Саша выкидывает в ржавую урну окурок, неподалеку тарахтит старый трамвай, проезжающий мимо студенческой поликлиники. Дима горбится, пряча руки в карманах куртки, и молчит. Он и так уже рассказал все, что знает.
– Так не должно было быть, – мрачно произносит Саша.
– Кто знал, что Настя и Аня будут общаться? – в тон ему отвечает Дима.
Морев кусает щеки изнутри, смотрит по сторонам, будто где-то должен появиться желанный выход, но вокруг все тот же серый город.
– Сань, она… она волнуется за тебя.
– И так тоже быть не должно. Фигово ты старался. Не было других тем для разговоров, что ли?
– Посмотрел бы я на тебя. Настя может быть очень убедительной и требовательной, если захочет.
– Угу, это она умеет. Ладно, проехали. Я тоже облажался.
– В смысле? – настороженно уточняет Зимин.
Свистит ветер, и Саша запрыгивает на грязную скамейку и садится на корточки. Зимин хмурится, заметив, как на мгновение лицо друга озаряет светлая улыбка, вызванная какими-то загадочными воспоминаниями.
– Да ладно? – усмешка Димы собрана из опасений и облегчения.
– Да, – смиренно кивает Саша. – Ты был прав. Сколько бы я с собой ни договаривался, держаться от нее подальше не получается.
– Значит, поборемся?
– Нет.
– Но ты ведь…
Морев поднимает голову, и Дима не может не отметить крохотных, но все же изменений. Цвет лица более здоровый, чем обычно, никаких кругов под глазами, а взгляд решительный и целеустремленный. Трещины боли никуда не делись, они все еще там, в этих голубых замерзших озерах, но уже не такие глубокие.
– Я уже победил, – отвечает Саша.
– Даже так? – Дима отворачивается, стараясь поскорее утихомирить внутренний протест. Он ведь изначально этого и добивался, но почему-то радость пьет на брудершафт с огорчением, а в кубке сладкий, но все же опасный яд. – И когда успел?
– В субботу.
– Сразу после…
– Да.
Зимин пинает растоптанную упаковку от жвачки и подходит ближе к скамейке. Сжимает кулак и отводит правую руку для удара. Морев не двигается, даже не моргает. Смотрит и ждет наказания. Секунды утекают, ветер становится холоднее и свирепее.
– Бей. Я заслужил, – говорит Саша.
Дима приподнимает уголок губ, напрягает плечо и едва ощутимо проходится костяшками по подбородку друга.
– Не будем расстраивать Настю, – усмехается он. – Вряд ли она обрадуется твоим новым синякам.
– Ты так за нее переживаешь.
– А ты плохо скрываешь ревность, – парирует Зимин. – И переживаю я за нас с тобой. Кажется, мы конкретно достали твою ромашку-Морееву. Я не удивлюсь, если скоро она соберет нас всех и прикопает под какой-нибудь милой пушистой елочкой.
Морев негромко и недолго смеется, но Зимину и это в радость. Все-таки появление Насти пусть и не сломало совсем это адское колесо самобичевания, но замедлило его ход.
– Что будем делать с Максом? – серьезно спрашивает Дима. – Вызовем на разборки? Объяснишь ему популярно, что…
– Дим, – испуганно обрывает его Саша. – Я… я не знаю… не уверен…
– В чем? Что хочешь быть с Настей? Или ты собираешься прятать ее? Думаешь, она оценит?
– Я не… – Саша тяжело дышит и запрокидывает голову.
– Говори. Год молчал. Хватит! Мы уже здесь. Все, что могло случиться, случилось. Тебе не убежать, да ты и не сможешь. Мне жаль, что Настя попала под перекрестный огонь, но… ее ты теперь не бросишь, придется решить эту ситуацию. Сань, скажи, что у тебя в голове. Ты же знаешь, я смогу понять все. Я хочу помочь.
– Когда я… когда я с Настей… – нерешительно начинает Морев и затравленно поглядывает на друга.
– Стесняться будешь? Передо мной? Напомнить, как ты на осу сел?
Саша закрывает ладонью глаза и сдавленно мычит. Это не самые лучше воспоминания, хоть и смеялись они тогда до слез.
– Я слушаю, – настойчиво произносит Дима.
– Она ведь и тебе нравится.
– С тобой мне не тягаться, Ромео.
– И все-таки…
– Мор, не беси. Я надеялся, что все будет именно так. Настя действительно классная, но… я переживу. Я, блин, твой лучший друг! Это важнее!
– Сопливо-то как, – кривится Морев.
– Сейчас еще и в любви признаюсь, если не заговоришь! – беззастенчиво продолжает угрожать Дима.
Саша вздыхает и опускает вытянутые руки на колени, глядя на разбитую плитку:
– Когда я с ней, кажется, будто ничего не было. Получается ненадолго забыть о том, что случилось, потому что она никак мне об этом не напоминает. Но стоит вспомнить, стоит остаться одному… Дим, как я могу? Я ведь…
– Стоп. Остановись.
– Но это правда. И я не знаю, как это контролировать. Словно… словно мысли…
– Не всегда твои, – с пониманием заканчивает Дима. – Сань, так бывает. Это горе, потеря. Это чувство вины. И после случившегося это естественно, но ты уже вышел за все допустимые пределы.
– Знаю. Я все понимаю, правда, но… это просто есть. Я никуда это не дену. И я боюсь ранить Настю. Боюсь, что не выдержу.
