– Я помогала с телами и с умирающими, – просто отвечает Клио. – С последними особенно. У нас верят, что если на пороге смерти увидишь ребенка, твоя следующая жизнь будет счастливее и светлее. Я… благословляла, наверное, так это можно назвать.
Закрываю глаза. Быстро понимаю, что это слабость, и сжимаю зубы, сдерживая отвратительное: «Ну и зачем ты рассказываешь все это? Чтобы мне стало стыднее? Чтобы я отдала тебе платье?» Она ведь вела к чему-то, нет?..
Да. Точно, вела. К ответу на мой вопрос, ни к чему другому. И она продолжает:
– Однажды… – Я снова поднимаю взгляд, и ее кулаки тоже стискиваются до хруста. Я, кажется, прежде не видела у нее этого жеста. – Однажды, еще в начале войны, Арэстэс и Гринорис были на поле со мной и кто-то не выдержал. Не выдержал ее платья, улыбки, того, как она глумилась над нашими мертвыми, вместо того чтоб позаботиться о своих. А может, не они, а кто-то из командующих, не знаю, неважно… но по вашим людям открыли стрельбу.
Я вздрагиваю. Она тоже, еще крупнее, потом устало потирает виски.
– В нее и твоего брата полетел дождь стрел. А она, вместо того чтобы напасть на нас, или бежать, или велеть стрелять в ответ, просто упала и накрыла его собой, накрыла, обняла и все время, пока свистели стрелы, гладила по голове, я видела… – Клио странно улыбается. И потупляет голову. – Вскоре и я оказалась на земле, под братом, который делал то же, боясь, что я начну кричать и вырываться… А стрелы полетели уже с обеих сторон. Потом успокоились. Я не помню, кто понял, что дальше так нельзя, кто первым прекратил стрельбу, но мне кажется, ваш… – Она смотрит вправо. Точно ища теперь кого-то среди караульных на углу.
– Илфокион. – Не уверена, но кажется, одним из проступков, за которые его разжаловали, было как раз «непротивление вероломному нападению в двухчасие». Не в это ли?
Клио кивает:
– Он был моложе, у него были волнистые волосы, как у тебя, и…
– Да, он еще не повернулся на моде так сильно! – Неловко улыбаюсь. Не знаю, как побороть дурноту. – Так что же тебя потрясло, что мама попыталась защитить сына, всего-то?
Может, я не права; может, мамина жажда мести действительно затмила в те дни родительский инстинкт и уступила ему неожиданно и чудесно. Но пока мне видится скорее расчет: кому без Лина наследовать престол, не мне же? Тогда она ведь еще не планировала ни убивать себя, ни забирать его с собой… Но Клио совершенно тверда.
– Что это было первым ее поступком, хотя у нее были все шансы убить вражеских короля и наследника, вовремя отдав приказ или бросившись самой. – Клио облизывает губы. – Мы были близко. На расстоянии удара хлыста. – А она лежала… молчала… прижимала его к себе… Как брат меня. Все это время.
Да. С этой позиции выглядит действительно человечно. Но мысль я отгоняю почти с яростью, внезапно чувствуя желание едва ли не сплюнуть под ноги со словами: «Вот это да, вот это мать мечты!» Как… как Клио может? Говорить так, будто речь не о женщине, развязавшей войну из-за пустых иллюзий, амбиций и обид? Не о женщине, которая потом чуть не зарезала этого самого сына и сломала мне нос? Как?..
Нет. Заткнись, дура, подумай. Она говорит это, потому что ты спросила сама. Потому что она куда добрее тебя. И потому что она-то не была для этой женщины нелюбимым, лишним ребенком. Возможно, она даже верит: при всех омерзительных тиранских замашках Валато Каператис была отличной мамочкой, раз у нее выросла такая замечательная я. Нет даже смысла ее разочаровывать. Но Лин… бедный брат. Послушно рассматривающий трупы, лежащий на окровавленной земле, слушающий свист стрел над головой. Меня все меньше удивляет то, что в какой-то момент он стал нуждаться в дурных свойствах сонного зелья. Меня все меньше удивляет… многое. А еще кое-что кажется теперь особенно важным, и я осторожно, преодолев сопротивление той своей части, которую Скорфус ласково зовет «заноза в заднице», спрашиваю:
– Клио, мы все еще не подруги?
Скорее всего, нет, учитывая, что три последних дня я провела в полукоме, а она – как преступница. Но она молчит, словно ждет продолжения. Украдкой подумав о двери, за которую в день знакомства так ее и не пустила, я решаюсь спросить:
– Ты встрет… увидела Лина именно тогда? Что было потом?
– Ничего. – Кажется, она даже не колебалась, решаясь дать мне ответ. Но он мало похож на то, чего я могла бы ожидать. – Ничего, правда, Орфо. Я раз за разом видела его на поле боя, видела, как он ходит за своей торжествующей мамой, ловила его взгляд, а он ловил мой, мы… мы осторожно улыбались друг другу. – Она запинается. Кусает губы сильнее и сильнее. – Мне было жаль его, я чувствовала, что он тут как пленник. И я видела, что он жалеет меня; возможно, думает о том, что свою маленькую сестренку ни за что не взял бы смотреть на трупы. Всего раз… – Она лезет вдруг за ворот туники. Там блестит тонкая золотая цепочка, но я ни разу не видела, что на ней висит. – …он дал мне это. – Щелкает медальон с выгравированным крокодильчиком, внутри оказывается маленький засушенный цветок земляники. – Он это чудом сделал, когда ваша мама не видела… – Клио защелкивает медальон и быстро убирает назад.
