– Я знаю, что ты хочешь услышать. И я все расскажу, если ты готова.
Тихонько киваю, и Саша крепче сжимает мои руки, опустив голову.
– Настя, я много чего натворил. По мне можно памятку составлять, как делать не нужно, но я очень… очень тебе благодарен. Спасибо, что спасла меня.
– Ты сам себя спас.
– Не прибедняйся, – он забавно морщит нос. – Помнишь, я сказал тебе тогда на крыше, что ты видишь меня точно в кривом зеркале?
– Помню, – отзываюсь тихо, и в носу свербит от колючих воспоминаний.
– Это я был кривым, а не оно. Сам себя не видел, не понимал. Забыл, что это возможно, и потерял самое важное – свою ценность. Я определял ее одним лишь моментом, одним провалом, а остальное стер. Но ты… через тебя… я смог ее разглядеть. А еще через Диму, Ксю, родителей. Это было очень важно – осознать, что даже когда я сам себя ненавижу, есть те, кто любит меня. Я не мог вас подвести.
– И не подвел.
– Да, но перед этим причинил немало боли.
– Саш…
– Я знаю, – перебивает он. – Вы готовы простить, но это не уменьшает моей вины. Только не начинай пыжиться, я работаю над этим. Готов ее загладить и все исправить. Миша был очень дорог мне, и я никогда не забуду то, что случилось, но… я его отпущу.
Саша сглатывает, и я вижу, скольких усилий стоят ему эти слова. Его борьба еще не окончена, но теперь он хотя бы на правильной стороне. На своей.
– Первый месяц по возвращении в Крас был самым ужасным. Даже хуже, чем весь предыдущий год, – продолжает он. – Слышала про стадии принятия горя?
– Да, я читала. Отрицание, агрессия…
– …а затем торг, – подхватывает он. – Вот в нем я и застрял.
– Как это?
– Я вроде как пытался подкупить смерть. Убедил себя, что если принесу свою жизнь в жертву, то выкуплю Мишу. Что-то вроде сделки – пока я страдаю, он не совсем мертв. Понимаешь? Доктор сказал, это часто бывает неосознанно из-за боли и чувства вины. Люди придумывают ритуалы и правила, по которым принимаются жить после потери. Оттягивают момент принятия, потому что тогда придется признать, что дорогого человека действительно больше нет. Но все это лишь иллюзия, ловушка, которая ведет к следующей стадии.
– Депрессия?
– Точно. Такая дрянь, просто жесть. Я думал, что мне здесь тяжело. Плохо сплю, мало ем, вечный шум в голове, апатия ко всему или, наоборот, раздражительность, но через неделю в Красе я понял, что все это цветочки. Мне даже моргать было трудно, руку поднять, пальцами пошевелить. Я уставал от одной мысли, что мне нужно что-то сделать, а походы в больницу были настоящей пыткой. После анализов и тестов мне выписали таблетки… – Саша высовывает язык, скривившись. – От них стало только хуже. Тошнота убивала, все время хотелось пить и спать, но я не мог ни того ни другого.
– А сейчас как?
– Легче. Гораздо. Где-то через пару недель ко мне постепенно вернулись нормальный сон, аппетит, а с ними и силы. Я не буду принимать «колеса» вечно, но еще какое-то время придется, как и продолжить сессии с психотерапевтом. Не поверишь, но какой же кайф, когда ты можешь встать за стаканом воды или пойти в душ без долгих самоуговоров. А еще забавно, что цвета стали ярче и запахи тоже. Я поначалу даже думал, что у меня совсем крыша поехала, но позже мне объяснили, что так и должно быть…
Саша продолжает рассказывать мне о терапии, делится мыслями и выводами, которые сделал благодаря врачу. Тема непростая, и я больше слушаю, чем говорю сама. Слушаю и восхищаюсь его силой и стойкостью, его уверенностью и решимостью относительно будущего. В какой-то момент Саша закатывает рукав и показывает мне татуировку. Первая строчка осталась не тронута – «Жизнь дана, чтобы жить», а во второй закрашен последний символ и вместо него рядом набит новый.
– Что там? – спрашиваю я.
– «Забуду», – отвечает он.
– «Я никогда тебя не забуду»? Значит, ты себя простил?
– Не совсем. Вина все еще со мной, но она… как бы это… больше напоминание, чем наказание. Ошибки вообще не стоит забывать, меньше вероятность повторения.
– Вау, – отзываюсь ошарашенно. – Ты молодец. Правда.
– Спасибо, – слабо улыбается Саша и опускает взгляд на чокер из бисера, который я не снимала с новогодней ночи.
– Нравится? – касаюсь пальцами крошечного сердечка.
– Да, симпатично.
– Это подарок.
– Здорово, – его спокойный тон легко обманул бы меня, но я знаю куда больше, чем он думает.
– Это было очень мило с твоей стороны.
Саша хрипло смеется и качает головой:
– Зимин, козлина.
– Не смей обижать моего друга! – шутливо грожу ему пальцем.
– Не волнуйся, мы его позже пополам поделим. Тебе какую часть, правую или левую?
– Не неси чушь!
– Что еще он тебе рассказал? – пытливо прищуривается Саша.
– Ничего, – я невинно хлопаю ресницами.
– Так я и поверил. Ну вы даете. Настя, ты ведь должна была…
– Не пойму, тебя что-то не устраивает?
– Только то, что тебе было больно.
Хочу возразить, но не могу солгать. Не сейчас. Не ему. Для меня эти три месяца тоже были испытанием.
