понимаю, что из всего этого реально, а что нет. Я как будто помню, что должен чувствовать, что делать, но по-настоящему больше не способен на это. Порой меня вообще ничего не волнует. Я не могу заснуть, а потом не могу проснуться, виню себя, через секунду уже других. Временами злость такая сильная, что хочется сделать страшное, но в следующий миг сил хватает только на то, чтобы просто лечь на пол с желанием больше никогда не подниматься. Я не знаю… не знаю, кто я и где. Не понимаю, что это за место, что за персонажи вокруг. Даже пацанов во все это втянул. Жеку, Дэна, Макса. Хотя они…
– Саш…
– Нет, не надо. Знаю, что ты хочешь сказать. Да, Макс говнистый от природы, но у него всегда были принципы, пусть и шаткие. Я понимал, на что надавить, поэтому и выбрал его. Подначил, настроил. И у меня нет оправданий, так просто было удобно. Мне. Настя, это я манипулятор. Хотел подставить его, думал только о себе и собирался уйти так, чтобы родным было кого ненавидеть, кого винить, кроме меня. Я предал друзей, бросил Диму, которому досталось не меньше, а Ксю… она же до сих пор не может отпустить и забыть то, что случилось, и причина всего одна – я. Сам не могу справиться и всех тяну за собой. Вру родителям, преподам, знакомым… всем подряд, даже себе. Я так запутался, что уже не в состоянии отличить, не могу вспомнить… а где правда-то? Она вообще была? Что я делал? Зачем? А теперь еще и ты пострадала…
– Все обошлось!
– Настя, – горько усмехается он. – Ты, наверное, мое главное наказание. Самое жестокое. И что забавно, твое хорошее отношение ранит больше, чем плохое. Почему ты видишь меня как в кривом зеркале? Почему не хочешь признать, кто я на самом деле? Я был на этой крыше столько раз, что не сосчитать, но ни разу не залез на парапет. Не смог. Но не потому что дорожу своей жизнью или хоть чем-то в ней, а потому что не хочу, чтобы меня ненавидели так же, как я ненавижу Мишу. Не хочу быть, как он, хотя уже такой же. Видишь? Одни противоречия. Теперь ты понимаешь? Я чертов лицемер и эгоист, слабак и трус. Даже мои обещания ничего не стоят. Не за что меня любить. И спасать не за что. Я не могу это остановить. Не могу себя перебороть. Во мне будто что-то сломано, что-то работает не так. Сколько ни пытался бы, сколько ни старался… выхода нет. А может, я и не сделал ничего? Не знаю, не помню. В голове такая каша. Я ведь стольких обидел, стольких подвел. И все, что теперь остается, так это врать и извиняться. Врать и извиняться… Больше я ни на что не способен.
Саша отстраняется. Сидим на коленях друг напротив друга. Есть ли предел у этого ужаса? Я уже сама не знаю, но в одном уверена точно… пока ты жив, шанс выкарабкаться есть. Тянусь ближе, и Морев виновато опускает голову. Кладу руки на его плечи и касаюсь своим лбом его в скромном жесте доверия, поддержки и тихой мольбы.
– Я не справляюсь, – произносит он.
– Тебе нужна помощь.
– Да.
– И я помогу.
– Нет.
– Но…
– Настя, я уезжаю в Крас.
Распахиваю глаза, отшатываясь, а вот Саша все еще держит свои закрытыми и не двигается. Еще одна вспышка молнии озаряет его лицо, а после громовой залп раздается в вышине.
– Ко-когда? – спрашиваю я, заикаясь.
– Завтра. Сдамся родителям. Пусть положат меня в психушку или дома запрут. Не знаю, мне все равно. Я опасен уже не только для себя. Это не может больше продолжаться.
Мои руки соскальзывают с его плеч, замерзшие пальцы тянутся к щекам и мягко касаются кожи.
– Саш… – в моем голосе звенит отчаянная паника.
– Да, – отвечает он и наконец-то смотрит мне в глаза. – Ты все правильно понимаешь. Я уезжаю, и мы не сможем дальше… мы…
– Это необязательно.
– Послушай… – Морев склоняет голову, потираясь о мою ладонь, но тон решительный и серьезный. – Я бы все отдал, чтобы пообещать тебе другое. Чтобы сказать, что я разберусь и вернусь через пару недель нормальным и здоровым, но…
Прикусываю нижнюю губу, сдерживая подступающие рыдания. Сейчас тот самый момент, когда мне придется побороться уже с собой.
– Я понятия не имею, что будет завтра. Можно ли вообще меня починить? Сколько времени это займет? В моем будущем черная дыра, и я не могу взять тебя с собой. Это будет еще один пункт в список моих непростительных поступков, а он и без того полон.
Судорожно киваю, глотая слезы. Я прекрасно понимаю, о чем он говорит. Любые отношения сейчас для него непосильная ноша, а обещания – новая клетка. Он должен думать и переживать о себе, одобрение и силы черпать тоже в себе. Я буду только мешать, усложнять, давить. Не нарочно, конечно, но… он будет знать, что я надеюсь, чего-то жду. Он слишком долго был привязан к одному призраку, и я не хочу становиться вторым.
– Было бы куда легче, если бы ты снова меня возненавидела.
– Я никогда тебя не ненавидела.
– А жаль.
