Затем всей силой правой своей руки я метнул снаряд. Он оцарапал левое его плечо, едва коснувшись. Практически зацепил только одежду.
Прежде чем упасть, камень за спиной Хасана срикошетил от дерева в дерево. А затем стало тихо. Птицы прекратили свой утренний концерт.
– Джентльмены, – сказал Дос Сантос, – каждый из вас использовал по одному шансу для решения вашего конфликта. Можно сказать, что вы не уронили своей чести перед лицом друг друга, дали выход своему гневу и теперь удовлетворены. Не хотите ли вы прекратить дуэль?
– Нет, – сказал я.
Хасан потер плечо и покачал головой.
Он положил второй камень в пращу, быстро раскрутил его и мощно метнул в меня.
Прямо между бедром и грудной клеткой – вот куда он попал.
Я упал, и в глазах у меня потемнело.
Через мгновение все снова прояснилось, но меня скорчило, и тысяча зубов терзала мой бок, не давая встать.
Ко мне уже бежали, все сразу, но Фил махал им, чтобы они вернулись.
Хасан не сходил со своего места.
Приблизился Дос Сантос.
– Ну как? – тихо спросил Фил. – Ты можешь подняться?
– Угу. Мне нужна минута, чтобы отдышаться и преодолеть боль, и я встану.
– Как обстоят дела? – спросил Дос Сантос.
Фил объяснил.
Я прижал руку к боку и медленно поднялся.
Парочка дюймов ниже или выше, и была бы сломана какая-нибудь из костей. А так просто будто огнем обожгло.
Я потер бок, сделал несколько круговых движений правой рукой, чтобы проверить работу мышц с этой стороны тела. Все о’кей.
Затем я поднял пращу и положил в нее камень.
На сей раз попаду. Я это чувствовал.
Камень описал в воздухе круг, второй, третий и вылетел.
Хасан упал навзничь, хватаясь за левое бедро.
Дос Сантос пошел к нему. Они поговорили.
Халат, что был на Хасане, смягчил удар, частично погасив его силу. Нога не была сломана. Как только Хасан сможет встать, он продолжит дуэль.
Минут пять он массировал ногу, а затем поднялся. За это время острое жжение в моем боку превратилось в тупую пульсирующую боль.
Хасан выбрал третий камень. Он укладывал его медленно и тщательно. Он готовил мне ответ.
Затем он стал раскручивать пращу…
У меня же в этот миг возникло чувство – и оно крепло, – что мне следует отклониться чуть вправо. Так я и сделал.
Он повертел и бросил.
Камень содрал грибок с моей щеки и разорвал мне левое ухо. Щека моя стала вдруг мокрой.
Эллен коротко вскрикнула. Еще бы чуть правее, и я бы ее уже не услышал.
Теперь была моя очередь.
В камне этом, гладком и сером, казалось, притаилась сама смерть. Он словно говорил: «А вот и я».
Это было одно из тех маленьких, данных мне про запас предощущений, к которым я испытывал большой пиетет.
Я стер кровь со щеки. Уложил в пращу камень.
Когда я поднял руку, ею правила смерть. Хасан тоже это почувствовал, потому что он вздрогнул. Это было видно и отсюда.
– Оставайтесь на местах, бросайте оружие! – раздался голос.
Сказано было по-гречески, но, за исключением Фила, Хасана и меня, никто этого наверняка не понял. Разве что Дос Сантос или Красный Парик. До сих пор не знаю.
Однако все мы поняли, что такое автомат в руках у этого человека, а также мечи, дубинки и ножи у примерно трех дюжин людей, или полулюдей, стоявших за ним. Куреты.
Куреты – это плохо. Они никогда не упустят своей доли свежатинки. Обычно печеной. Но бывает, что и жареной. Или вареной, или сырой…
Огнестрельное оружие, кажется, было только у говорившего. А у меня над плечом крутилась добрая порция смерти. Так что я решил сделать ему подарок.
Я отправил порцию смерти по этому адресу, и ему разнесло голову.
– Бейте их! – крикнул я, что мы и начали делать.
Джордж и Диана первыми открыли огонь. Затем Фил подхватил ручной пулемет. Дос Сантос бежал к своему рюкзаку. Эллен тоже не отставала.
Хасан не нуждался в моем приказе убивать. Единственным нашим с ним оружием были пращи. От куретов нас отделяло меньше наших пятидесяти метров, и они были все в куче. Еще до того как они бросились к нам, Хасан метко посланными камнями уложил двоих. А я еще одного.