– Ты думаешь о самоубийстве?
– Иногда. – Саша опускает голову еще ниже. – По-разному. С разных сторон. Это безумие. Я – псих.
– Привет, я Дима. И я тоже псих. Давай дружить? – грустно кривляется Зимин и забирается на скамейку, усаживаясь рядом с Моревым.
– У тебя так было? – глухо спрашивает Саша.
– Не у меня, – тихо отвечает Дима.
– Ты про отца?
– Нет. Про маму.
– Она…
– Угу. Пыталась несколько раз. Я сам плохо помню тот период, но подсознание помнит. Иногда мне снятся те дни.
– Ты никогда не рассказывал.
– Да как-то… к слову не приходилось.
– Мне жаль, – Саша поднимает голову и поворачивается к Диме.
– Это уже в прошлом, но спасибо. Я ценю.
– Как она сейчас?
– Отлично. Муж, дети, работа. Все, как у всех.
– А мелкие как?
– Интересуешься жизнью моей семьи? – Дима иронично дергает темной бровью.
– Я многое пропустил, – с искренним сожалением отвечает Саша и слабо улыбается. – Матвей и Кирюха тебя еще не гнобят? Их все-таки двое.
– Я все еще сильнее.
– Это ненадолго.
– А твое семейство там как? Нравится в Красе?
– Вроде бы да. Не знаю. Мы редко созваниваемся.
– Видел фотки Ксю недавно… просто вау. Она там парня еще не нашла?
– Тебе-то что? – хмурится Морев.
– Просто спросил, – загадочно улыбается Зимин. – Из вежливости.
– Знаешь, куда ее себе засунь?
– Ой, да успокойся. Ксю и мне как сестра.
– Держи эту мысль в голове. Ладно?
– Странно, что для Насти ты меня одобрил, а для Ксю – нет.
– Насте восемнадцать, и мозги уже есть, а у этой…
– Не обижай мою будущую жену!
– Зима, ты по морде давно не получал?
– Она мне вообще-то обещала! – смеется Дима.
– Ей было шесть! – Саша тоже не может сдержать улыбки.
Впервые за долгое время разговор между парнями действительно искренний и по-дружески теплый. И для обоих он ощущается как глоток свежего воздуха, ведь они больше десяти лет были друг для друга близкими, важными, нужными, почти родными. Застали такие моменты жизни, о которых стыдно рассказывать, но весело вспоминать, поддерживали, переживали, радовались победам и успехам. Их дружба уже многое пережила, но последнее испытание все еще не пройдено. И Морев, и Зимин вместе с Мишей потеряли кое-что еще. Часть юности, легкость мысли, кусочек души, надежду и веру в беззаботное счастье. Им придется снова искать все это в других людях, в новых событиях, в себе. И они обязательно справятся, если захотят. Если приложат достаточно сил и наберутся храбрости, чтобы принять свою жизнь и при необходимости изменить ее до неузнаваемости.
– С возвращением, братан, – Дима толкает Сашу плечом. – Я скучал.
– Я тоже. И по Мише скучаю. Временами кажется, что он вот-вот позвонит, и мы пойдем шататься по дворам, пока его… – Саша сжимает зубы, вспомнив мать и отчима Леванова.
– Ты знаешь, что сейчас с ними?
– Нет. Видел этого жирного урода всего раз, он меня даже не узнал. А мать последний раз видел в «мусарне».
Парни сидят в молчании несколько минут, не обращая внимания на холод и сырость. Мимо снуют прохожие, студенты у ларька через дорогу покупают пирожки. Жизнь не прекращается после чьей-то смерти, но это уже другая жизнь. Не хорошая, не плохая, просто другая.
– Вы разговаривали с Настей после субботы? – спрашивает Дима.
– Еще нет.
– Ты идиот?!
– Я спал.
– Все воскресенье?!
– Прикинь, – пораженно отвечает Саша. – Отрубился, а проснулся уже сегодня утром.
– Напиши ей!
– Может, лучше…
– Слушай, – вздыхает Дима, – она не дурочка и все понимает. Никто от тебя не требует переродиться и мигом забыть о том, что случилось. Давай постепенно из этого выбираться.
– Дим, я реально благодарен за то, что ты делаешь, но… я не хочу быть твоей проблемой, а проблемой Насти тем более. Не хочу, чтобы она меня жалела.
– А может, тебе это нужно.
– В каком смысле?
– Ну, чтобы кто-то любил тебя, пока ты сам себя ненавидишь. В любом случае у Насти есть выбор.
– Я или ты?
– Нет, – кисло усмехается Дима. – Хочет она быть с тобой или нет. Не решай за нее. Сам ведь сказал, мозги у нее есть.
Опускаю палец в банку темно-фиолетовой акриловой краски и размазываю ее по холсту. Затем идет синяя, черная, серая… немного голубой и капелька белой. Сижу на полу в гостиной, из динамика телефона на полной громкости звучит мой творческий плейлист. Спина и шея уже немного затекли, между лопаток копится ноющее напряжение, но я продолжаю рисовать при помощи рук и художественных кистей ночное небо. Далекое, влекущее, загадочное и незыблемое. Сжимаю зубы, чувствуя текстуру и приятную вязкость краски. Мне нужно отвлечься, нужно нырнуть глубже, потому что на поверхности реальности я задыхаюсь от неопределенности.
За окнами темнеет, круг света от настольной лампы становится клеткой, но она не угнетает, а защищает. Беру жесткую широкую кис