Об остальном, думаю, вы уже знаете, ну или по крайней мере догадываетесь. Сначала она во время одного из приступов чуть не убила меня, потом были следствие, инспектор, надзор. Мне кое-как удалось убедить окружающих, что я – пятнадцатилетний малец – готов взять на себя ответственность за это непредсказуемое существо.
Я думал, что справлюсь, честно. Но с каждым днем мне все настойчивее приходилось убеждать себя в том, что она мне действительно нравится.
Все в моей жизни стало по-другому: появилась Василина, Наставники… вдобавок ко всему, наши отношения с Тиной катились в темную пропасть. Не скажу, что в этом не было моей вины. Все стало слишком сложно, я уже не мог контролировать ситуацию.
Мне все время казалось, будто Тина что-то подозревает и мысленно осуждает. Сейчас я уверен, что все это было лишь плодом моего воображения, но тогда, глядя в ее глаза, я каждый раз видел в них презрение к самому себе.
Скажете, раз мы с Тиной были друзьями, то я мог ей все спокойно рассказать, и она бы меня простила и поддержала? В то время я сильно в этом сомневался, и вдобавок Василина оказалась очень ревнивой. А если учесть еще и опасность, которую она представляла для окружающих, то больше чем за нашу дружбу я тогда боялся за – ни много ни мало – Тинину жизнь. То, что Лина не была собакой, которая «лает, но не кусает», я убедился на себе, больше подтверждений мне не требовалось.
Лекарь Тоб говорил, что такое иногда случается с оборотнями, которые в детстве испытали сильный шок. В том, что детство до удочерения у Лины было непростое, я и не сомневался. Были ли в этом виноваты ее родители или наоборот, с ее родителями случилось нечто, чего она не смогла пережить, – я узнать так и не смог. Едва я пытался спросить, Лина начинала часто и резко дышать, будто бы еле себя сдерживала. Скорее всего, так оно и было.
А потом была вечеринка в честь помолвки. До сих пор не знаю, какой леший меня дернул за ногу пригласить туда Тину. Я знал, что она на меня сердится. Знал, что это была плохая затея. Ко всему прочему, Лина могла разнервничаться, и тогда плакала ее амнистия.
Но правда в том, что в то время я отчаянно нуждался в Тине. Я хотел, чтобы все произошедшее оказалось страшным сном, и я никогда не встречал девочку с золотой рыбкой во рту. Я хотел, чтобы Тина заставила меня одуматься, перестать строить из себя святого благодетеля и просто жить своей жизнью.
Но, когда она сказала, что любит меня, я словно получил удар под дых.
Сказать честно, до этого я никогда не воспринимал ее в этом смысле. Для меня она была лучшим другом, младшей сестрой. Однако после того разговора я понял, как ей на самом деле было тяжело. Я хотел обнять ее, утешить, но по понятным причинам не хотел давать ей надежду на то, что все образуется. У меня не было выбора: мы должны были перестать общаться.
И все же, когда я перестал видеться и разговаривать с Тиной даже в стенах академии, Лина все равно продолжала ревновать. Надо сказать, небезосновательно. Я отказывался убирать наше с Тиной совместное фото, висевшее на стене. На нем мы рисовали цветными мелками на асфальте наш собственный план побега. Иногда мне хочется, чтобы теперь для нас с ней все было так же легко и просто, как тогда, когда нам было по двенадцать.
Если бы дело ограничивалось только фотографией, это бы не вызвало таких подозрений. Но часто, сидя с мамой в гостиной, я говорил с ней о Тине. О том, какой она замечательный друг, и как я по ней скучаю. Несколько раз, забывшись, я назвал Василину Тининым именем. За это ни один мужчина во всех Плоских землях не может быть прощен.
Однажды Лина даже порывалась отправиться к Тине домой, чтобы выяснить все окончательно и бесповоротно. Я не мог этого допустить. Мы ругались все чаще и больше, она обедала у нас все реже, а я все меньше беспокоился. Мне казалось, что чем реже мы видимся, тем лучше. Я думал, все само собой рассосется. Ну и, конечно же, я ошибался. Все становилось только хуже. На следующий день после расторжения помолвки Лина исчезла, не оставив даже записки.
Как же это характерно для таких самонадеянных людей, как я, – погнаться за двумя зайцами, а остаться с носом! Впрочем, так мне было и надо.
Со временем, обучившись искусству анимагии, я стал оборачиваться котом и наблюдать за Тиной. Это было удобно, потому что мне не надо было ничего объяснять, и я мог все время находиться рядом с ней.
В реальности мы с ней по-прежнему не разговаривали. Долгих два года я продолжал трусливо прятаться – ведь больше всего я боялся рассказать ей о том, что чувствую к ней теперь, и получить отказ. Терпеть не могу отказы – это мой третий, и главный, недостаток.
Проще было оставаться в стороне, чем узнать, что я ей больше не интересен. Да и отношения между нами были уже не те: Тина стала меня активно избегать. Я понимал ее чувства, но и со своими не мог ничего поделать. В моих глазах она уже была не младшей сестрой – она стала для меня девушкой, любовь которой я растоптал.