– Я выращивала. – Не знаю, почему голос падает. Не знаю, почему мне опять хочется спрятаться. – Можешь считать, он тебе передал привет от меня, хотя ты меня не знала, ха-ха…
Клио улыбается, но молчит; взгляд ее остается пристальным и грустным. Она понимает, какой вопрос вертится у меня на языке. Она понимает, что, скорее всего, я и сама прекрасно знаю ответ, но все равно спрошу.
– Ты надеялась, что между нашими странами что-то наладится, и вы…
– Увидимся, – выдыхает она, и ладонь ложится на ручку двери. – Просто увидимся, поговорим хоть раз…
Глаза теперь круглые и влажные, но губы не дрожат. «Знаю, ты считаешь меня дурой», – вот что читается на лице, в самой позе: ссутулившиеся плечи, спина, прижавшаяся к двери, ладонь, стиснутая на металлическом изгибе.
– Клио, мне так жаль… – Я не подхожу. Вряд ли нужно обнимать ее, вдруг тогда она опять разревется и сама будет не рада? – Очень жаль. Это ужасно.
Ужаснее, Клио, только то, что мой брат, похоже, тебя не заслуживал. Как я не заслуживала Эвера. Семейное.
– Ведь с тобой у него были шансы перестать быть таким… – запинаюсь, решаю обрушить на нее любимое словечко Скорфуса, надеюсь на улыбку, – засранцем.
– Что? – Она правда вроде немного отвлекается. Морщит нос. – Звучит вонюче…
– Нет, нет, проблема в другом, но это неважно! – Смеюсь как можно бодрее, пока еще могу. Недолго. И, подавшись ближе, все-таки обнимаю ее. – Ох… Ты замечательная, Клио. Просто замечательная. Если подумать, лучшей королевы я бы и не пожелала.
Но королевой стану я сама, если выживу, а королевский, императорский, консульский брак – это всегда союз мужчины и женщины. Правила богов требуют от коронованных оставлять потомство и соблюдать равное право полов на власть, поэтому все развлечения с себе подобными возможны лишь вне трона. Не говоря уже о том, что меня такие развлечения не прельщают. Вдохнув лотосовый запах от волос Клио, я отстраняюсь. Вроде она чуть повеселела, улыбается.
– Спасибо, что рассказала… все это. – Немного сжимаюсь. Ведь закономерный ответ здесь: «А ты объяснишь, наконец, что у вас с Эвером за проблемы?» Но Клио говорит другое:
– Спасибо, что выслушала и… поняла?
Да. Поняла. Многое. И приняла решение, которое не имеет особого смысла, но сможет вынуть из меня хоть одну занозу.
– Знаешь, то платье… я думаю, я все же отдам его в ваш музей.
А все остальные тряпки и побрякушки давно пора продать. Оставить немногое, что я смогла бы носить, прочее же потянет на хорошую сумму и пригодится городским беднякам или…
Пальцы ног в сандалиях резко сводит. Вздрогнув, замечаю, что их коснулась удлинившаяся тень Клио. Бр-р, проклятые сквозняки и проклятый магический коллапс от моего недавнего «подвига» – никогда еще меня так им не накрывало, хотя, конечно, я и сил столько не тратила… Чтобы ожить, стоит сегодня провести побольше времени в купальне или в душе.
Душе… Тут я опять встряхиваю головой. Не знаю, кто тянет меня за язык, а может, я просто не хочу, чтобы Клио с круглыми глазами переспросила: «Отдашь? Правда?» – я ведь пока колеблюсь. Но, попятившись из тени и усмехнувшись, я как можно небрежнее добавляю:
– Кстати, еще раз спасибо за медицинскую помощь. Боюсь, если бы со мной пошел Эвер и ему пришлось бы трогать меня, я могла бы просто завалить его.
– За… – Что это с ней, почему опять глаза как монеты? – Чем и зачем?!
Не то чтобы перевести разговор на это оказалось хорошей идеей: Клио явно опешила. Ах да. В том самом смысле это словечко тоже открыл мне Скорфус; если он говорит «завалить», то подразумевает либо «на лопатки и трахнуть», либо «хлебало», либо и то, и то в произвольном порядке. Клио же может прийти на ум только жутковатый вариант «завалить камнями».
– Ну… – Проклятие, а ведь неловко. Скрещиваю руки на груди, шумно выдыхаю через нос. Наверное, покраснела. Дура. – Ладно, забудь. Просто на будущее: нас на самом деле не стоит оставлять наедине, я… несдержанна, поэтому лучше не оказывай мне таких услуг, как на пляже.
– Ой! – Но вопреки возгласу, вид ее становится хитрым. Что-то мне это не нравится. Так и есть, снова расплывшись в невинной улыбочке, Клио склоняет голову, и ее волосы падают на лоб. – Ну-у, посмотрим! – Челку она тут же смахивает суетливым жестом. – Но не забывай, что я посол доброй воли, а это дело всей жизни, не только примирения двух стран, и…
– Боги, Клио, не пугай! – Разве что не пячусь. Но все-таки фыркаю, давя смешок.
Не люблю мессианство. Все вот эти вот «боги говорят мне творить добро, и я буду творить его ради тебя, эй, стой, куда побежал?». Но пока остается только смириться. Эта принцесса не знает, с чем имеет дело. Не стоит переживать, она не будет моей свахой.
– В общем, лучше будь, пожалуйста, о