Орфо только теперь, кажется, приходит в себя, встряхивается, выходит за порог первой и сразу прибавляет шагу.
– Прости, плохо соображаю немного, устала, – признается она, уже идя вперед. – Могу… залипать. Ну, так это называет Скорфус. Не знаю, что он имеет в виду.
Я киваю, рассматривая ее спину в небольшом вырезе. Туника или платье, что бы это ни было, – типичного для Гирии кроя, то есть почти облегает бедра и талию, но свободная в верхней части. Закрытая грудь. Короткие рукава-фонари. Драпировка на лопатках, под которой можно было бы спрятать горб, будь у Орфо что-то такое. И полумесяц голой смуглой кожи под самой шеей, несколько темных струящихся локонов. Я опять опускаю глаза, решив сосчитать мозаичные плитки на полу; потом, передумав, просто догоняю Орфо и до двери иду с ней плечом к плечу. Мы молчим, пока не заходим в комнату. Там она тут же начинает суетиться.
– Я не убиралась, – поясняет так же сбивчиво, как говорила в детстве. Хватает сандалии, закидывает в шкаф. – Не думала, что придешь, так, наудачу позвала. – Несется к кровати, задергивает полог густо-оранжевого балдахина, чтобы скрыть неубранную постель. – Решила сегодня запереть спальню изнутри на весь день. – Сбрасывает какие-то книги и бумаги с двух кресел у подоконника, пинает в сторону, тут же подбирает и сгружает на тумбу. – Извини.
Я пожимаю плечами:
– Монстры не привередливы, не переживай.
Она отвечает неловким смехом, открывает окно, и огоньки в стеклянных подсвечниках-кубах, подвешенных на крючьях по всем стенам, тут же начинают дрожать. Становятся на секунду ярко-красными, потом черными… нет, показалось. Обычное рыжее пламя. Я потираю глаза, прохожу еще немного вперед, ощущаю стопами щекочущий пятнистый ворс: пол устлан шкурами. Кажется, Орфо ни в чем не изменила себе, ее комната прежняя, разве что пропали игрушки и появились книги и документы. Местами валяются и распечатанные письма.
– Иди сюда, – зовет Орфо, снова кивая на подоконник.
Еда расставлена там, на широком мраморном пространстве, где раньше сама Орфо спокойно помещалась целиком. Мы помещались там вдвоем: сидели у разных краев проема, поджав ноги; смотрели на море и пляж; учили что-нибудь или разговаривали. Но сейчас она запрыгивает в стоящее рядом высокое кресло, на пару цветных подушек. Я, силясь побороть непонятное ощущение неправильности, опускаюсь во второе и окидываю подоконник взглядом. Орфо правда расстаралась, точнее, расстаралась замковая кухня. Но неважно.
Здесь есть большая доска обжаренных морепродуктов: креветки и кальмары, гребешки и рапаны, кусочки рыбы. Есть приготовленные на огне цукини, каперсы и сладкий перец, есть пряный белый хлеб, розетка оливкового масла и блюдо маслин. Ваза с фруктами – персики, кумкваты, клубника, виноград и разломанные, уже очищенные гранаты. И те самые золотистые пирожные из молодого сыра – идеально круглые, украшенные ежевикой. Последним Орфо подхватывает с пола и ставит ровно посередине подоконника синефигурный кувшин вина. Еще одна новая деталь, которую придется просто принять: она правда начала пить и, судя по щедро наполненным серебряным кубкам, наслаждается этим. Я беру придвинутый кубок с некоторой опаской – просто не знаю, как спиртное подействует на меня сейчас.
– Скорфус сказал, надо. – Орфо угадывает мою мысль. – Сказал, в некоторых других мирах оно вообще что-то вроде… противоядия от почти всего. В одном мире даже есть бог, который превращает в вино воду.
– Он большой затейник и, наверное, очень богат. – Подношу кубок к лицу, осторожно взбалтываю, вдыхаю запах. Фруктово-цветочный, что-то нежное, словно вишня с базиликом.
– Тебе станет лучше, правда. – Орфо качает кубком. – Это ведь очень… смертная вещь.
– Смертная. – Я киваю, вдыхая запах снова.
– С возвращением, – говорит она, еще раз качнув кубком в мою сторону, и делает глоток.
Я тоже отпиваю. Сладко, терпко, я определенно отвык: из-за цвета жидкости ждал, что вкус будет кровавый. Язык щиплет, зубы сводит, зато, едва я глотаю вино, внутри становится тепло и словно бы растворяется какая-то мерзость, еще недавно готовая вырваться. Пара последних камней? Я прислушиваюсь к себе несколько секунд, смыкаю ресницы и, поставив кубок, щупаю зачем-то свои руки. Даже кровь побежала быстрее, легче. Пропало желание располосовать себя.
– Все хорошо? – слышится в темноте по ту сторону век, и я скорее открываю глаза. Орфо всматривается в меня с тревогой, сжав ножку кубка. – Воды?
Качаю головой, быстро делаю еще глоток.
– Ты была права. Спасибо.
Орфо улыбается, берет пустую тарелку и двузубую вилку, подается вперед и начинает аккуратно накладывать себе морепродукты и овощи. Я следую ее примеру. Все это время мы молчим, стараясь даже не встречаться взглядами, но это происходит раз за разом, когда вилки сталкиваются. Орфо неловко пожимает плечами: наверное, ее тоже удивляет, что мы почти постоянно тянемся к одним и тем же кусочкам. Она останавливается первой, ставит возле себя тарелку и облокачивается на подоконник. Я невольно делаю то же.