– Прости, что пришлось оставить тебя так надолго.
– Ничего, – ласково отвечаю я. – Так было нужно, я понимаю. Главное, что ты вернулся и тебе уже лучше.
– Настя, я хочу забрать назад кое-какие слова. – Удивленно напрягаюсь, но Саша успокаивает меня, одаривая чарующим взглядом. – Ты моя самая большая удача, а не наказание. До сих пор не могу поверить, что мне так повезло.
Тело обмякает от умиления, и я подбираюсь к Мореву ближе, решив, что серьезных разговоров на сегодня достаточно. Он обхватывает меня и опускается на подушку, позволяя улечься ему на грудь. Глубоко вдыхаю, наслаждаясь легким ароматом парфюма, впитавшегося в ткань свитшота, а Саша утыкается носом в мою макушку, обнимая еще крепче. Лежим в тишине несколько минут, наслаждаясь уютным спокойствием, которое наконец-то поймали, но Саша вдруг нарушает молчание:
– Настя, тот портрет, что ты передала…
– Что с ним? Не понравился?
– Нет. Он очень… красивый. Но там была надпись. Зашифрованная.
– Да. И как, ты ее расшифровал?
– Пытался. Маркер слишком толстый, да и линии корявые.
– Сам ты корявый, – бурчу я.
– И это тоже, – усмехается он. – Я решил, что это прощание. Что ты больше не хочешь меня видеть, раз отдала его мне. Разве нет?
– Не быть тебе фээсбэшником.
– А что тогда там написано?
Изворачиваюсь, чтобы оказаться с Сашей лицом к лицу. Он с предвкушением вглядывается в мои глаза, а я вспоминаю, что написала: «Каким бы холодным ни был твой взгляд, я все равно буду любить тебя».
– Там было признание, – отвечаю уклончиво, потому что стесняюсь произнести правду вслух.
– В чем?
– Действительно! В чем? В том, что я русалка, конечно!
– Да? Тогда и я тоже.
– Тоже русалка?
– Тоже люблю тебя.
Дрожь пронзает каждую клеточку кожи. Не получается ни моргнуть, ни вдохнуть. Саша заправляет локон мне за ухо, скользнув пальцами по щеке, и целует расслабленные губы, которые мигом оживают. Выпадаем из реальности на какое-то время, увлеченные лишь друг другом, и поглощенные чувствами, которые, кажется, растут и крепнут с каждым касанием.
– По поцелуям я скучал больше всего, – горячо шепчет он.
– И я тоже.
– Не представляешь, каким счастливым я себя сейчас чувствую.
– Думаю, представляю.
– Настя…
– М-м?
– Ты теперь моя девушка, прикинь?
– Прикинула, и уже давно.
– И я буду целовать тебя, когда захочу. На улице, в универе, в кафе, в кино… мы закроем весь твой список. Я буду ходить за тобой везде-везде.
– Не перегибай.
– Дай мне помечтать. Я так давно этого не делал. – Саша широко улыбается, и я пытаюсь запомнить все. Каждую морщинку на лице, изгиб губ, глубину глаз, чтобы позже нарисовать еще один портрет. Уже не ледяного Морева, а счастливого.
– Саш, можно я еще кое в чем признаюсь?
– У тебя все-таки кто-то есть?
– Ты больной?
– Ну, пока еще не здоровый, но я в процессе.
– Морев, в глаз хочешь?
– Да не особо.
– Я уже и забыла, какой ты…
– Дурак? – усмехается он. – И тебе такие не нравятся?
До боли знакомые слова вдруг обрушивают на меня весь ворох воспоминаний, начиная со школьных времен и заканчивая недавними событиями. Два образа одного парня наконец становятся единым целым. Чем-то средним, искренним и любимым мной.
– Эй-эй, – взволнованно бормочет Саша, ловя слезы на моих щеках. – Ты чего?
– Я так боялась, что ты выберешь новую жизнь. Другую. Где ничто и никто не напоминает тебе о том, что случилось.
– Ты это о себе?
– В том числе. Я бы не осудила. Честно. Даже морально к этому готовилась, но… спасибо, что вернулся.
– Ну что ты? Перестань, – он притягивает мою голову к своей шее. – Не плачь, пожалуйста. Я тебе сейчас кое-что покажу. Ладно? И ты поймешь, как сильно ошибалась. Отпустишь меня ненадолго?
Осторожно приподнимаюсь, позволяя Саше встать с дивана, и уже через минуту он возвращается в комнату с большим листом бумаги.
– Ты же помнишь, что я не художник, да?
– Угу, – медленно киваю, с предвкушением наблюдая, как он разворачивает рисунок.
Слова заканчиваются, и я вытягиваю руки, перебирая пальцами. Саша подходит и вручает мне портрет. Мой портрет из множества цветных точек. Это зеркальное отражение той картины, что нарисовала я. Половина лица, вместо веснушек маленькие звезды.
– Сколько времени ты убил?
– Много. – Саша садится рядом, закидывая руку мне за спину и притягивая к себе. – Настя, я мог бы выбрать новую жизнь, как ты и сказала. Начать с чистого листа, постараться обо всем забыть. Не буду врать, мысли такие посещали, но у меня уже была жизнь. И я любил ее. Очень любил. У меня были планы, цели, мечты. И все они здесь. Я признаю свою вину, признаю ошибки. Я еще не до конца простил себя, но… я не хочу другую жизнь. Хочу свою.
Медленно поворачиваю голову, и Морев вытирает костяшками мои мокрые щеки.