Натягиваю чистую футболку и мягкие пижамные штаны. В мышцах ощущается легкое покалывание, спина и локти немного зудят, но это все ерунда. Поболит и пройдет, заживет и исчезнет, только воспоминания о сегодняшнем вечере надолго задержатся в памяти. Улыбка растягивает губы, остатки лавандового тумана все еще немного кружат голову. Я верю Саше. Верю его чувствам. Они настоящие, по крайней мере сейчас, а все, что будет дальше… холодок сомнений стекает вниз по горлу, и я решительно глотаю его. Нет, это не было ошибкой. Не для меня.
Достаю с полки чистое полотенце и кладу его на край раковины, делаю глубокий вдох и, надев тапочки, возвращаюсь в гостиную. Краски сложены по коробкам, в чистом стакане стоят вымытые кисти. Саша сидит в одних спортивных штанах на полу у дивана, положив руки поверх согнутых колен, и смотрит в пустоту. Жалеет? Переживает? А может, придумывает план по возвращению мне девственности? Я бы даже не удивилась.
– Мы испортили ковер, – говорит он.
– Он у меня не первый. – Подхожу ближе, и Саша поднимает голову. – В отличие от тебя.
Он стискивает зубы, дергая желваками, и я понимаю, что его борьба с собой возобновляется. Это, конечно, немного расстраивает, но я знала, на что иду. Моральные откаты Морева меня больше не пугают.
– Саш…
– Как себя чувствуешь? – его голос сух, в глазах тусклая тревога вместо яркого синего пламени влечения, а улыбка спрятана в опущенных уголках рта.
– Женщиной, – отвечаю ровным тоном.
Морев порывисто вздыхает, и я не могу сдержать тихий смех. Кажется, перенапряжение превращает меня в клоунессу, но лучше шутить, чем истерить. Верно?
– Я в порядке, – спешу его успокоить.
– Точно?
– Точно. Иди в душ. Краска уже засохла, скоро чесаться начнешь.
Он поднимается на ноги, но не спешит уходить. Его взгляд мечется по моему лицу, а искреннее беспокойство становится физически ощутимым.
– Настя…
– Скажешь, что тебе жаль, и я тебя задушу.
– С ума сошла? Я… для меня это…
– Да, – тихо соглашаюсь, глядя в сторону.
Вспоминаю, как осторожен и нежен он был, его ласковые просьбы и заботливые наставления. Вес тела, частоту дыхания, близость. Все это было особенным. И я не променяла бы этот момент ни на что другое.
– Для меня тоже, – добавляю с улыбкой, потому что сомнений в том, что для Саши все это не менее важно, нет.
Чувствую дыхание на щеке. Поцелуй, еще один ближе к губам. Ресницы тяжелеют, глаза закрываются. Саша касается моей шеи кончиками пальцев, и я легонько его отталкиваю, почувствовав ладонью шершавость краски.
– Иди уже помойся! – хихикаю я.
– Прогоняешь меня? – щурится он, склонив голову.
– Просто не хочу, чтобы ты сыпью покрылся.
– Какая забота, Мореева. Всегда бы так.
– Будешь вести себя хорошо, еще и ужин приготовлю, – я деловито складываю руки на груди.
– Ого. Тогда мне придется на тебе жениться.
– Нужен ты мне! – кривляюсь я и демонстративно прицокиваю.
– Это мы еще посмотрим! – весело бросает Саша.
– Фамилию менять не буду!
– Куда ты денешься.
– Морев, ты… ты дурак! – озвучиваю последний аргумент.
– Да-да-да, – нараспев тянет он. – Я дурак, и тебе такие не нравятся. Это мы уже проходили.
Морщу нос, принимая поражение, а Саша широко улыбается. Все-таки глупые шутки отлично разряжают обстановку. От дурной радости все вокруг искрится золотыми бликами. Понимаю, что это ненадолго. Знаю, что нам еще со многим придется разобраться, но сейчас хочется просто насладиться тем, какими мы можем быть рядом друг с другом.
– Ладно, – Саша обходит меня, направляясь к ванной, – я быстро. Потом помогу тебе с ужином!
– Полотенце на раковине!
– Понял!
Выдавливаю из мягкого пакета сметану в тарелку с нарезанными огурцами и помидорами, а Морев достает пельмени из кастрюли, над которой клубится пар. Накрываем на стол, не прекращая подтрунивать друг над другом, атмосфера безопасного уюта придает ту легкость, которой очень уж не хватало в последние пару месяцев. Саша все больше улыбается, и я не могу перестать ловить его теплые взгляды, от которых приятно щемит в груди. Как остановить этот момент? Как остаться в нем навсегда?
Сажусь на стул, тихонько вздохнув от слабых болезненных ощущений, и Саша, уже занявший место напротив, резко вскидывает голову.
– Все нормально, – отвечаю я, предугадывая его вопрос.
– Нет. Тебе больно, – серьезно отвечает он. – И это ненормально.
– Разве?
– Ну-у-у… по идее, должно быть больше приятно, чем…
– Я в порядке. Честно! Просто ощущения немного… непривычные.
– Да уж.
– Морев, у меня такое чувство, будто я тебя девственности лишила, а не наоборот.
– У меня тоже, – скованно усмехается он, и я вздрагиваю от обжигающей вспышки волнения.