– Бери больше, не стесняйся, – предлагает она, помедлив, но я качаю головой.
– Я все еще… не совсем в себе. Думаю, не стоит. Потом. – Все так же осторожно накалываю на вилку креветку, отправляю в рот под напряженным взглядом Орфо. – Нет-нет. Не настолько не в себе, не бойся! – Спохватываюсь, поняв, что слова звучат невнятно.
– Эй, ты никогда не говорил с набитым ртом, – смеется вдруг она и быстро цепляет колечко зеленого перца, вонзает в него зубы. – Это был мой грешок. Хорошо, что нет правила, по которому ты обязательно подавишься.
Я смеюсь в ответ – опять раньше, чем успеваю это понять. Орфо хватает оливку с блюда, закидывает в рот вместе с кусочком рыбы, и меня все-таки снова накрывает ощущение… нереальности. Что, если все это просто сон, который я вижу в ледяной пещере? Если мое тело и разум уже настолько выпиты Монстром, и, пока он терзает очередную жертву, я прячусь в последнем убежище иллюзий? Вижу ту взрослую Орфо, которую могу вообразить. Ту обстановку, которую помню. Ту еду, которой мне не хватает. Это, возможно, последний рубеж, подарок агонии, хотя четыре года мое воображение было… мертвым, как моя воля. Я не мог уйти от всего, что делал Монстр, в фантазии или воспоминания. Я всегда вынужден был смотреть. У меня не получалось даже надолго закрывать глаза – он забрал и их тоже.
– Эвер. – От глухого оклика я замираю, даже перестаю дышать на несколько секунд. Спохватившись, снова заношу вилку над тарелкой, только после этого отзываюсь:
– Да, Орфо?
– У тебя опять медленные глаза.
Теряюсь. Я и в ее детстве не до конца понимал смысл этих слов, хотя слышал их не раз. Но следовало за ними неизменно одно утверждение:
– Ты думаешь о чем-то плохом.
И оно всегда попадало в цель.
– Да… – тускло повторяю я, цепляю вилкой что-то, что не могу точно опознать – гребешка? кусочек трески? – и отправляю в рот. – Говорю же… я не совсем в себе.
Она кивает, накалывает на вилку сразу несколько морепродуктов и овощей, подносит всю эту композицию к губам, но не ест. Взгляд неотрывен от меня, и очень похоже, будто Орфо не решается спросить о чем-то, что ее терзает. Я жду. И наконец все же слышу:
– Обо мне. Да?
– Что? – Едва не давлюсь, быстро беру кубок, отпиваю вина. – Нет, нет, что ты. Это другое, это… память.
В которой виновата ты. Но я не собираюсь портить вечер этими словами, я не хочу даже сам задерживать их в голове, потому что о ее вине мы уже говорили. Бесконечно тормошить одного и того же мертвого коня нельзя. Я не планирую сживать Орфо со свету – и также не желаю, чтобы в ответ меня мучили напоминаниями о могилах, на которых я сегодня оставил венки. Я вообще не хочу ссор и столкновений; сказанное не вернуть, и сказано уже много. Я…
– Я устал. – Вздохнув, откидываюсь в кресле, продолжаю крутить в пальцах кубок. – Знаешь, успел немного забыть, насколько тяжело быть человеком. Нет, это не намек, что я захотел назад в Подземье…
Орфо поджимает губы, кладет вилку на край тарелки. Шутка не удалась и, пожалуй, была жестокой.
– Извини.
– Не извиняйся. – Звучит вымученно. – Я все понимаю. Но так или иначе… – она тоже берет вино, делает глоток куда больше моего, сразу осушив кубок, – я вряд ли смогла бы. Это к Скорфусу. Пожалуйста, пойми кое-что важное. – Тон становится почти умоляющим. – Я для тебя не опасна. По крайней мере, в этом смысле. То, что произошло в тот день, Эвер, это была…
– Трагическая случайность не в том месте, не в то время. – Потираю веки, вспомнив разговор на берегу и мертвую птицу. Тоже допиваю вино, и Орфо, явно радуясь возможности чем-то занять руки, наливает нам еще. – Злой рок. Да, пожалуй.
В том, что сделала она, – может быть. В том, что сделал ты – вряд ли. Ты убил людей. Тебя никто не заставлял, и тебе нечего было бояться. Ведь так?
Никто не говорит этого вслух, но слова явственны в голове. Холодные, с присвистом, они напоминают голос Монстра в минуты, когда он внушал ужасы жертвам и звал их к себе. «Спустись. Посмотри мне в глаза. В твоей жизни все равно нет смысла». Я морщусь, ловлю взгляд, полный жалости, дрожащей рукой ставлю кубок обратно на окно.
– Эвер…
– Я в порядке. Правда.
Беру тарелку и вилку, опять отправляю что-то в рот. Непонятный желтоватый овощ, по форме напоминает скорее цветок, на вкус как цуккини.
– Это карликовые патиссоны, – произносит Орфо. Не без гордости. – Их тоже вывела я.
Не хочу говорить о трагических случайностях. Не хочу думать об омерзительных симптомах подземной болезни, или как это назвать. Хочу, чтобы голос в голове замолчал. Карликовые патиссоны – тоже очень смертная вещь. И, цепляясь за нее, я снова слабо улыбаюсь.
– Есть ощущение, что в мое отсутствие ты только и делала, что выводила новые сорта растений. А я ведь еще с детства подталкивал тебя это попробовать.
Орфо слегка морщит нос, закатывает глаза, но, судя по усмешке, не собирается спорить.