после такой моей радости и гордости, не огорчаться, когда все думают, что я пишу с такой реальностью и убедительностью только, потому, что обладаю «необыкновенной памятью», что я все пишу «с натуры», то, что со мной самим было, или то, что я знал, видел! Всякая «натура» входила в меня, конечно, всю жизнь и очень сильно, но ведь одно дело — сидеть и описывать то дерево, что у меня под окном, — или заносить в записную книжку кое-что об этом дереве, — и совсем другое дело — писать «Игната», сидя на Капри: неужели Вы думаете, что для того, чтобы написать зимнюю ночь, в которую Игнат шел с вокзала в свое село, в Извалы, я вынимал записные книжки? (...)
А чем я живу теперь «в высшем смысле слова» — об этом очень трудно говорить. Больше всего, кажется, чувствами и мыслями о том, чему как-то ни за что не верится, что кажется чудовищно-неправдоподобным, изумительным, невозможным, а между тем дьявольски-непреложным, — о том, что я живу как какой- нибудь тот, к которому вот-вот войдут в 4 ч. 45 м. утра и скажут: «Мужайтесь, час ваш настал»{27} (...)
Поражен «Деревней» — совсем было возненавидел ее (и сто лет не перечитывал) — теперь вдруг увидел, что она на редкость сильна, жестока, своеобразна. В «Игнате» нашел вчера дикую чепуху: 10 лет тому назад, читая корректуру, я зачеркнул в одном месте описания морозной ночи и палисадника, где стоял Игнат, слово «зеленоватый», заменил его словом «зеленый» и, для пущей силы, написал для типографии на полях: не «зеленоватый», а «зеленый»! И типография взяла да и всадила это в текст! Получилось нечто столь идиотское, что я нынче ночью просыпался раза три в ужасе.
Алданов - Бунину, 12 сентября 1947 г.
Вы пишете, что живете мыслями о «час ваш настал». И я так живу, и, думаю, почти все немолодые или старые люди. Но именно поэтому ведь и надо что-то иметь еще: для Вас, по-моему, это «что-то» может быть только в художественной работе. Иначе уж слишком тяжело (...)
Рассказ «Астролог» Вы напрасно хвалите в кредит. Я его испортил тем, что с самого начала взял какой-то неправильный, немного иронический тон. Итальянский мой рассказ{28} будет, кажется, лучше.
Бунин - Алданову, 15 сентября 1947 г.
Нынче письмо от Телешова — писал вечером 7 сентября, очень взволнованный (искренне или притворно, не знаю) дневными торжествами и вечерними электрическими чудесами в Москве по случаю ее 800-летия в этот день. Пишет. между прочим, так: «Так все красиво, так изумительно прекрасно и трогательно, что хочется написать тебе об этом, чтобы почувствовал ты хоть на минуту, что значит быть на родине. Как жаль, что ты не использовал тот срок, когда была набрана твоя книга, когда тебя ждали здесь, когда ты мог бы быть и сыт по горло, и богат, и в таком большом почете!» Прочитав это, я целый час рвал на себе волосы.
А потом сразу успокоился, вспомнив, что могло бы быть мне вместо сытости, богатства и почета от Жданова и Фадеева, который, кажется, не меньший мерзавец, чем Жданов. Я ведь даже Пантелеймонова{29} недавно предостерегал насчет его «Зеленого шума» (книжка, где рассказы об урмане (тайге), о пароходе «Святый Владимир» и т. п.):
Зеленый шум, зеленый шум...
Как много он наводит дум!
Читая, чувствуешь вопрос:
Где ж пятилетка? Где колхоз?
«Святый Владимир», шум, урман —
Сплошной ахматовский дурман!{30}
За этот шум, ядрена вошь,
В Колым в два счета попадешь!
Бунин — Алданову, 7 октября 1947 г.
Прочел в «Новом мире» статью какого-то Чарного об Алеше Толстом, до небес его превозносящую{31} опять ахнул: какой сказочный негодяй был этот Алеша! Между прочим, он писал в своей автобиографии: «Время эмиграции было самым страшным, тяжким во всей моей жизни».
В начале 1948 г. Бунин поссорился с М. С. Цетлин и ушел из «Нового журнала»{32} 10 февраля того же года Алданов сообщил Бунину, что также покидает журнал в Знак солидарности с ним. 11 февраля Бунин отвечает:
«Марк Александрович, дорогой, милый, я страшно тронут Вашими товарищескими чувствами ко мне, но умоляю Вас — ради Бога, не уходите из «Нового журнала»! Ведь это будет такой большой вред ему! Я — другое дело. Но и я ни в коем случае не предам гласности свой уход из него, чтобы ему не повредить».
Они оба вернулись в журнал только после того, как Цетлин ушла из редакции, в августе 1951 г.
В 1947 г. Алданов переехал во Францию, но поселился в Ницце, далеко от Буниных,- они после войны жили в Париже. Встречались редко. Обмен письмами, связанный с предстоящей в феврале 1948 г. встречей, писательски талантлив, человечески трогателен.