И тогда я придумал эту затею с зельем, а Тигра ее активно поддержала. В итоге девочки сварили бесполезный бульон из самых простых ингредиентов, который должен был якобы разжечь любовь моего старшего брата. Какая ирония!
Но все вышло как я и задумывал: я сделал вид, что выпил зелье, Тигра блестяще отыграла свою часть, и даже Рутель, которую я очень долго уговаривал, сделала так, что Тина подумала, будто бы она тоже находится под воздействием зелья. И вуаля.
Я знаю, что мне не стоило этого делать. Возможно, мы со всем разобрались бы, если бы просто поговорили. Но прошло слишком много времени, и Тина воспринимала меня теперь совершенно иначе. Да и она сама немало изменилась.
Я хотел, чтобы она почувствовала, что я действительно люблю ее. Что это не из-за Василины или из-за чего-то еще. Что она – мое единственное приворотное зелье, с которым я не в силах, да и не хочу бороться.
Но как мне ей об этом сказать?
Это был последний день официального действия «зелья», и мне хотелось, чтобы меня кто-нибудь пристрелил. С утра я избегала Лиса, как могла: подождала, пока он зайдет в ванную, а сама стрелой вылетела из дома, даже не позавтракав. Леди Аида на бегу сунула мне яблоко, я лишь в ответ пробормотала что-то несвязное.
«Ты не сделала ничего плохого, Тина», – повторяла я себе, но чувствовала почему-то как раз наоборот. Зелье. Я его сварила, мне и отвечать.
Если подумать, это было не такое уж и плохое время. Да, несколько семейных скелетов выползли на время потрясти косточками из шкафов, но в остальном было больше хорошего, чем плохого. По крайней мере по сравнению с грядущим вечером это точно были цветочки.
На полдороге к академии меня нагнал Герольд.
– Эй, Тина, чего так рано? – Парень явно был в приподнятом настроении.
Я бросила на Герольда взгляд, полный тоски и безысходности, но, наверное, немного переборщила, потому что он спросил:
– Подожди. Кто-то умер, что ли?
– Я умру. Сегодня, – пожаловалась я.
– Тин, ты меня пугаешь. Опять мой брат плохо себя ведет? Так ты только скажи – я его… – Последующий жест не подлежал ни описанию, ни объяснению, но я зато поняла, куда бежать, если Лис начнет неистовствовать.
– Герольд.
– А? – отвлекся парень от живописной жестикуляции.
– Я его люблю.
– Кого? Лиса, что ли? Так это не новость, хотя я от нее и не в восторге.
– А завтра разлюблю, – заныла я раненым зверем.
Герольд неловко оглянулся по сторонам, как бы извиняясь перед окружающими за мое нецивилизованное поведение. Ну и пусть, наутро все равно хуже будет.
Я не хотела забывать Лиса, не хотела снова его ненавидеть. Может, завтра я буду думать уже по-другому, но предстоящая полночь казалась мне ножом, который отрубит мне правую руку и вырежет сердце. Лучше уж вообще не жить, чем таким инвалидом.
– Проклятое, проклятое зелье! – причитала я, не беспокоясь о том, слышит меня Герольд или нет. – Знала ведь, что ничего не выйдет из этой затеи, так зачем согласилась?
– Да ладно тебе, Тин, успокойся. – Герольд похлопал меня по плечу. – К тому же ты не одна. Ты меня тоже отшила, а я жив, значит, это не смертельно.
Я посмотрела на парня подозрительным взглядом, вспоминая, когда я его успела отшить.
– А… Ты нашел себе другого помощника? – спросила я, утирая сопли рукавом.
– Есть у меня несколько вариантов, но я пока думаю. Время до отъезда у меня еще есть – что-нибудь придумаем. Если что, на первых порах обойдусь – это не смертельно.
Я мысленно позавидовала счастливцу. Мне в ближайший год из крепости выбраться не светило. Подумать только, теперь у меня есть собственный Наставник! Отец признался, что сначала они с мамой вообще не хотели, чтобы я связывала жизнь с магией. Поэтому очень расстроились, когда я поступила в академию, и думали, что это временно, и скоро все вернется на круги своя. Но не вернулось. Что вы хотите: я все-таки как-никак дочь своих родителей.
Чтобы скрывать от меня свою настоящую профессию, у них были и другие причины. Одна из них заключалась в том, что мой отец был Наставником Лиса. Из-за того, что его начали готовить к магическому поприщу очень рано, это должно было происходить в абсолютном секрете, чтобы его не успели завербовать всякие плохие дяди. К тому же меня едва ли порадовала бы новость, что мои родители тренируют моего бывшего друга. И они это тоже понимали.
Но, если абстрагироваться от всех этих извинений и оправданий, меня обманули. Опять. Так что чаша моего доверия к окружающим сейчас находилась в весьма опасном положении: еще хоть одна лишняя капля – и случится непоправимое. Надеюсь, этот раз был последним.
– Эй, Тина! – Мы уже подходили к академии, как меня окликнула Рутель.
Я обернулась, и моим очам предстала странная картина: староста глупо улыбалась, стоя за ручку с Ороном. Мой мир окончательно перевернулся. Если сейчас еще окажется, что лошадиный зад у кентавров на самом деле накладной, то я ни капельки не удивлюсь.