– Это не плохие новости, так как мисс Салли улыбалась, – размышляла Пэтти. – И я не могу придумать ни одной хорошей новости, которая бы ожидала Хэрриет.
Десять минут спустя на лестнице раздались шаги, и в комнату Пэтти вне себя от волнения ворвалась Хэрриет.
– Он едет!
– Кто?
– Мой отец.
– Когда?
– Прямо сейчас – сегодня после обеда. Он был в Нью-Йорке по делам и теперь едет повидать меня на рождество.
– Я так рада! – сердечно сказала Пэтти. – Теперь ты видишь, что он не приезжал раньше потому, что был далеко в Мексике.
Хэрриет покачала головой, ее оживление внезапно угасло.
– Мне кажется, он считает, что должен это сделать.
– Чепуха!
– Нет, правда. Ему нет до меня дела – вообще никакого. Он любит веселых, симпатичных и умных девочек, таких, как ты.
– Ну, в таком случае… будь веселой, симпатичной и умной, как я.
Хэрриет поискала взглядом зеркало, и глаза ее наполнились слезами.
– Ты просто круглая дура! – в отчаянии вымолвила Пэтти.
– В своем зеленом платье я похожа на жуткое пугало, – сказала Хэрриет.
– Да, – ворчливо согласилась Пэтти. – Похожа.
– Юбка слишком короткая, а корсаж слишком длинный.
– И рукава какие-то странные, – заметила Пэтти.
Поставленная перед этими приводящими в уныние фактами, она почувствовала, что ее энтузиазм сходит на «нет».
– В котором часу он приедет? – спросила она.
– В четыре.
– У нас в запасе есть два часа, – овладела собой Пэтти. – Можно успеть кучу всего за два часа. Будь ты хоть приблизительно моего размера, ты могла бы надеть мое новое розовое платье… но, боюсь… – Она с сомнением оглядела длинные ноги Хэрриет. – Знаешь что! – прибавила она в порыве щедрости. – Мы уберем складки и удлиним кромку.
– О, Пэтти! – Хэрриет, готовая расплакаться, сказала, что боится испортить наряд. Но когда в Пэтти просыпалось рвение ради дела, все остальные соображения в расчет не принимались. Новое платье извлекли из гардеробной и принялись распарывать.
– И ты можешь надеть новое жемчужное ожерелье и розовый шарфик Козочки, а также мои шелковые чулки и туфельки – если влезешь в них – и, по-моему, Конни оставила кружевную нижнюю юбку, доставленную из прачечной слишком поздно и не попавшую в багаж… и… а вот и Козочка!
Заручившись сочувствием мисс Маккой, спустя четверть часа они весело продолжили выполнять задачу по перевоплощению протестующей, возбужденной и время от времени разражавшейся слезами Хэрриет в первую красавицу школы. Считалось, что Козочка Маккой – неисправимый сорванец, однако в этот решающий момент «вечная женственность»[18] триумфально вышла на первый план. Она уселась с маникюрными ножничками Пэтти и три четверти часа усердно отпарывала складки.
Тем временем Пэтти обратила свое внимание на волосы Хэрриет.
– Не затягивай их так туго, – велела она. – Ты как будто делаешь это разводным ключом. Ну-ка! Дай мне расческу.
Она толкнула Хэрриет в кресло, повязала ей вокруг шеи полотенце и, несмотря на сопротивление, сделала ей прическу.
– Ну как? – спросила она у Козочки.
– Потрясно! – пробормотала Козочка с набитым булавками ртом.
Волосы Хэрриет, повязанные розовой лентой с бантом, распущенными локонами обрамляли ее лицо. Лента принадлежала Конни Уайлдер и до сих пор фигурировала в качестве пояса, но ради благого дела пришлось поступиться правами на личную собственность.
Туфельки и чулки действительно оказались малы, и Пэтти принялась неистово обшаривать дюжину комодов своих отсутствующих подруг, тщетно силясь откопать обувь розового цвета. В конце концов, ей неохотно пришлось разрешить Хэрриет выйти в ее собственных простых хлопчатобумажных чулках и лакированных бальных туфлях.
– В конце концов, – заверила ее Пэтти, – тебе лучше носить черное. В розовом твои ноги будут вроде как бросаться в глаза. – Она по-прежнему пребывала в правдивом настроении. – А знаешь что! – воскликнула она, – ты можешь надеть мои серебряные пряжки. – И начала безжалостно отрывать их от розово-шифоновой декорации.
– Пэтти! Не надо! – Хэрриет задохнулась при виде такого кощунства.
– Это последний штрих, в котором нуждается твой наряд. – Пэтти беспощадно продолжала разрушительную работу. – Когда твой отец увидит эти пряжки, он решит, что ты прелестна!
Они лихорадочно трудились целый час. Они торжественно нарядили ее со всей пышностью, которая была в их распоряжении. Все обитательницы коридора внесли свою лепту, вплоть до носового платочка, отделанного по краям кружевом, с вышитой вручную буквой «Х», который Хестер Прингл забыла в верхнем ящике своего комода. Обе девочки критически поворачивали ее перед зеркалом, и глаза их сияли от гордости за свое создание. Как правильно предсказала Козочка, она была самой грандиозной красавицей во всей школе.
