С его-то выбором все прозрачно, здесь это полубожественное существо думает и ведет себя как обычный домашний любимец.
Почему боги не придумали правило суда? Оно было бы куда мудрее. Чтобы сам Арфемис, раз он столь принципиален, судил каждого всходящего на престол правителя, чтобы выносил вердикт: «Ты виновен. Ты – нет». Чтобы он решил, оправданно ли то, как Орфо поступила со мной, тем, что я сделал с «детьми героев»; перевешивает ли ее решение спасти меня убийства Монстра. Чтобы…
Я открываю глаза и разжимаю кулаки. Нет. Все это не мои мысли, не мои слова. Это мысли и слова раба, которым я когда-то был. Правила богов хорошо работают и предотвратили не одну беду именно потому, что они просты и самим богам там места почти нет.
«Прости ее – она выживет – ты будешь окончательно свободен».
«Не прощай – она умрет – ты снова будешь окончательно свободен, но рядом с ее скорбным отцом и посреди оставшейся без правителей страны».
Боги удивительны в том, как делают милосердие, справедливость и ответственность разменными монетами. И как регулируют их взаимный курс. Жестокие твари.
Сегодня Орфо и Плиниус организуют послу доброй воли лучший прием, на какой способны. Уверен, приглашены все нобили города и окрестностей, а столы ломятся от еды; звучит музыка – причем не тот напыщенный оркестр духовых, струнных и ударных, который можно услышать на всех королевских пирах, а второй, поменьше – мастера игры на раковинах и стеклянных кубках с водой. Плиниус зовет их, когда особенно хочет кого-то впечатлить. Может, ради их призрачных переливчатых мелодий я бы и спустился, но главная правда очень проста.
Я боюсь снова увидеть труп вместо Клио. И вместо Орфо. И, возможно, вместо каждого из гостей. Я надеюсь, что проснусь завтра – и помешательство исчезнет. Все-таки прошел один день. Только один день с минуты, как я перестал быть Монстром, просто длинный.
Я прикрываю глаза снова, с силой давлю на них – до черных точек и цветных кругов перед веками. Отрешенно вслушиваюсь в тишину, различаю звук, похожий на свист ветра, только не на улице. Он… в стенах? Или прямо там, в коридоре? Скорее первое: в стенах много тайных ниш; Орфо показала мне несколько – в детстве это проявление дара казалось ей едва ли не лучшим из всех. Восьмилетней она тянула меня за одежду – руки трогать боялась – и строго велела жмуриться, пока мы куда-то идем. А когда я открывал глаза, то оказывался в кромешной темноте, с тем леденящим ощущением, какое, наверное, испытывают похороненные заживо. Она смеялась рядом. Снова тянула меня. Куда-то вела дальше, и мы выбирались совсем не там, где все начиналось. Незаметно преодолевали пять-шесть коридоров, а то и несколько этажей. Подсматривали за другими замковыми обитателями через картины, зеркала и дыры в гобеленах. Орфо звала эти лазы паутиной Сэрпо. Кажется, именно во время одной из таких прогулок я впервые взял ее за руку сам. Мне правда стало страшновато.
Я пытаюсь вспомнить, есть ли лазы поблизости, не знаю зачем. Наверняка есть, ведь изначально делаются такие вещи с одной целью: спасти королевских особ, если кто-то придет их убивать. В Гирии не случалось подобного несколько столетий, но замок намного древнее, помнит времена, когда ни правила Двадцати лет, ни правила Безгрешности не было. Силюсь вообразить это, но не могу. Раньше я вообще задавался вопросом, каково это – жить в мире опасений, а не правил. Где правитель может пробыть на троне сколько угодно. Где волшебник в силах победить безумие. Или где всего этого деления – на волшебников, гасителей и прочих – вообще нет. Вряд ли это был бы справедливый мир, но как минимум он был бы намного свободнее. Я не отказался бы там побывать. Монстру же стало все равно.
– Тук-тук. – Слова, сопровождающие настоящий стук в дверь, выводят меня из мыслей. Или из дремоты, в которую я незаметно начал проваливаться? – Можно?
– Входи, – бормочу хрипло, узнав голос. Да, определенно, я засыпал. – Не заперто.
Дверь приоткрывается едва ли на треть, робко и бесшумно. Орфо просовывает в щель только голову и руку.
– Привет.
Она словно выглядывает из засады – максимально странно, учитывая, как она выглядит. Снова стрелки, в этот раз жирные и длинные. Серебряные оливковые ветви в ушах и на шее. Прическа из мудреных кос, оплетающих голову. Ну конечно, она ведь с торжественного ужина. При мысли, что притащила еще Скорфуса и Клио, становится нехорошо. Может, вообще не стоило отзываться, а может, следовало запереться. Но я просто киваю.
– Привет.
Дальше повисает неловкая тишина, в которой я снова тру глаза, приподнимаюсь на локте, наконец, сажусь. Прислушиваюсь. Ветер утих.
– Как ты себя чувствуешь? – наконец спрашивает Орфо, все так же держась за створку одной рукой. Пальцы, унизанные кольцами, тихонько барабанят по резной древесине. – Папа сказал, ты сегодня не спустишься.
– Да, не хочу, – отвечаю максимально коротко, чтобы дать понять: причины я предпочту не объяснять. – Нормально, намного лучше, чем утром и днем.
