– Правда? Ну так мы в одной команде.
Новочеркасск остается позади, в свете фар лишь серое полотно дороги. Саша косится в мою сторону, и мы вновь встречаемся взглядами.
– Все еще не могу поверить, что ты меня поцеловала. – Слова кажутся нежными и трепетными, но тон Саши говорит об обратном. Он напуган и растерян. Словно я не поцеловала его, а нос отгрызла.
– Уже хочешь, чтобы расцеловала обратно?
– А это возможно?
– А ты бы правда хотел?
Он шумно вздыхает и крепче сжимает руль, возвращая внимание дороге. И вот мы снова подвешены над пропастью, привязанные друг к другу. Одно неловкое движение, легкий толчок – и рухнем. А как же иначе?
– Я… я могу отвезти тебя домой, если…
– Начина-а-ается, – тяну устало, упираясь затылком в подголовник.
– Настя, все не так…
– Просто? Это я уже поняла. Спасибо.
– Ты…
– Я все знаю, – произношу громко и четко. – Дима мне рассказал. Вообще все, от начала и до конца. Про Мишу, вашу компанию и то, что с ней стало.
Морев затихает, и я замечаю как его лицо, скрытое тенью, искажается от болезненной гримасы. Да, наверное, это было слишком прямо, но мы больше не можем ходить по кругу. Он стал чересчур мал.
– Так вот оно что, – медленно проговаривает Саша, и скорость машины тоже снижается. – Ты это из жалости?
– Что? – скривившись переспрашиваю я.
– А я-то думаю, почему ты смотришь на меня, как на привидение, – он говорит это с таким облегчением, что я стервенею от безысходности.
– Ты так и выглядишь вообще-то! Да и ведешь себя тоже!
Саша уже было собирается сказать что-то еще, но не делает этого. И правильно, глупо спорить с фактами.
– Нет, – несвоевременно, но все же отвечаю я. – Жалость тут далеко не во главе всего.
– Ты не обязана это делать.
Зажмуриваюсь и сжимаю челюсть до хруста на зубах. Я так долго держала себя в руках, что фильтр, отвечающий за осторожность, напрочь отключается:
– Да если бы я башкой могла выбирать, то уже давно послала бы тебя…
– И это было бы отличным решением.
– Ну конечно! И ты наверняка обрадовался бы!
– За тебя – да.
Горячо выдыхаю. Плевать, насколько глубока эта пропасть. Будем падать.
– Останавливай машину!
– Ты не пойдешь отсюда пешком, – спокойно отвечает Саша. – Доедем до разворота и вернемся.
– Останавливай, я сказала!
– Настя…
– Останови! – кричу что есть сил.
Саша выкручивает руль и съезжает на обочину, за которой виднеется темная посадка. Отстегиваю ремень безопасности и поворачиваюсь влево.
– Выходи.
Он хмурится, и я повторяю:
– Выходи.
– Я не пущу тебя за руль.
– Если захочу, куда угодно пустишь. Понял?
– Что с тобой такое?
– Выйди и узнаешь.
– Лад-но, – не без опасения отвечает он и все-таки открывает дверь.
Распахиваю свою и буквально выпрыгиваю из машины, оббегаю ее и тычу пальцем в землю у капота:
– Сюда иди!
Саша оглядывается по сторонам. Страшно ему? Вот и хорошо.
– Иди. Сюда, – рычу я.
Он сглатывает и подходит ближе. Хватаю его за плечи, разворачивая, и толкаю к капоту. Хлопаю ладонями, кожа саднит от встречи с металлом, но мне все равно. Главное, что Морев теперь в моей ловушке.
– А теперь слушай внимательно… – Запал разъяренной силы исчезает так же быстро, как и появился. Опускаю голову и утыкаюсь лицом в грудь Саши, мерзко всхлипнув.
