— Отрабатываем броски в кольцо с разных позиций. Каждая команда, — говорит Ремешков. — капитаны идут первые.
Слежу за тем, как Кирилл ловко отбивает мяч и расслаблено закидывает его со штрафной линии в кольцо. Все его движения четкие, легкие и уверенные. Он в своей стихии. И, черт возьми, я любуюсь его уверенными движениями и им самим. Каждый бросок точно в цель. Звание капитана оправдывает. Лавирует, подкидывает, вбрасывает.
— Молодец, Сомов! — хвалит его тренер. А у меня внутри буря поднимается. Гордость и радость зашкаливает за него. Такая, что подхватывает до небес. Порываюсь его обнять, но стою на месте, пока на его позицию становится Васильева. Мне честно плевать, как она играет. За ней не слежу, только иногда подмечаю, на какой она позиции, чтобы встать вместо неё. Переглядываемся с Сомовым. Он улыбается и подмигивает, а когда я теряю контроль и смотрю на игровую площадку, Сомов оказывается сзади меня, притягивает за талию к себе. Нас не видно. Команда закрывает от Ремешкова наши притирания.
Внутри все переворачивается. Ладони потеют. Бабочки поднимаются и порхают в невидимом танце. Сердце ускоряется, с шумом сучит, отдавая в виски. Дыхание спирает. Пошевелиться не могу. Примагничивает собой. Ощущаю сквозь ткань лосин упирающуюся плоть в ягодицы. Трусь. Хочется освободиться, но Кир держит меня основательно.
— Помнишь, что нужно делать? — спрашивает Кир тихо, пока Васильева меняет позицию.
— Вроде бы да, — отвечаю так же тихо. Но на него не смотрю.
— Все получится, не бойся, — напутствует Кир. — Главное, расслабься и сконцентрируйся на корзине.
— Бурцева на позицию! — орет Ремешков, и я дергаюсь. Отхожу от Сомова на трехочковую линию. Воскрешаю в памяти вчерашнюю тренировку с Киром. Концентрируюсь. Приседаю, как показывал Кир, и выставляю руки над головой. В прыжке выкидываю мяч, который летит прямиком в корзину. Подпрыгиваю на месте, когда у меня получается. Такой кайф получаю, что оживаю. Живу на полную. Грудь распахивается, будто в неё годовой запас кислорода накачали. Улыбаюсь запредельно широко. Но еще неожиданней видеть шокированное лицо Ремешкова. Его круглые глаза и распахнутый от удивления рот. Он точно не ожидал от меня такого. Но тут я удивила. Точнее Кир. С его работой надо мной. Надо признать, если бы не он, сегодня у меня ничего бы не получилось. Признаю. Хотя, черт возьми, не хочется ему вручать все лавры. Попадаю почти с каждой позиции в корзину, кроме трехсекундной зоны. С этой не удается настолько быстро собраться. Я почти попадаю в корзину. Мяч крутится на ободке, но падает с неё на пол и укатывается за боковую линию площадки.
— Бурцева, даю тебе две попытки с трех секундной попасть в корзину. Если один раз попадешь, считай у тебя «автомат». — рычит Ремешков неожиданно. Что удивляет всех. Он никому никогда не давал поблажек, а тем более автомат. И тут надо быть очень глупой, чтобы не воспользоваться ситуацией, учитывая, как препод «любит» меня и баскетбол. Хотя у нас это взаимно.
Первая попытка летит в тартарары. Гудящий зал отвлекает. Второй раз я концентрируюсь лучше, и помогает то, что Сомов каждого обводит таким взглядом, что у самой мороз по коже проходится. Холодит душу. Не хотела бы увидеть такой его взгляд на себе. Даже когда яростно смотрел, не так больно было, как сейчас, и не так страшно. Но когда переводит взгляд на меня, там вижу другое. Восхищаюсь им. Он дарит мне столько уверенности, поддержки и трепета, а главное — силы, что сама заряжаюсь этим, пока иду до линии. Становлюсь на позицию и повторяю движения. И снова мяч проходится по дуге, скручивая мои нервы в тугой узел, по оголенным местам проходится. Но когда падает в корзину, я визжу от радости на весь зал и налетаю со всех ног на Сомова. Обнимаю за шею, впитываю запах. И делюсь самым неимоверным кайфом. Он это подхватывает. Кружит, обнимая за талию по всей площадке. Меня не парит, что на нас смотрит преподаватель и остальные студенты. Впервые меня это не смущает. Я проявляю эмоции. Я ощущаю себя живее, чем когда-либо.
— Спасибо, — шепчу ему на ухо. — Это твоя заслуга.
— Я горжусь тобой. — всё, что произносит Кирилл, так нежно, что внутри все сжимается. Вены натягиваются, пуская по ним пузырьками эндорфины. Их так много, что я пребываю в приподнятом настроении до вечера. Особенно, когда красуется подпись Ремешкова в моей зачетке. Многие меня поздравляют, учитывая то, сколько нервов я измотала в прошлый год и сколько слез пролила из-за него же. А нужно лишь было, чтобы Сомов вернулся в академию. Загадочные, конечно, обстоятельства, но я им рада. Честно признаю. Я рада, что Сомов находится рядом со мной.
Вечером я пребываю в приподнятом настроении. Озвучиваю родителям про свой «автомат» по физкультуре.