– Хорошо. – Она все же открывает дверь шире и предстает передо мной во весь рост – в золотисто-медовом платье или, может, слишком длинной тунике, в мягких туфлях, с перекинутым через вторую руку коротким багровым плащом. – А я вот… почти в наряде одалиски, как видишь. И пришла все-таки узнать, не голоден ли ты.
Она отсылает к утреннему разговору – предельно неловко. Там что-то было про завтрак в постель, шутка с очевидным двойным дном, но молчу я не поэтому. Простой вопрос ставит меня в тупик. Я не отвечаю две секунды, три, пять и все это время прислушиваюсь к себе, резко осознавая, что еще со мной не так. Голоден? Я… не понимаю. Я будто не до конца чувствую тело. Днем я осознал, что замерз в воде и кости ломит, только когда мы уже из нее вышли и отошли достаточно далеко. Просто понял, что все это время мои пальцы почти не гнулись, на обеих руках. Просто услышал, как Скорфус сказал: «У тебя губы синие, двуногий».
– Наверное, – говорю я, вспомнив одно косвенное подтверждение: обед мы пропустили. – Но это не проблема, я пройду на кухню коридором для слуг или дождусь, пока кончится пир…
– Он не кончится в ближайший час-два, – обрывает Орфо и поясняет: – Клио заслушалась нашим стеклянным оркестром. И подбила многих танцевать. Она очень любит танцы.
– А ты… – начинаю, но осекаюсь. Она легко угадывает продолжение, усмехается:
– Да, а я по-прежнему не люблю. Не знаю, слышал ли ты, но в старые времена было правило «не прикасайся к партнеру – только кончиками пальцев к кончикам пальцев». Одно из немногих, которые боги потом отменили, ну, когда люди научились вести себя поприличнее и не распускать рук. Думаю, мне бы это подошло.
– Мне тоже. – Осознаю, что улыбаюсь, только когда улыбка уже на губах. И когда глаза Орфо меняют выражение. Она словно хочет добавить что-то, но только кусает губы и повторяет первый вопрос, забыв, что я уже ответил:
– Так голоден? – Но это не все. – Не хочешь ко мне? Я велела накрыть мне в комнате. Сказала папе и Клио, что болит голова и завтра трудный день.
Все это она выпалила сбивчиво, но глаз не опустила. Теперь комкает подол одной рукой, другой щиплет себя же за запястье. Добавляет:
– Можем отрепетировать завтрашнюю… историю. Ну, чтобы точно обойти законников.
– Я примерно понял, – нахожу наконец силы ее перебить. – Я довольно плодотворно поговорил со Скорфусом. Я понимаю, какую именно картинку вы хотите им нарисовать. Думаю, я справлюсь. Это же нормально, что у меня будет минимум воспоминаний, как Монстр…
Поглотил меня. Стал мной. Или я – им.
– Да. – Она кивает, опускает руки, но смотреть не перестает. По лицу пробегает что-то похожее на тик. – Да, конечно, это нормально. Тогда, может… – она колеблется, облизывает губы, – просто поужинаем вместе? На кухне приготовили сырные пирожные. Много сырных пирожных. И их я тоже взяла.
– Сырные пирожные, – тихо повторяю я. Звучит хорошо, и совсем смутно, но я все-таки чувствую голод. – Здорово.
– Так пойдешь? – Она снова касается двери. Медлит. Добавляет: – Или если… в общем… – глубоко вздыхает, снова растягивает губы в улыбке, – ну, если не хочешь, одалиска тебе их принесет. Знаю, тебя бесит мой юмор, но это не завтрак, это ужин. Это не считается.
Она волнуется – ужасно. Я мог бы понять это, еще когда она стала щипать себя за руку, но по-настоящему осознаю только сейчас. Снова оглядываю ее с головы до ног. Быстро опускаю глаза: мне все еще сложно видеть ее настолько взрослой. Слышать ее новый голос, ставший ниже и мелодичнее; понимать, что да, это на ее тело, облепленное мокрой туникой, я сегодня… смотрел, и в этом не было ничего предосудительного, ведь она больше не маленькая и тоже смотрела на меня так. Уверен: не проведи я четыре последних года там, где провел, перемены в ее облике и поведении не показались бы мне такими головокружительными – не понятно даже, в плохом или хорошем смысле. Я видел бы, как это происходит. Я лучше понимал бы почему. А может, они случились бы иначе, все-таки Скорфус…
– Да, – медленно говорю я, прежде чем мысль оформилась бы до конца. Не уверен, что она бы понравилась мне самому. – Да, давай пойдем к тебе. Поболтаем. Как раньше.
Орфо, просияв, но тут же приняв как можно более спокойный вид, кивает. Уходить и ждать за дверью, похоже, не собирается. Ладно. Я с некоторым усилием слезаю с кровати, встаю, начинаю приводить в порядок одежду: лежал не раздеваясь, не собирался еще спать, просто пытался успокоить голову. Запускаю в волосы пальцы, зачесываю несколько прядей назад. Орфо наблюдает, приоткрыв рот, снова со странным видом – но этот вид хотя бы делает ее чуть похожей на ту, кого я знал. На угловатого ребенка, которого занимает каждая деталь мира и особенно – незнакомые живые существа. На девочку, которая боялась тронуть меня пальцем, не то что заявиться в таком платье и предложить завтрак… ужин… в постель.
– Я готов, – даже звучит неестественно, но я все же произношу это, подойдя.