В дверях появилась ирландка Мэгги.
– Мистер Глэдден в гостиной, мисс Хэрриет. – Она умолкла и уставилась на нее. – Поистине, я и не знала, что Вы такая красотка!
Хэрриет ушла смеясь, в глазах ее горел боевой огонь.
Пэтти и Козочка неугомонно принялись устранять беспорядок, учиненный в Райской Аллее этим внезапным полетом бабочки. Всегда скучно раскладывать вещи по местам после того, как событие достигло кульминации.
Час спустя в холле вдруг раздалось торопливое шлепанье ног, и, вальсируя, вбежала Хэрриет с сияющими глазами. Она была воплощением молодости, счастья и приподнятого настроения.
– Ну как? – одновременно воскликнули Пэтти и Козочка.
Она вытянула запястье и продемонстрировала браслет из золотых колечек, украшенный крошечными часиками.
– Смотрите! – крикнула она. – Он привез мне их на рождество. И у меня будут все платья, какие душе угодно, а мисс Салли больше никогда не будет выбирать их для меня. И он останется сегодня на ужин и будет кушать с нами за нашим маленьким столиком. И он хочет взять нас в город в следующую субботу, чтобы пообедать и сходить на спектакль, и Вдовушка позволила!
– Вот это да! – заметила Козочка. – Все наши хлопоты окупились с лихвой.
– И что бы вы думали? – Хэрриет судорожно перевела дух. – Я ему нравлюсь!
– Я знала, что эти серебряные пряжки доставят ему удовольствие! – произнесла Пэтти.
VII. Дядя Бобби
КОГДА обитатели «Святой Урсулы» бездельничали во время позднего завтрака в первое утро рождественских каникул, прибыла почта, где среди прочей корреспонденции было письмо для Пэтти от ее матери. Оно содержало ободряющие новости по поводу скарлатины Томми и выражало надежду на то, что во время каникул в школе не слишком одиноко. Заканчивалось письмо заявлением, что мистер Роберт Пендлтон, будучи в городе по делам, обещал заскочить в «Святую Урсулу» и повидать ее дочурку.
Последний пункт Пэтти прочла вслух Хэрриет Глэдден и Козочке Маккой (урожденной Маргарите). Три «брошенки» сидели за одним столом в укромном уголке столовой.
– Кто такой мистер Роберт Пендлтон? – спросила Козочка, оторвавшись от прочтения собственного письма.
– Когда я была маленькой, он был личным секретарем моего отца. Я всегда звала его «дядя Бобби».
Козочка вернулась к своей почте. Она не питала интереса к жизни дяди, будь то реального или воображаемого. Пэтти, однако, пребывая в ностальгическом настроении, продолжала беседовать с Хэрриет, не получившей отвлекающих внимание писем.
– Потом он ушел и стал заниматься собственными делами. Я не видела его уже много лет, но он и впрямь был ужасно милый. Все свое время – когда он не писал отцовских спичей – он посвящал тому, что вытаскивал меня из неприятностей. У меня был козел по имени Билли Бой…
– Он женат? – спросила Хэрриет.
– Н-нет, не думаю. Мне кажется, что в юности его постигло разочарование, которое разбило ему сердце.
– Прикольно! – воскликнула Козочка, снова возникая из-за своего письма. – Оно по-прежнему разбито?
– Полагаю, что да, – сказала Пэтти.
– Сколько ему лет?
– Я не знаю наверняка. Должно быть, он уже совсем старый. – (Ее тон предполагал, что он ковыляет по краю могилы.) – В последний раз я видела его лет семь назад, и он тогда окончил колледж.
Козочка закрыла тему. Пожилые мужчины, даже с разбитыми сердцами, не представляли для нее никакого интереса.
В тот день, когда три девочки собрались у Пэтти, наслаждаясь неудобоваримым четырехчасовым «чаем» из молока и хлеба с маслом (предоставляемым школой), а также фруктовым кексом, конфетами, маслинами и фаршированным черносливом, прибыл агент транспортной конторы с запоздалым грузом рождественских подарков, в числе которых находился длинный, узкий сверток для Пэтти. Разорвав обертку, она обнаружила записку и белую картонную коробку. Она прочитала записку вслух, пока остальные заглядывали через ее плечо. Пэтти всегда щедро делилась впечатлениями со всеми, кто случался поблизости.
«Дорогая Пэтти,
Ты не забыла «дядю Бобби», который столько раз стоял между тобою и множеством вполне заслуженных шлепков? Я надеюсь, что теперь, когда ты достаточно взрослая, чтобы ходить в школу, ты стала очень хорошей девочкой!
Я приеду в четверг днем, чтобы лично в этом удостовериться. А пока прошу принять прилагаемый рождественский подарок на память в надежде, что ты весело встречаешь праздники, несмотря на то, что приходится проводить их вдали от дома.
– Как вы думаете, что в ней? – спросила Пэтти и принялась распутывать узел на золотистой веревочке, которой была обвязана коробка.
– Надеюсь, что это цветы либо конфеты, – ответила Хэрриет. – Мисс Салли говорит, что неприлично…
– А мне кажется, что это американские розы, – предположила Козочка Маккой.
Пэтти просияла.
– Так забавно получать цветы от мужчины, верно? Я ощущаю себя жутко взрослой!