развороте смотрю на гостей, они уже двигаются. Им не позволено прибегать к оружию, дипломатическая пирриха проще: люди берутся за руки, люди вторят моему шагу и расцепляют пальцы ровно тогда, когда нужно повернуться. Поначалу – и снова, так всегда – все довольно нелепо, потому что кое-кто выпил уже много и путается в ногах, а кое-кто просто неловок. Для коронуемого это тоже испытание – не сбиться самому, не засмеяться, видя, как кто-то с кем-то сталкивается или даже падает, пытаясь за ним поспеть. Наоборот, нужно намеренно чуть замедлиться, следуя за музыкой. Так я и делаю – и постепенно ритм заражает людей. Мой ритм, моя сила – все это сливается с их ритмом и их силой, они быстрее и увереннее поднимают спотыкающихся, слаженнее повторяют за мной повороты и шаги – даже когда опускаются на колено или тянутся вверх. И их все больше. Они выходят из-за столов. Я словно управляю маленькой армией. Самой странной, самой разномастной армией на свете. Целым миром.
Я смотрю на них – через расстояние. Снова кружусь под взмывающую музыку, сосредотачиваюсь, осторожно приближаюсь еще на два-три танцующих шага и веду Финни вперед – так, чтобы искры с ее клинка долетели до ближайших гостей. Они оседают на волосах и нарядах. Кто-то издает удивленный возглас, кто-то даже пятится, но танец не прерывается. Я не решаюсь приблизиться еще, чтобы точно никого не задеть. Новый взмах меча – и искры сыплются сильнее, белые, голубые и лиловые. Словно я сбиваю с неба звезды.
Маленькая девочка из Ийтакоса смеется, кружась со своим седым дедом. Орлиное Ребро величественно и грациозно вскидывает руку к луне. Клио, Рикус и Ардон, успевшие появиться в толпе, крепко держатся за руки и тоже поднимают их слаженной волной, а потом припадают на колено вместе с прочими гостями; музыканты, словно все разом, решили порвать струны, разбить кастаньеты и отдать духовым раковинам весь воздух…
Значит, это финал.
Я запрокидываю подбородок, подбрасываю меч и, когда он падает, ловлю его уже острием вниз. Он почти касается моих ключиц. Он пронзил бы меня, как кинжал пронзил мать.
Музыка затихает. Волна впереди снова идет вверх. Распрямившиеся гости аплодируют мне, я медленно опускаю оружие, выдыхаю и склоняюсь перед ними. Моя последняя формула проста:
– Я справлюсь с любой бедой и не дам музыке замолчать. Потому что я чиста.
Все позади. Завтра я стану королевой.
Они почтительно, даже восхищенно расступаются, когда я иду навстречу. Все, кроме моих физальцев, тут же, наоборот, окруживших меня, начавших хлопать по плечам. Рикус сообщает, что я богиня, Клио просто бессвязно пищит, Ардон без лишних комплиментов сообщает, что моя челка прилипла ко лбу и вот-вот засалится. Кручу головой: нет Скорфуса, где он? Думаю спросить и чувствую внезапный укол сомнения: что, если он… не смотрел? Встряхиваюсь, вытираю пот, отбрасываю злосчастную челку. Да с чего бы? Он не мог пропустить подобное, он где-то там, в толпе или за столами, из-за которых все время танца не позволено вставать гирийской половине гостей. Так и оказывается: почти до хруста вывернув шею в сторону, я нахожу его – рядом с Эвером, они разговаривают. Скорфус обеспокоенно мотает хвостом влево-вправо, а вот Эвер, наоборот, словно бы приободрился, неуверенно кивает, потом прижимает к груди кулак. Точно почувствовав мой взгляд, он вскидывается и встает. Скорфус взмывает в воздух.
Я встречаю его на середине пути к столам, ловлю и прижимаю к себе.
– Фу, ты потная! – ворчит он, но трется об меня, прижимая уши к голове.
– А я была красивая? – просто не могу не спросить. – Ну, когда танцевала?
– Да, почти как танцоры мамушки, – ворчит он, перебираясь мне на плечи, чтобы привычно лечь там воротником.
– Что это – мамушка? – Поднимаю брови.
– Да забудь, забудь, всякие дурацкие сабельные танцы другого мира, – хмыкает он. – Твой был лучше, богами клянусь. Жаль, правда, что без толстого короля…
Ему правда жаль. Несколько следующих шагов я делаю с закрытыми глазами, чтобы мысли об отце не выбили меня из колеи. Все. Я справилась. Но я должна улыбаться.
Прохладный ветер обдувает кожу, роса приносит облегчение грязным ногам. На место за столом я падаю, стаскиваю с себя Скорфуса и, поколебавшись, все-таки беру кувшин с водянистым ледяным молоком. Наклонившись, начинаю омывать ступни, одновременно выравнивая окончательно дыхание – и радуясь, что никто не рвется мне помогать. Даже Ардон и Эвер просто наблюдают, как по моей коже, между пальцев, стекает белая жидкость, постепенно становясь грязновато-серой. Я прислушиваюсь к себе. Радуюсь ли я? Ну… немного. Арфемис явно сжалился, раз не спалил мне пятки, не дал ни отравиться, ни пораниться, ни споткнуться. Значит ли это, что и завтра все обойдется? Или церемония выдалась такой гладкой и даже довольно впечатляющей, именно чтобы моя позорная смерть особенно потрясла гостей и подданных?
– Это было очень впечатляюще, – тихо говорит Эвер, когда я выпрямляюсь и, перекинув ноги через скамью, поворачиваюсь к столу. Смотрю на кабанятину. Нет, я расхотела есть.