Бунин — Алдановым, б/д, 1948 г., четверг
Так думаем, дорогие Алдановы, что наше свидание во вторник, даст Бог, состоится — если только не будет бури с метелью или ливнем (сочетанию двух последних слов позавидовал бы сам Бальмонт!). Посему пока говорим по-советски: «Пока!» и целуем Вас.
Ваши Ив. Б.
Там еще говорят: «Ну, жму Ваши пять!»
Алданов — Бунину, 20 февраля 1948 г.
Играно будет в роги, из ружей выпалено беглым огнем, а поздравление учинено барабанным боем, такоже плошками по бастионам. Дамам быть в красных платьях, выкладенных позументами.
Между тем радостей в жизни двух друзей было очень мало, обоих преследовали болезни, после ухода из журнала, который давал Буниным средства к существованию, они отчаянно нуждались.
Бунин — Алданову, 1 нюня 1948 г.
Жить чуть ли не на краю могилы и сознавая свою некоторую ценность, с вечной мыслью, что, может быть, завтра у тебя, больного вдребезги старика, постыдно, унизительно доживающего свои последние дни на подачки, на вымаливание их, не будет куска хлеба, — это, знаете, нечто замечательное!
Много раз, то от неназванного друга, то от себя лично Алданов высылает Бунину деньги. 7 августа 1948 г. Бунин пишет ему: «Для благодарности Вам не нахожу слов!» Через четыре дня, -11 августа, Алданов опять высылает ему 200 долларов, сообщая юмористически:
«Сто дала еврейская рабочая партия... Ведь Вы старый еврей и старый социалист... Вторые сто долларов дал по моей просьбе Литературный фонд».
Ниже вниманию читателя предлагается подборка отрывков из переписки Алданова с другом Бунина Александром Рогнедовым (в 1950 г. Рогнедов — исполнительный секретарь по подготовке празднования 80-летия Бунина во Франции). Совокупность этих отрывков дает неопровержимое свидетельство, что автором одного из произведений, появившихся за подписью Бунина, был Алданов. Это, кажется, единственный случай в большой русской литературе, когда один крупный писатель печатает свое произведение за подписью другого крупного писателя.
А.П. Рогнедов — Алданову, 31 мая 1949 г.
Докажите нашу дружбу, у меня к вам большая и деликатная просьба.
Далее пространно Рогнедов излагает существо своей просьбы. Он подготовил к изданию в Испании антологию прозы, среди объявленных авторов Бунин. «Отступления нет», но Бунин прислал рассказ, который не может быть напечатан: цензура в этой стране неистово борется за нравственность. Не может ли Алданов написать «артикль в 10—12 страниц», с тем чтобы потом его подписал Бунин?
Никто, кроме него и Вас, не будет знать об этом.
Алданов — А. П. Рогнедову, 4 июня 1949 г.
Бунины еще 14 мая уехали в Париж, где и находятся на своей квартире. Но если бы Иван Алексеевич еще и был здесь, то я не мог бы предложить ему написать для него статью с тем, чтобы он ее подписал. Вероятно, даже наверное, он на меня очень рассердился бы, а я на это идти не могу. Со всем тем я не могу отказать Вам в услуге — тем более что денежные дела Ваши не так блестящи. Поэтому предлагаю Вам следующее. Поговорите Вы с Буниным. Скажите ему, что цензура его рассказ запретила, что Вы из-за его болезни не можете, да и по условию не имеете права его просить написать для Вас что-либо другое, но что, зная мою любовь к нему, Вы надеетесь, что я соглашусь бесплатно написать небольшую статейку, чтобы он ее подписал: Вам его имя необходимо. Боже Вас избави, не говорите ему, что Вы мне это уже предложили и что я согласился. Нет, скажите ему именно, что Вы надеетесь.
А.П. Рогнедов — Алданову, 24 июня 1949 г.
Спасибо за Ваше великодушное предложение. Вы действительно — друг и джентльмен, никогда ни на минуту в этом не сомневался. Мне особенно было приятно убедиться одновременно и в том, что имею друга и в лице Ивана Алексеевича. Он также пошел мне навстречу и согласился подписать другой артикль при условии, что он будет написан Вами.
Алданов — А.П. Рогнедову, 25 июня 1949 г.
Одобряете ли Вы тему: книга Мориса Барреса о Толедо? Ее (темы) недостаток в том, что Бунину будет не очень ловко подписать такую статью — он ведь в Толедо никогда не был (я бывал). Однако картины Грека он, конечно, видел. Не спросите ли Вы его? Еще важнее то, что в Ницце этой книги достать нельзя. Как я и просил Вас в прошлом письме, в случае Вашего (и Бунина) одобрения этой темы, пожалуйста, достаньте мне эту книгу и чью-либо биографию Барреса.
А.П. Рогнедов - Алданову, 28 нюня 1949 г.
Тема о Барресе в Толедо очень интересна, но, увы, ее уже коснулись в деталях Мараньон и Моруа. Равно говорили и о Греко. К