– Конечно. Давай у меня.
По пути мы заходим в пекарню, где Дима покупает два куска шоколадного торта, объявляя, что закрытие первой зачетной недели – важный повод для праздника, а потом отправляемся ко мне домой. Завариваю чай, и мы устраиваемся за столом на кухне друг напротив друга. Зимин теребит ворот молочного вязаного свитера и все косится на свой рюкзак, лежащий на полу у ножки стула.
– Ну давай уже, – говорю я. – Не томи.
– Сначала съешь торт.
– Я тебе его сейчас на голову надену.
– Ладно, – вздыхает он. – Только обещай…
– Что угодно. Говори!
– Какая ты нервная.
– Какая есть.
– Все-все, не быкуй. Я должен отдать тебе кое-что. – Дима ныряет под стол и достает небольшую желтую коробочку, перетянутую белой тонкой лентой. – Новогодний подарок. Раз уж ты уезжаешь на праздники к родителям.
– Дима… я… у меня… – бормочу удивленно.
– Он не от меня.
– Что? – вскидываю голову.
– Спокойно, – Дима показывает мне раскрытые ладони.
– Саша его прислал?
– Не совсем…
– Он здесь?! – взвизгиваю я.
– Настя, ты обещала, – напоминает Дима.
Глубоко вдыхаю и хватаю чашку. Делаю пару глотков горячего чая и отчего-то злюсь все больше.
– Когда? – глухо спрашиваю я, глядя на коробочку.
– Пару дней назад. Приехал, чтобы сдать зачеты.
– И ты говоришь мне об этом только сейчас?!
– Пощади… – Дима запрокидывает голову. – Мне не просто быть другом для вас обоих. Саша запретил говорить тебе.
– Значит, видеть меня он не хочет. К чему тогда подарки?
– Вообще-то я должен был сказать, что это от меня.
– Класс! – саркастично бросаю я и откидываюсь на спинку стула, складывая руки на груди. – Спасибо.
– Настя… – его нежный шепот касается сердца мягким теплом.
– Я знаю, – закрываю глаза и трясу головой. – Он не готов. Я понимаю. Правда.
– Есть и хорошие новости.
– Да? И какие?
– Он состриг свои белые пакли и немного поднабрал. Думаю, тебе понравится.
Улыбка растягивает мои губы, и Дима тихо смеется. Смотрим с ним друг на друга с молчаливым пониманием и поддержкой. Мы оба желаем Саше только лучшего, и оба готовы ждать.
– А еще… – вкрадчиво говорит Зимин, – если он решил закончить семестр, то…
– Планирует вернуться?
– Ничего конкретного сказано не было, но надежда есть.
Прикусываю щеку изнутри, задумываясь, а Дима стыдливо отводит взгляд.
– Поэтому ты рассказал, от кого подарок? Чтобы подкормить мою надежду?
– Каюсь, я коварен, – смиренно кивает он. – Настя, прости, но я не хочу, чтобы ты его забывала. Не хочу потом помогать ему отбивать тебя у какого-нибудь идиота. Хватит с нас мордобоя.
Усмехаюсь, качая головой, сердце уже привычно ноет. Я тоже не хочу забывать Сашу. И я рада, что Дима рядом. Так мне действительно легче, я все еще чувствую связь. Чувствую, что Морев не так уж и далеко, что он думает обо мне.
– Дим, спасибо тебе. Даже не знаю, как…
– Ешь торт, – его карие глаза блестят озорством, а на лице появляется шкодная улыбка. – Для меня это лучшая благодарность.
– Ты тоже ешь, – строго говорю я и тычу в него ложкой. – У тебя ведь сегодня свидание. Силы пригодятся.
– За меня не волнуйся.
– А я буду! Ты же мой друг!
– Ладно-ладно, командирша. Торт так торт.
Еще немного болтаем с Димой, допивая чай. Отношу посуду в раковину и провожаю гостя до двери. Он надевает куртку, завязывает шнурки на зимних ботинках и выпрямляется, глядя мне в глаза:
– Хочешь еще один секрет Морева?
– Хочу, – с предвкушением отвечаю я.
– Он спрашивает о тебе каждый день. Каждый. День.
Покусываю губы, разволновавшись. Дурацкий Морев, когда же ты уже поймешь, что не надо спасать меня от тебя?
– Погоди секунду, – бросаю я Диме и убегаю в гостиную.
Роюсь в ящиках комода и, наконец, нахожу серебристый маркер. Беру «ледяной» портрет и вывожу в уголке зашифрованное послание. Возвращаюсь в прихожую и протягиваю Зимину скрученный рисунок:
– Вот. Передашь ему.
Дима мнется на месте, но я все-таки впихиваю ему в руки портрет:
– Мне необязательно знать о его подарке, чтобы подарить свой.
– Хорошо, – отвечает он и обнимает меня одной рукой, прижимая к груди. – С наступающим, Настя.
– И тебя, Дим.
Возвращение в родительский дом немного успокаивает душу и сердце. Забота мамы дарит тепло и уют, внимание отца позволяет чувствовать себя в безопасности, а предпраздничные ритуалы, знакомые места и лица во дворе радуют и умиротворяют. Двадцать восьмого декабря папа везет нас на хвойную ярмарку, чтобы выбрать елку, двадцать девятого мы с мамой отправляемся в торговый центр за игрушками и подарками, а тридцатого устраиваем забег в супермаркет. И вот все уже готово: на окнах висят гирлянды, в гостиной стоит нарядная елка, по телевизору показывают новогодние программы и шоу, а холодильник забит до отказа. Настроение что ни на есть волшебное, и я жду чуда. Очень жду.