— Ох, видишь, как молитвы мои тебе помогли, — качая головой, говорит мама за ужином. Нет, я привыкла, что в нашей семье любят все обесценивать. Но честно надеялась до последнего, что похвалят. Что скажут, что молодец, ты старалась. Но нет. Они перевернули, как всегда, в свою пользу. Конечно. Если бы она не молилась, я бы не сдала этот баскетбол. Молитвы же мне объясняли правила и стояли со мной в темноте в не самом благополучном районе. Сейчас, если посмотреть на это трезвым взглядом, объяснять мне правила и настраивать на игру и то, что я всё смогу. Конечно, это все молитвы, а не силы, время и желание одного человека. Который так искренне и честно помогает мне и с каждым днем раскрывает глаза на чертову семейку.
— Значит, ты теперь можешь пропускать физкультуру и раньше освобождаться? — спрашивает папа. — Мне как раз нужна помощь в церковной лавке.
— Нет. — вру и не краснею даже. Хотя раньше бы выдала себя с головой. — Ходить мне придётся. «Автомат» не освобождает от посещений.
Если бы не Кирилл, и ноги бы моей не было в спорт зале. А так это единственная возможность наблюдать за ним в универе, раз пары наши в данный момент не пересекаются.
А я хочу его видеть.
Кирилл Сомов: Когда твои предки ложатся спать?
Анна Бурцева: В десять у нас отбой.
Кирилл Сомов: В 23:00 буду ждать под окном, аленький цветочек.
Улыбаюсь сообщению, выключаю телефон и прижимаю к груди. Сердце галопом несется, пульс зашкаливает. Щенячий восторг рвется наружу. Хочется петь, танцевать и обнимать всех вокруг. Кажется, так делают, когда счастливы и влюблены. Боже, я влюблена в Кирилла Сомова! С этим осознанием я резко сажусь на кровать.
А как же дружба?
14
Я горжусь тобой! Анна Бурцева.
Время, словно замедленная бомба, тянется с гнетущей медлительностью. Когда Поля уже десятый сон видит, я каждую минуту проверяю экран смартфона. Осталось десять минут. Не так много, но кажется вечностью. Прислушиваюсь к каждому шороху и звуку. Это опасение, что меня поймают, подстегивает, но и внушает страха.
Чтобы не терять ни единой лишней секунды, я заранее оделась и в этот раз потеплее. Кир обещал что-то крайне интересное и то, что я никогда не испытывала. Это пугает, но и оставляет дикий интерес внутри меня.
Стоит только увидеть заветные двадцать три ноль ноль, я немедленно подрываюсь с кровати так, что слышен скрип. Улыбаюсь, подношу руки к области сердца. Оно с такой бешеной скоростью стучит, словно стрелка спидометра выжата в максимум и скоро вылетит к черту. Подрываюсь к окну и распахиваю настежь. И, как и прежде, попадаю в объятия Кира.
Эти объятия стали моей гормональной терапией. Его поглаживания — мой антидепрессант. Когда с ним, мне плевать на весь остальной мир. Этот мир состоит из него. Он сам его творит и впускает меня в его часть. Его мир — идеальная картинка, где можно сочетать грубость и нежность, доверие и преданность, веру и богохульство, гармонию, разврат и истинное блаженство. Там нет граней, там есть только чувства и эмоции. Эта картинка живая. Если раньше мне казалось, что он состоит из серых и черных гамм, то сейчас я в нём вижу целую необъятную палитру красок.
Его глаза — это отдельный коктейль эмоций, в выражении которых он не стесняется. А я принимаю как данность. Уже научилась принимать, как и выдерживать этот зрительный контакт. Глаза — отражение человека. В них видно всё. Они не солгут. Они дурманят, опьяняют, восхищаются и отражают истинную суть.
Мне всё же удается унять дрожь во всем теле. Независимо от того, сколько мы находимся рядом, она уже сплелась со мной воедино, когда Кирилл рядом. Причем у него то же самое происходит. Дрожим оба, и виной тому не январь месяц. Впитываю ноздрями его запах. Трусь об него щекой. Запускаю руки под толстовку. Хочу забрать этот мускатный запах с примесью чего-то мягкого и теплого с собой. Хочу пропитаться им, как корж для торта. Но с трудом заставляю себя отлипнуть.
— Куда едем? — спрашиваю Кира, когда смотрю на наши переплетенные пальцы рук, лежащие на моей ноге. Вожу своим большим по тыльной стороне его ладони, рисуя понятные одному богу узоры.
— Скоро увидишь, — загадочно сообщает Кир, при этом смотрит на дорогу. В этой части города я никогда не была. Но когда мы присоединяемся к какой-то колонне из таких же спортивных автомобилей, как и у Кира, у меня начинают откровенно дрожать коленки. Все они едут на аварийках, и Кир тоже включает их. Что дает мне понимание, что будем мы точно не одни. Выезжаем в сторону области и там съезжаем с трассы.
— Не паникуй, лады? — сжимает мою руку чуть сильнее, чем раньше, показывая, что он рядом. — Я не причиню тебе боль. — повторяет, как мантру. Это я и так усвоила, и запомнила.
— Х-хорошо, — киваю, словно болванчик, головой, но спокойней мне не становится. Хоть и атмосфера удивительная и непредсказуемая.
Узкий съезд привел на ровную и широкую трассу. Такой даже нигде в городе нет. И это место мне незнакомо, но тут кипит своя жизнь. Люди, которых сейчас можно заметить выходившими из авто. Они настолько разные, что в обычной жизни ты даже их и не узнаешь. Тут есть студенты, мажоры, актеры, бизнесмены и даже дети чиновников. Но только тут все они равны перед друг другом.