Глубоко вдыхаю, запрокидывая голову, и пытаюсь проморгаться. Морев поворачивается, оставляя поцелуй в центре моей ладони, и я жмурюсь от легкой щекотки и свербящей досады. Это ведь нежность, это доверие и трепет. Это любовь. Она живет в нем, такая же, как и во мне. И я верю ей, и ему тоже. Если бы Саша мог, если бы он чувствовал в себе хоть немного сил, то не стал бы меня бросать. Но сейчас он наверняка думает, что спасает меня, и я не буду его переубеждать. Ему это нужно. Хоть кого-то спасти. Вот она, моя роль – быть первой спасенной, пусть и ложной. Если это вселит в него хоть немного уверенности и спокойствия, то это уже чудо.
– Прости меня, – говорит Саша, накрывая мою ладонь, лежащую у него на щеке, своей.
– Уже, – отвечаю я.
– Кроме извинений у меня и правда больше ничего нет.
– Их достаточно.
– Правда? – недоверчиво уточняет он.
– Морев, я тебя понимаю. Не такая уж я и тупая. Это, конечно, не совсем просто принять, но… тебе и правда лучше уехать. Родители о тебе позаботятся, ты будешь в безопасности, и нам всем станет спокойнее. Это хороший вариант.
– Ну, хоть где-то я не облажался.
– Угу, – мычу я, стискивая зубы, слезы катятся по вискам и попадают в уши.
– Настя…
– Хватит извиняться, слезы еще никого не убивали. И это пройдет. Обещаю.
– Обещаешь, что это последний раз, когда ты плачешь из-за меня?
Усмехаюсь, истерично всхлипывая. Он себе даже не представляет, как я буду реветь, когда приеду домой, но сейчас… сейчас я сделаю то, что должна. Солгу, чтобы отпустить его с чуть более легким сердцем.
– Да, так и будет, – отвечаю, опуская подбородок, и слабо улыбаюсь. – Я сильнее, чем кажется.
– В этом я не сомневаюсь.
Замечаю, как расслабляются его плечи, как медленно опускаются ресницы и вздымается грудь на глубоком вдохе, и понимаю, что все делаю правильно. Холодная крупная капля падает на мой лоб, затем еще одна. Шорох набирающего обороты дождя прокатывается по крыше.
– Морев…
– М-м?
– Мы ведь еще не совсем расстались?
– В смысле?
– Я никогда не целовалась под дождем.
– Мореева…
– Это твой откуп. Ты ведь не хочешь, чтобы я…
Не успеваю договорить, потому что Саша обхватывает мою шею и рывком притягивает к себе. Губы обжигает желанный поцелуй. Соленый и наэлектризованный, глубокий и отчаянный. И в нем есть все, что было не сказано вслух. Прощание с просьбой вернуться. Прощение с мольбой не забывать. Обещание любить, верить, надеяться. Сейчас я могу быть честной. Могу быть уязвимой, ведь дождь смоет все следы боли с моего лица. Он делает нас чистыми и свободными, пусть ненадолго, всего на несколько минут, но я могу почувствовать себя еще раз счастливой рядом с ним. И все, о чем получается думать, во что хочется верить – только бы этот раз не был последним, но решать не мне одной.
Глава 22
Двери лифта со скрипом разъезжаются в стороны, и мы с Сашей выходим в тамбур первого этажа. Насквозь мокрые снаружи, но выжженные и иссушенные изнутри. Сил не осталось, эмоции заперты в тайной комнате сознания. Между нами только тишина и руины стеклянного лабиринта, выход из которого для каждого оказался своим. Морев открывает дверь подъезда, и к нему тут же бросается девушка, жалобно пропищав: «Сань!» Длинные белые волосы блестят в желтом свете лампы, и Саша отпускает мою руку, чтобы обнять, по всей видимости, свою сестру. Кто еще мог здесь оказаться, кроме Ксюши?
– Ты до чертиков меня напугал, – хнычет она.
– Уже все. Все. Прости, малышка. Сейчас поедем домой, – отрывисто отвечает он.
Дима стоит у железных перил, настороженно смотрит на меня, а затем – на друга. Испуг так сильно отпечатался на его лице, что оно до сих пор напоминает кукольную маску.
– Дим… – начинает было Морев, но Зимин мотает головой:
– Порядок. Езжайте домой.
Стук капель усиливается, Саша обнимает Ксюшу за плечи и ведет к низким ступеням. Они выходят под дождь и быстро скрываются из виду за занавесью тьмы. Вот и все. Ни единого взгляда, ни одного слова, но, наверное, так и должно быть. Мы ведь уже попрощались.
Отхожу от двери, позволяя ей захлопнуться за спиной, и останавливаюсь перед Димой:
– Подкинешь меня домой?
– Конечно, – хрипло отвечает он, стягивая куртку, и набрасывает ее мне на голову.
– Не…
– У тебя уже нос фиолетовый, – вздыхает он, укутывая меня. – Давай скорее в машину.
Короткая пробежка по двору занимает всего минуту, хлопки автомобильных дверей напоминают выстрелы, которые пугают, но уже не ранят. Они холостые. Пустые, как и мы. Дима заводит мотор, включает печку в салоне и смотрит вперед. Капли стекают по лобовому стеклу, и я только сейчас чувствую, как сильно меня трясет, то ли от холода, то ли от перенапряжения, которое теперь медленно отпускает, лишая последних крох стойкости.
– Прости, что ушел. Я не мог позволить Ксю туда подняться.
– Ничего. Ты все правильно сделал.
Дима нерешительно поворачивается, и я искоса поглядываю на него. Вряд ли он оценил бы мой трюк, поэтому и правда хорошо, что мы с Сашей были вдвоем. Пусть это останется между нами.