– Орфо. – Слегка встряхиваю ее снова и прислоняюсь лбом ко лбу. Надеюсь, это движение выбьет ее из колеи и отвлечет. – Орфо, тебе было восемь, и вот это точно не твоя вина. В мифах нет даже ни одного героя, который совершал бы подвиги в восемь лет, в восемь лет некоторые еще ковыряют в носу и едят песок, а ты…
А ты вернула меня к жизни. Была мне самым бережным другом, какой мог у меня быть.
– Физальские дети в восемь лет уже участвовали в герилье[13] в занятых городах, – тихо возражает она. Я только сжимаю зубы. – Я это знаю, и ты знаешь, и…
– И все же Лину это не мешало стремиться на трон, хотя он был старше и уже мог хотя бы бунтовать, – напоминаю я, но предательская мысль тут же откликается: «А ты уверен, что ему бы не раздавило череп?» В глазах Орфо тот же вопрос. У меня только один ответ. – Все. Хватит, Орфо. Если смотреть так, то все мы хоть раз кого-нибудь предали. Но это работает проще. Разберемся как на твоем примере… – Она натянуто улыбается, и я решаю все же опередить ее шутку. – Ладно. Если ты все-таки умрешь, я как-нибудь залезу на Святую Гору, найду там Арфемиса и попробую выяснить, за что именно ты наказана.
– Мило. – Орфо уныло шмыгает носом. Но тут же все-таки ухмыляется. – Спасибо. Такого мне еще не обещали.
На Святую Гору никто не поднимался со времен, как Гестет водила туда свою смертную подругу. Мы берем только снег и травы с подножий, а также металл из ближних рудников, взамен же оставляем подношения. Гора сурова, ее покорители либо замерзают заживо, либо все-таки долезают до пика, но не находят никаких богов. Возможно, путь, знакомый древним, теперь скрыт каким-нибудь порталом. Так или иначе, оба мы понимаем: мое обещание – шутка. Зато Орфо она поднимает настроение. Она отстраняется первой, встает и протягивает мне руку.
– Боюсь, наша троица уже недоумевает. Они, конечно, дали мне время прийти в себя, но прошло уже минут десять.
Если не больше. Я бы решил, что вечность – так меня вырвал из реальности оглушительный приступ дурноты. Но Орфо, похоже, следила за временем, даже предаваясь отчаянию.
– Приятные ребята. – Вставая, все-таки берусь за ее ладонь: не уверен в своих ногах. – И да, ты правда…
– Держалась молодцом? – Не выпуская меня, она подмигивает, улыбка становится чуть шальной. – Да. Знаешь, на самом деле я давно хотела сказать что-то подобное хоть какому-нибудь физальцу. Я писала королю, писала и Гринорису, но письма – это другое. – Она возводит глаза к небу и опять меняет эмоцию: на напускной пафос и искреннее самодовольство. – Даже если умру, такой катарсис сложно не запомнить, и думаю, наша милая-милая Клио всем…
Опять она про смерть, и опять иначе! Голова идет кругом от того, как она то смеется, то плачет, то снова смеется, думая о своем возможном скором уходе из мира живых.
– Орфо, как мне заткнуть тебе рот?.. – Я сам сжимаю пальцы в ответ, но осекаюсь, увидев многозначительное поднятие бровей. Орфо щурится и делает шаг ближе. – Нет. Нет, нет, не отвечай, не надо ничего про одалиск…
Она подносит мое запястье к губам, бегло целует, а потом спешит к смоковницам, дергая меня за собой.
– Пошли, пошли. Обещаю, буду молчать!
Если бы не ее ясная, хорошо поставленная речь, я даже решил бы, что она как Лин: начала принимать что-то, ведущее к подобным скачкам настроения от «я обречена, и это ужасно!» к «я обречена, и это весело!». Но нет, она стала такой сама, а эти поцелуи… Рука просто горит. Мне становится жарко, я мотаю головой, пытаясь привести себя в чувство и еле успевая за ней.
Физальцы встречают нас, на удивление, без вопросов – только странно переглядываются, и Рикус с Ардоном синхронно-благочинно складывают руки на коленях. По губам Клио блуждает улыбка, природу которой я понять не могу, но, определенно, там есть что-то лукаво-коварное. Будь я чуть подозрительнее, решил бы, что она потихоньку отравила вино и еду. Нет, вряд ли, скорее…
– Простите, что задержались, в этом месте я… мы… часто задумываемся. – Похоже, и Орфо заметила что-то, чего не может понять: мою руку она выпустила слишком быстро.
– Ага. Будем есть? – спрашивает Клио, ничего не уточняя.
Они успели разобраться с корзиной: расстелить покрывало, расставить чаши и кувшин, разложить еду на большой пробковой доске и достать маленькие. От козьего сыра, свежего хлеба, жареных кусочков курицы и орехов в розмариновой карамели идет приятный запах. Впервые за день – нет, за четыре года, ведь вчера с этим были проблемы, – я чувствую настоящий голод.
– Да, обязательно! – Орфо падает с Клио рядом и хватает хлеб, начинает энергично ломать его на пять частей. – Спасибо большое, что позаботилась о нас, мы…
– Это я, – флегматично сообщает Ардон и закатывает рукав бежевой игаптской рубашки. Там, среди черных треугольников, полос и полукружий, виден аккуратный домик. Хозяин. Этот юноша из демоса хозяев, никогда бы не догадался. – Эфенди слишком ленивая, чтобы заниматься такими вещами.