Он тут же обнимает меня, сначала легонько, точно на автомате, а после все крепче и крепче, более осознанно. Ну почему все так сложно? Почему мы не можем быть заодно? Морев прижимается губами к моей макушке, и я обхватываю его за талию. Слова комом встают в горле, от тяжелого дыхания свербит в носу.
– Прости, – тихо говорит он. – Я не хотел снова тебя расстроить. Прости меня. Слышишь?
– Саш… – Поворачиваю голову, мое ухо точно напротив его сердца. Оно бьется быстро, но мое все равно выигрывает в этой гонке. – Я понимаю, что тебе сложно. Правда. Все это ужасно. И я не буду… не хочу… блин, как же трудно… Мне нужна методичка по безопасным разговорам. Такая есть?
– Говори, – мягко подталкивает он. – Все, что угодно. Тебе можно.
– В этом и проблема. Я не знаю, что нужно говорить.
– Значит, ничего не нужно.
– Нет! Если мы… если ты… то есть… Все ведь уже случилось. Да? Я, ты… понимаешь? Я не знаю, как помочь, но…
– Настя, – еще ни разу мое имя не звучало так нежно и ужасающе одновременно, – я не хотел тебя втягивать. Не хотел, чтобы ты узнала, чтобы на тебя все это свалилось. Мне нужно было держаться от тебя подальше, но не вышло. Прости. Это я во всем виноват. И мне так жаль, что ты теперь…
– Нет, все не так.
– Так. И ты это знаешь.
– И мне плевать! Слышишь?! Мне все равно!
– Мореева, ты же умная… ну, иногда. Тебе не нужны эти проблемы.
– Если в комплекте с тобой, то, похоже, нужны. И я тупая. Спроси у Зубастика.
Саша порывисто усмехается, и я немного расслабляюсь. Вот так уже лучше. Запрокидываю голову, он смотрит на меня сверху вниз. Не знаю, что из этого получится, но все, что я делаю, как и сказал Дима, исходит только из моих желаний. Я хочу быть рядом. Он мне нужен. Это невозможно объяснить логически, да и ни к чему. Не в нашем случае.
– Давай хотя бы попробуем, – предлагаю я. – Вдруг получится. У меня нет волшебной таблетки, нет простого и быстрого решения. Я с трудом понимаю, что творится в твоей голове, не могу даже представить, что ты чувствуешь, и боюсь предположить, куда тебя несет, но… процесс запущен, Морев. Ты ведь помнишь, что я сталкерша? Ты уже обречен на мое преследование.
Саша смягчается, вижу искорки влечения в его глазах. И это крошечный, но шаг вперед. По крайней мере, я на это надеюсь.
– Это я твой сталкер, – с улыбкой произносит он.
Мимо проносится машина, и я вздрагиваю от неожиданности, поняв наконец, какую истерику только что закатила. Как-то даже неловко.
– Поедем дальше? – спрашивает Саша. – Или ты все-таки хочешь в лесополосу меня загнать?
– Извини, – смущенно отвечаю я. – День был долгий.
– Да. И ты страшна в гневе, Мореева. Такого от тебя я даже не ожидал.
– Зато ты, как оказалось, можешь быть очень послушным.
Саша задумчиво хмыкает и мотает головой, будто удивлен своей же покладистости. Сцена была та еще, Голливуд отдыхает.
– А куда ты меня везешь? – спрашиваю я, упираясь подбородком в его грудь, прячась от ветра.
– Не только же Зимину тебя на свидания водить, – отвечает Саша, нагнувшись.
– Ты ревнуешь?
– И давно. Настенька Зимина.
– Я все еще ненавижу тебя за то, что ты читал тот блокнот, – отзываюсь хмуро.
– Стихи ты писала отвратные.
– Заткнись! – ворчу я, пытаясь выбраться из объятий, но они становятся только крепче.
– А мою фамилию напишешь?
– У меня и так почти такая же фамилия.
– Одна буква лишняя.
– Нормально там все с буквами!