Накалываю пельмень на вилку, Саша запихивает в рот сразу два и усердно пережевывает. Откровенные разговоры, конечно, жутко смущают, но молчать и гадать, что каждый из нас думает по этому поводу, глупо. Переглядываемся. В моей памяти всплывают чувственные отрывки. И, судя по полыхнувшему яркому огоньку в голубых глазах, не только в моей.
– Тебе хоть… – неторопливо проговаривает Саша и поджимает губы. Вопрос не закончен, но это и не обязательно.
– Да, – отвечаю, опустив подбородок. – А тебе?
– Очень, – тише произносит он. – Но в следующий раз мы подготовимся получше.
– Угу.
– И больше никаких красок.
– Ладно.
– И ковров, потому что…
– Все-все, Морев! Прекращай! – машу я руками, а краска стыда беспощадно заливает мое лицо. – Дай мне хоть дух перевести!
– Ну вот, так-то лучше – довольно говорит он. – А то строишь из себя тут сильно взрослую. Мне даже не по себе.
– Я же для тебя стараюсь!
– А тебе не надо стараться. Мне нравится все, как есть.
– Да? – недоверчиво хмурюсь я.
– А ты не заметила?
Плечи опускаются на расслабленном выдохе, и я задумчиво смотрю в пустоту.
– Настя, я не хочу, чтобы ты из жалости ходила вокруг меня на цыпочках.
– Но я просто…
– Знаю. Ты хочешь помочь. И я благодарен, но не нужно ничего выжимать из себя насильно. Ладно? Ты должна быть собой. Ты нравишься мне без всяких условий. Любая, главная, настоящая. Не подстраивайся под меня, я этого не заслуживаю.
– Саша…
– Подожди. Дай закончить. Мне нужно еще многое разрулить, привести жизнь в порядок, но я рад, что ты рядом. Это уже больше, чем я мог бы… – Морев замолкает, и острие призрачной пики касается точки между моих лопаток. Мне трудно смотреть на то, как он ведет этот бой в одиночку, но если сражение в его голове, то, возможно, так и должно быть. – Настя, последнее, чего я хочу, так это добавлять тебе проблем и переживаний, поэтому оставайся со мной честной. Если тебе что-то не понравится, если я сделаю что-то не так, скажи или брось меня тут же. Хорошо?
Признание лишает дара речи, поэтому я только киваю, а Саша дергано улыбается, накалывая на вилку пару пельменей:
– Вот и договорились. А теперь ешь.
Уплетаю салат, украдкой поглядывая на Морева. Он сломлен, разбит, потерян. Он целый год один бродил в лабиринте самобичевания бесцельно и бездумно. Наверняка и мимо выхода проходил не один раз, но не замечал этого, ведь искал не его. Но, как бы там ни было, Саша не глуп и не слаб, ему просто нужно время, чтобы сменить ориентир, а еще поддержка и понимание, и это как раз в моих силах. Надеюсь, их будет достаточно.
Сытный ужин расслабляет уставшее тело еще больше, сонливость давит на веки. Собираю со стола тарелки, Саша вызывается добровольцем в бою с грязной посудой и становится у раковины. Шумит вода, и я опускаю голову на сложенные на спинке стула руки, наблюдая за Моревым. Его плечи чуть сгорблены и напряжены, а когда-то белые волосы теперь отливают желтизной, да и корни уже сильно отросли.
– Зачем ты покрасился?
Саша на мгновение застывает, а после с большим усердием принимается чистить дно кастрюли.
– Плохой вопрос? – уточняю я.
– Нет, – вздыхает он.
– Можешь не отвечать, если…
– Это была идея Миши, – перебивает Саша, и вены на его правой руке надуваются еще сильнее. – Он собирался сделать это перед тем, как… в общем, он не успел, а я решил закончить, что ли.
– Ясно, – произношу тихо. – Ну, тебе даже идет.
– Настя, он не был плохим человеком.
– Так я и не думаю.
– Думаешь. Все думают. Считают его слабаком, только это неправда. Большинство не выдержали бы и половины из того, что он пережил.
Язык прилипает к небу, не знаю, что и сказать. Он так защищает Мишу, что становится не по себе. Понимаю, они были друзьями, но поступок Леванова нельзя оправдать. У Миши был выбор, и он сам его сделал. Виски пульсируют от противоречий, жалость и злость бьются друг с другом. Все это слишком сложно и неоднозначно.
Саша ставит кастрюлю на сушилку для посуды, моет раковину, с силой выжимает губку и выключает воду. Вытирает руки о полотенце и разворачивается ко мне лицом.
– Теперь ты думаешь, что я больной.
– Не угадал. Я думаю, что тебе очень больно.
Встаю со стула, Морев отворачивается, но больше никак не препятствует моему приближению. Обнимаю его, сцепляя руки за спиной, и через секунду он уже обнимает меня в ответ.
– Мне жаль, что с ним все это случилось, – шепчу я.
– Спасибо.
– За что?
– За то, что жалеешь его, а не меня. Он это точно заслужил.
Прижимаюсь сильнее, сдерживая порыв сказать, что Саша тоже многого заслуживает. Например, обычной человеческой радости, спокойствия и… прощения. Но он сам еще не готов принять это. Пока нет.
– Уже поздно. Мне пора, – говорит Морев устрашающе ровным тоном.
– Может, останешься еще ненадолго?
– Это не побег, не волнуйся. Тебе нужно отдохнуть, завтра на учебу, а мне сейчас лучше побыть одному.
Морщусь от протеста. Я бы не хотела, чтобы он оставался один, но если ему это нужно, придется отпустить.