Утром тридцать первого декабря мама встречает меня на кухне в махровом красном халате и с белой тканевой маской на лице. В ее руках чашка с любимым цикорием, на ногах мохнатые черные тапочки. Из старенького радиоприемника, который подарил дедушка много лет назад, звучит задорная новогодняя песня.
– Хоу-хоу-хоу, – весело произносит мама.
– Хоу-хоу, – сонно отзываюсь я и направляюсь к чайнику.
– Ты чего так рано проснулась?
– По привычке.
Распечатываю пакетик ягодного чая, опускаю его в желтую чашку и заливаю кипятком.
– Что хочешь на завтрак? – спрашивает мама, заглядывая в холодильник. – Кашу с красной икрой? Бутерброды с красной икрой? Или блинчики с красной икрой?
Тихо усмехаюсь, вспоминая кучу маленьких жестяных баночек, над которыми висел яркий баннер с перечеркнутой ценой. Скидки – зло.
– Мам, разве мы не должны сегодня весь день голодать?
– Мы вообще никому и ничего не должны.
– Тогда-а-а… – воодушевленно тяну я. – Блинчики! И можно без икры, а со сгущенкой?
– Конечно.
Мама принимается хлопотать на кухне, раскрывая шкафчики и расставляя миски, а я усаживаюсь за стол, кутаясь в связанный бабулей кардиган.
– А где папа?
– Спит еще, и это хорошо.
– Почему?
– На нем самая важная миссия сегодняшнего дня – добыть нам свежий батон.
– Ты жестока.
– Что поделать? – хихикает мама, болтая венчиком в миске. – У нас с тобой тоже миссия, между прочим.
– Сала-а-аты. Я помню.
– Нет, это ерунда. Там почти все готово.
– Тогда… уборка?
– И снова нет.
– Сдаюсь!
– Мы будем отдыхать.
– Это незаконно, – мотаю я головой.
– Я тебя не выдам, если и ты будешь молчать, – заговорщически подмигивает она мне и ставит на плиту большую сковороду с низкими бортиками.
– Да запросто!
После сытного праздничного завтрака мама предлагает устроить домашний СПА и отправляет меня в ванную, а на выходе вручает набор баночек и тюбиков с масками и бальзамами для волос и кожи. Раньше мы много времени проводили вместе, особенно после переезда. Смотрели сериалы, ходили по магазинам и в салон красоты недалеко от дома на стрижку и маникюр. Я никогда не чувствовала себя одинокой, даже пока привыкала к новой школе и искала друзей, только потому, что самый верный и чуткий друг у меня уже был. Как же, оказывается, я скучала. И как же здорово, когда есть место, где тебя любят и ждут. Где ты можешь чувствовать себя собой, ни с кем не бороться и ни за что не сражаться. И это место – родительское сердце.
Ближе к четырем часам дня, проводив папу в хлебобулочную экспедицию, мы с мамой возвращаемся на кухню, чтобы расправиться с вареными овощами для традиционного оливье и селедки под шубой. Легкая беседа заставляет то и дело хихикать, но ровно до того момента, пока не звучит один проницательный вопрос.
– Милая, у тебя точно все хорошо?
Лезвие ножа ударяется о деревянную дощечку, несколько кубиков соленого огурца падают на пол, и я мигом подбираю их и выбрасываю в урну под раковиной.
– Да, – отвечаю приглушенно, поглядывая на маму. – Все отлично.
– Ты не хочешь мне рассказывать, да? – печально вздыхает она.
– Я-я-я…
– Настя, у тебя могут быть секреты, но я волнуюсь. Ты с самого дня приезда кажешься другой. Печальной, задумчивой, тихой. Даже улыбаешься иначе.
Опускаю нож на разделочную доску и разворачиваюсь к ней. Она вытирает руки о бумажное полотенце и подходит ближе.
– Ты же знаешь, что я всегда буду на твоей стороне?
– Знаю, – отвечаю шепотом.
– И если ты не хочешь говорить, то мы не будем, но если вдруг нужна моя помощь…
Делаю шаг и упираюсь лбом в ворот ее мягкого халата. Нежные руки опускаются мне на спину и притягивают ближе. Я старалась держаться, пыталась не возвращаться мыслями туда, в дождливый ноябрь, но, видимо, получилось не очень. По крайней мере, маму обдурить не удалось. Я так долго оставалась сильной, но сейчас, рядом с той, что кажется мне самым безопасным человеком на свете, хочется побыть маленькой и беззащитной. Я устала. Мне больно и страшно. Чувства не уходят, а надежда на лучшее все блекнет, извращая их до неузнаваемости.
– Ты влюбилась, да? – спрашивает мама, поглаживая мои лопатки.
– Угу, – мычу я, зажмурившись.
– И что? Все так плохо?
– Ужасно.
– Насколько по шкале от одного до десяти?
– Сотня!
Мама вздрагивает, и я неторопливо отстраняюсь.
– Хочешь вина? – предлагаю скромно.
– Ох, милая… даже так?
– Вино для тебя, а не для меня.
– Лучше корвалол приготовлю.
Она обнимает меня за плечи и ведет к столу. Садимся, мама бережно сжимает мои ладони. В ее каре-голубых глазах родительское волнение и мягкий свет доверия и любви. Если скрыть не получилось, то лучше рассказать правду, ведь ложь она почувствует и будет переживать еще больше.
– Помнишь Сашу Морева? – скованно заговариваю я.
Мама удивленно застывает, и мне становится немного смешно. Да, с нашей предысторией трудно поверить во взаимную симпатию, но все уже случилось.