– Вовсе я не ленивая, просто ты делаешь их быстрее! – Клио смущенно розовеет. – Я только успела усесться и поправить одежду, а ты уже все достал.
– И слопал половину! – фыркает Рикус, потирая шрам, но Клио быстро отламывает кусочек хлебного мякиша и сует ему в рот. – М-м-м!
– Перестань дразнить его, хаби, – строго велит она и переводит взгляд на нас. – Не думайте. Они не всегда такие. – Она понижает голос, снова улыбаясь с хитрецой. – Но именно потому, что они часто такие, я надеялась тут, у вас, поменьше таскать их с собой.
– Можно я еще раз, при кире принцессе, – Ардон игнорирует фырканье жующего Рикуса, – скажу вам, что это неразумно? Взять хотя бы вчерашнее, в первый день, в незнакомых местах, одной отправиться в санктуарий! – Он так хмурится, что от этого даже шевелится часть ритуальных рисунков на открытом, обрамленном тугими локонами лбу.
Клио хмурится тоже и, повернувшись к Орфо, говорит ей, пожалуй, нервно:
– Нальешь мне вина?
Замечание Ардона неприятно ей, но почему? Не нравится излишняя опека или все же…
– Хаби, уймись, – примирительно влезает Рикус, уже сжевавший кляп. Орфо тем временем успела откупорить кувшин. – У всех у нас есть дела, которые хочется сделать одному, и…
– Какие у нее могут быть дела здесь без нас? – Ардон даже раздувает ноздри, явно не собираясь уступать, и язык мой, враг мой, опережает разум:
– Вообще-то, не стоит говорить о принцессе Клио так, будто ее тут нет.
Орфо, успевшая разлить вино и взять свою чашу, чтобы его попробовать, кашляет. Ловлю напряженный взгляд: «Кто мы, чтобы их поучать?» Она права, но поздно, и я расправляю плечи, смотря на троицу так же, как в юные годы смотрел на короля. Делая подобные замечания ему, я боялся куда больше. Чего мне бояться сейчас? Это действует: Рикус только таращит глаза и вдруг начинает хохотать, Ардон озадаченно потирает заросший подбородок, даже не думая спорить, а Клио и вовсе с благодарностью хватается за эфемерную руку помощи.
– Да, именно, хаби! – обращается она к Ардону, прямо глядя ему в глаза. – Если тебе так важно это выяснить, мог спросить напрямую. – Она морщит носик, скрещивает руки на груди и отворачивается, смешно мотнув головой. – Только знаешь, я все равно бы не сказала, потому что это в прошлом, и это неважно, и вообще… а теперь точно не скажу!
– Эфенди, – тихо, виновато окликает Ардон, но она только сопит с гримаской обиженного ребенка. – Я лишь не хочу рисков как поводов для войны. Как и вы, надеюсь.
А еще, похоже, тебе тоже больно сознавать, что у твоей подруги есть какая-то своя жизнь.
– Ценю, – отрезает Клио, берет пустую пробковую доску и начинает накладывать себе еду. – Ладно, я такая голодная!
Она умеет быть вредной – удивительно. Я украдкой наблюдаю за ней, прогоняя все странные мысли, порожденные этой короткой перепалкой. Хм… я ведь тоже задавался вчера вопросом, почему она отправилась по незнакомому маршруту одна. Что за дела наедине с собой, при чем тут Лин? И почему она так оберегает этот секрет даже от собственных…
– Ха-аби. Эфе-енди. – Орфо отвлекает меня, передав чашу с вином, а троицу – задав своевременный вопрос: – Что все это означает?
Она очень не хочет продолжения ссоры, ей важно сохранить настроение, которое охватило нас – и прежде всего гостей – у мемориала. Поэтому, даже если ей не интересно, любопытный тон получается убедительно. У меня есть ответы: хозяин знал игаптский. Но пусть лучше они расскажут сами, ведь одно из обращений пока видится мне довольно необычным в таком кругу.
– Эфенди – то же, что «кира», «госпожа», – поясняет Ардон, все косясь на Клио. Вздыхает. – А хаби – «милый», «любимый».
– Так вот почему ты так любишь это слово! – смеется Орфо, раздавая всем им чаши. – И все-то у тебя «милое», даже я!
– Ты точно милая, – улыбается Клио, немного оттаяв. Поднимает глаза на меня. – И ты.
Ардон вздыхает так, будто кто-то взвалил ему на плечи весь мемориал. То ли недоволен, то ли все еще переживает из-за ее излишнего своеволия, то ли все сразу.
– Ха-аби, – издевательски тянет Рикус и делает неожиданное: вальяжно устраивается на песке, положив голову ему на колени. – Помнишь, что в пути ты проиграл мне спор на желание, когда я насчитал больше чаек? Так вот, ты мой раб на всю эту трапезу. Корми меня.
Холод пробегает по спине от того, как непринужденно и шутливо он произнес «раб». Кулак сжимается, ножка серебряной чаши предупреждающе врезается в ладонь, и это отрезвляет – как и новый взгляд Орфо. Ничего оскорбительного в шутке нет. Что Физалия, что Игапта – такие же рабовладельческие страны, как Гирия. Я облизываю губы, сглатываю и тоже аккуратно пробую вино. Сладкое, с отчетливыми нотами клубники и апельсина. Специально для гостей, гирийцы предпочитают все же чуть более терпкие сорта.
– Тогда и меня, ты меня обидел! – Клио ложится с другой стороны, их с Рикусом затылки почти соприкасаются.