– Спасибо, – все, что срывается с губ, и я беру пустой кубок, который проходящий мимо слуга тут же любезно наполняет вином. – Надеюсь.
– С такого расстояния, наверное, должно было быть видно не очень хорошо, но… – Эвер запинается. Кидает взгляд на Финни, которую я оставила на траве, рядом со снятым доспехом. – По мечу многое угадывалось.
Странное ощущение: продолжить он хотел как-то иначе. Но как? Всматриваюсь в него поверх кубка, понимаю, что не хочу гадать, и просто тихо говорю:
– Что ж. Да здравствует королева, как бы это ни звучало.
– Да здравствует королева, – мягко повторяет он, и наши кубки стучат друг о друга.
В его взгляде обещание. Снова то обещание.
«Я сделаю все, чтобы…»
– Мы справимся, – добавляю я, делая глоток, и, может, вино бьет в голову, а может, я наконец немного расслабляюсь по-настоящему. Но я чудовищно хочу поцеловать Эвера. Прямо сейчас.
Он протягивает руку и отводит волосы с моего лба. Я кусаю губы, думая, как на поцелуй отреагируют окружающие – воспримут как долгожданное: «Да, да, мы женимся, эта белокурая мечта каждой принцессы ― моя!»? Не хочу тешить их иллюзиями, нет сил травить ими и собственную душу. Заставляю себя отстраниться, перехватить его запястье – но не выпустить. Пытаясь отвлечься, кошусь на Клио и ребят, разговаривающих голова к голове, маленьким кружком. Не знаю, что они обсуждают, но надеюсь – свои проблемы. Не буду им мешать. Все, что могла, я сделала, а если Ардон еще раз ляпнет что-нибудь насчет чувств Клио или позволит себе хоть какое-то дерзкое замечание про моего брата, я вырву ему все волосы. И, возможно, зубы.
Делаю еще глоток вина и сама не замечаю, как осушаю кубок. Снова наполняю сама – и свой, и кубок Эвера. Ищу Скорфуса, тоже порой неравнодушного к спиртному, но он куда-то незаметно пропал. На столе его точно нет, его хохот обычно слышен издалека.
– Эвер, – тихо зову я, снова повернувшись. – А-а-а где мой крылатый засранец? И что он там к тебе приставал во время пиррихи?
– Не знаю, – отвечает он на первый вопрос. Улыбается на второй: – Он волновался о тебе, и он… кое-что придумал. Но я расскажу тебе чуть позже. Не здесь.
Не здесь. Меня пробирает дрожь, причины которой я даже не могу понять. Наверное, это дрожь надежды, но почему тогда на словах «не здесь» я снова думаю о том, что эта ночь все-таки может стать для меня последней? И начать ее я хочу не с разговоров.
Я снова пью. Эвер тоже. С облегчением замечаю, что еды на его тарелке стало чуть меньше.
Музыка опять играет, и некоторые гости уже ушли туда, на притоптанную траву, чтобы нестройно, но взявшись за руки, танцевать, больше не ловя чужой ритм. Я сплотила их. Ненадолго, но сплотила. Рикус, Ардон и Клио, встав, тоже идут вдоль серой угольной дорожки, и их пальцы переплетены. Никто не кажется сейчас ни расстроенным, ни напряженным.
Может, все не зря. Даже если завтра для меня все кончится, они будут помнить, что я до последнего старалась сближать людей. Как папа.
А не стравливать их, как мама. И Лин.
8. Темная комната, запертая изнутри Эвер
Гости не спешат расходиться, но, похоже, Орфо все равно. Она оставляет сад без оглядок, ее ладонь крепко сжимает мою. Я едва замечаю, как мы преодолеваем прохладный холл с фонтаном, лестницу, несколько дозоров. Наверное, мы увлеклись: все вино, моя кровь сама неотличима от вина. Его вкус и на губах, оно победило вкус земли и пепла, мне стало легче. Мне почти хорошо, и я хватаюсь за это чувство, зная, как скоро оно меня покинет.
За этаж до жилого Орфо ныряет в возникший будто из ниоткуда коридор, узкий, темный и без окон. Наверняка тупиковый – он идет под странным углом, ничем не украшен: ни статуй, ни картин, ни гобеленов. Я даже не знаю, куда он может вести, что там за помещения. Малая библиотека? Хранилище подарков, которые королевской семье не пригодились и которые в праздничные дни будут щедро раздаваться народу? Иатрия, в которой медики Плиниуса берут некоторые снадобья, чтобы не спускаться вечно на служебные этажи?
Стены голые, от камня веет сыростью – я чувствую это, когда Орфо прижимает меня спиной к одной из них. Ее руки, обвившие мою шею, ее губы, прильнувшие к моим, наоборот, горячие – и винный запах с тонкой волной граната, яда и малины захлестывает меня сильнее. Наконец это окончательно происходит – тиски в моей груди ослабевают, уходит тошнота. Прямо сейчас я верю: все еще может быть в порядке. Даже мерзкое ощущение, со вчерашнего дня мешающее мне есть, может уйти. Рвота камнями ведь ушла. Разве нет?
Я обнимаю Орфо за пояс, притягивая ближе, отвечаю, быстро делая почти игривый поцелуй глубже, настойчивее: я устал держаться, устал делать вид, что она не сводит меня с ума все сильнее. Меня. Не монстров. Она рвано выдыхает. Кусает уголок моей губы, словно прося еще мгновение промедления, – и делает незаметное движение рукой возле моей головы. Там, кажется, был подсвечник-дельфин… и она его повернула. Стена за мной приходит в движение, пол кренится, и мы оба оказываемся в совсем глубокой, совсем ледяной темноте.