.
– Расскажи еще что-нибудь, – просит Саша. – Как тебе универ? Ну, кроме того, что Зубастик достает. Чему вообще учат на дизайне?
И я говорю, рассказываю обо всем, что приходит в голову. О нормальных преподавателях, заданиях, страхе перед первой сессией. Саша же наоборот, немногословен, но это не страшно. Правда, чем больше проходит времени, тем тяжелее становится его голова, лежащая у меня на коленях, а реакции и ответы прилично запаздывают, заставляя беспокойство забить в колокол.
– Саш, может хоть родителям позвоним? Ну, чтобы они могли забрать тебя домой.
– Они в Красе. Переехали полгода назад.
– А Ксюша?
– С ними.
– Какой ужас, бедная девочка. Она ведь сейчас… в каком? В десятом классе?
– В одиннадцатом.
– Вряд ли она обрадовалась переезду.
– Нет. Она была за.
– Вот как? А ты почему остался?
– Я… – начинает Морев, но вдруг затихает. Проходит несколько мгновений, и он вновь говорит: – Я уже достаточно взрослый, чтобы жить один.
Ответ логичный, но что-то в нем меня коробит. Саша поднимает голову с моих колен и убирает холодный компресс в сторону. Взволнованно хлопаю ресницами и вскакиваю. Он ведь не думает, что я его прогоняю? Я совсем не это имела в виду!
– Саш, я же не…
– Мне пора, – говорит он, пытаясь подняться. – И так засиделся.
Бросаюсь ему на помощь, но Морев выставляет одну руку, останавливая меня, а второй опирается о диван. Встает на колени, крепко стиснув зубы, упирается сначала одной ступней в пол, затем второй, и очень медленно распрямляется.
– Ты посмотри методичку и лекции, что я принес. Они…
– Я тебя никуда не отпускаю!
– А я тебя и не спрашиваю.
– Морев, один щелбан – и ты в отключке.
– Снова угрожаешь мне?
– Ты же по-другому не понимаешь.
Он вздыхает и стыдливо отводит взгляд:
– Настя, мне хочется спать. Очень сильно.
– Какие проблемы? Спальня там, – указываю пальцем на дверь.
– Я не могу…
– Тогда диван.
– Предлагаешь мне остаться на ночь? Ты в своем уме?
– А ты в своем?! Что, если ты потеряешь сознание по дороге? Что, если тебе станет хуже? Ты не можешь остаться один!
– Не вопи, – жмурится он.
– Ладно. Хорошо. – Стараюсь дышать глубоко, чтобы хоть как-то успокоиться. – Я одна тебя не дотащу. Давай позвоним…
– Никому мы звонить не будем.
– Но…
– Настя, – мое имя звучит как хруст ломающегося льда, и я падаю в замерзшее озеро, погружаясь с головой, – некому звонить. Никто за мной не приедет.
– Значит… ты остаешься. Точка! – серьезно заявляю я.
Саша втягивает ртом воздух, собираясь продолжить сопротивление, но боль, как бы ужасно это ни звучало, на моей стороне. Она не дает ему ответить, зато дает мне тысячу причин стоять на своем, хоть и достаточно было всего одной.
– Если у тебя еще остались силы на споры, то можем продолжить, но я могу чем угодно поклясться, ты не выйдешь из моей квартиры один. Даже если мне придется еще раз ударить тебя по голове. И тогда я соберу здесь консилиум из врачей, полиции и твоих родителей. Я не шучу. Тебе ясно?
– И что из тебя выросло?
– Разумный человек.
– Даже слишком, – обреченно отзывается он. – Ладно, сдаюсь. Ты победила. В ванную мне хоть можно сходить?
– Только дверь не запирай. И кричи, если что.
– Господи, Мореева…
– Шуруй!
Саша медленно уходит, и я прислушиваюсь к тому, какой из дверей он хлопнет. Попробует тронуть входную, и я правда его вырублю. Раздается легкий щелчок. Ну вот, послушный мальчик. Отправляюсь в спальню и достаю из шкафа комплект постельного белья, стягиваю с кровати плед, накинутый поверх одеяла, и хватаю подушку. А ему точно будет удобно? Может, лучше в постель уложить? Двусмысленность обжигает щеки, и я грозно топаю обратно в гостиную. Морев за сегодняшний вечер должен построить мне завод по производству успокоительного!