Саша смеется, и я, обомлев, забываю, на что злилась. Теперь его дразнилки кажутся милыми, а не раздражающими. Как же хочется, чтобы он почаще был таким веселым.
– У меня есть предложение, Мореева. Не знаю, насколько получится, но…
– Слушаю, – деловито отвечаю я.
– Давай представим, что сегодня у нас обычное первое свидание.
– Притворимся, что проблем нет?
– Хотя бы ненадолго.
– Я за, – киваю устало. – У меня уже мозг болит.
– А он есть?
– Ой, да замолчи ты! Все нервы мне вытрепал!
– И оно того стоило? – недоверчиво спрашивает он.
– Ну-у-у… целуешься ты классно, так что…
– Ты тоже.
Смущенно улыбаюсь, а Саша усмехается и отпускает меня.
– Садись в машину, – бросает он.
– За руль?
– Ага. За два руля.
– Жлоб! – кривляюсь я, остановившись у распахнутой пассажирской двери.
– Разве ты умеешь водить? – Морев выглядывает из-за крыши машины.
– Ты мог бы меня научить.
– Знаю я, как ты учишься. Будешь читать мне стихи в кювете?
– Жлоб икс два! – Показываю язык и сажусь в кресло.
Поверить не могу, что у меня свидание с Моревым. Настоящее свидание! Представляю, что сказала бы мама. «С кем? Настя, ты что?! О чем думаешь!? Это же тот самый обалдуй, из-за которого ты плакала по четным числам месяца, а он из-за тебя – по нечетным!» Саша хлопает дверью и заводит мотор. Уютное расслабление превращает тело в желе, и я рассматриваю профиль Морева, внимательно следящего за дорогой. Вид у него, мягко сказать, изможденный, иссушенный, но… мне нравится его нос с легкой горбинкой и крупным кончиком, нравятся губы, что целуют так нежно, что кружится голова. «Мам, не поверишь, но я, похоже, влюбилась в этого обалдуя».
– Ты во мне дырку просверлишь, – говорит Саша.
Пристыженно отвожу взгляд, поворачивая голову к лобовому стеклу.
– Насколько плохо я выгляжу? – приглушенно спрашивает он.
– Не плохо, – поправляю я. – Просто кажешься очень уставшим.
– Не был я готов к свиданию.
– Да и я, в общем-то, тоже.
– Ты всегда красивая.
– Странно слышать это от человека, который много лет звал меня не иначе, как замарашка.
– Ты первая обозвала меня заморышем.
– Да? – усмехаюсь я. – Ну прости. Думаю, причины у меня были. И веские.
– Не без этого, – тихо смеется Саша.
– Вообще-то я всегда считала тебя симпатичным, но ты бесил меня до помутнения рассудка.
– Я старался, – довольно отвечает он, и моей руки касаются его теплые пальцы.
Саша сжимает мою ладонь и опускает к себе на колено, ловко переключает передачу и снова кладет свою руку на мою. Прикусываю нижнюю губу, от дурашливой радости кровь в венах сменяется на колючее игристое вино. Вот ради таких моментов, наверное, люди и совершают все те глупости, о которых потом вспоминают со слезами на глазах, но, думаю, если речь о любви, места для сожалений не должно быть. Как бы там ни было, куда бы ни завело… Пальцы Саши сплетаются с моими, и я закрываю глаза. Отказываться даже от нескольких часов блаженного счастья из-за страха возможной боли – трусливо и глупо. Жизнь состоит из карандашных набросков временных отрезков, и только художнику решать, какими цветами их заполнить и заполнять ли вообще. А мы все своего рода художники, творцы жизни. Нереализованные мечты остаются блеклыми, неудачи становятся темными, а победы… победы всегда яркие. И если сейчас я могла бы взять краски, то определенно выбрала бы пастельно-желтый и облепихово-оранжевый, как свет фонарей, а еще розовый, как цветы миндаля, чтобы написать свои чувства.