Затем они были уже на середине поляны, крича на бегу и спотыкаясь о своих убитых и раненых.
Как я говорил, не все они были людьми: там был один высокий и тонкий с трехфутовыми крыльями в язвах, там была парочка микроцефалов[66], таких волосатых, что они казались безголовыми, там был один субъект, скорее всего представлявший собой двух сросшихся близнецов, затем несколько стеатопигов[67] и три огромные неуклюжие твари, которые продолжали наступать, несмотря на пулевые отверстия в груди и животе; у одного из этих последних руки были дюймов двадцати в длину и фут в ширину, другой же, наверно, страдал чем-то вроде слоновой болезни. Что до остальных, то у некоторых были относительно нормальные пропорции, но вид у них был грязный и крайне запущенный, и, в рогожках или без оных, все они были небриты и к тому же прескверно пахли.
Я запустил еще один камень, но уже не имел возможности увидеть, в кого он попал, так как они навалились на меня.
Я замолотил ногами, кулаками, локтями – не очень-то церемонясь.
Пулемет перестал стрелять, замолк. Время от времени его надо перезаряжать, а случается, что его и заклинит.
Боль в боку куда как мешала. И все же мне удалось вырубить трех из них, прежде чем что-то огромное и тупое садануло меня сбоку по голове, и я упал как подкошенный.
Возвращаясь в эту жаркую духоту…
Возвращаясь в эту жаркую духоту, где разит конюшней…
Возвращаясь в эту жаркую духоту и тьму, где разит конюшней…
Не очень-то она способствует миролюбивым мыслям, хорошему пищеварению или возобновлению деятельности органов чувств при ровном попутном ветре.
Там стояла вонь и было чертовски жарко, и меня вовсе не тянуло получше осмотреть грязный пол – хотя для этого я занимал очень удобную позицию.
Я застонал, пересчитал все свои кости и сел.
Потолок был низкий, но еще и шел под уклон, для того чтобы встретиться с дальней стеной. Окошко наружу – маленькое и зарешеченное.
Мы находились в задней части деревянной хибарки. В противоположной стене было еще одно зарешеченное окно. Однако оно никуда не смотрело – это в него смотрели. За ним находилась комната побольше, и Джордж и Дос Сантос разговаривали у этого окна с кем-то, кто стоял по ту сторону. В четырех футах от меня лежал Хасан – то ли мертвый, то ли без сознания; на голове у него была корка крови. Фил, Миштиго и наши девушки тихо переговаривались в дальнем углу.
Отмечая все это про себя, я потер висок. Левая сторона моего тела болела ровно и сильно, и все остальные его части решили присоединиться к ней.
– Очнулся, – неожиданно произнес Миштиго.
– Всем привет. Я снова здесь, – признал я.
Они подошли ко мне, и я принял стоячее положение. Это была чистейшая бравада, но я ухитрился сохранить его.
– Мы попали в плен, – сказал Миштиго.
– Да ну? Неужто? Никогда бы не догадался.
– Подобных вещей на Тайлере не бывает, – заключил он, – равно как и на других планетах Веганского Объединения.
– Очень жаль, что вы там не остались, – сказал я. – Помните, сколько раз я просил вас вернуться?
– Ничего бы подобного не случилось, если бы не ваша дуэль.
И тут я дал ему оплеуху. Кулак на него у меня не сжался. Слишком уж много в нем было патетики. Я засветил ему тыльной стороной ладони, и он кувыркнулся в стену.
– Вы хотите мне сказать, что не знаете, почему я стоял утром на поляне вместо мишени?
– Потому что вы поссорились с моим тело-хранителем, – заявил веганец, потирая щеку.
– …Из-за того, что он, похоже, собирался убить вас.
– Меня? Убить?..
– Ладно, забудем, – сказал я. – Это не имеет никакого значения. Во всяком случае, теперь. Представьте себе, что вы не здесь, а на Тайлере и можете побыть там еще несколько часов напоследок. Было бы очень мило, если бы вы проехали на Землю и нанесли бы нам короткий визит. Но, увы, так на свете не бывает.
– Мы здесь умрем, да? – спросил он.
– По обычаю этой страны.
Я повернулся в другую сторону и изучающе посмотрел на человека, который изучал меня сквозь прутья решетки.
Хасан в дальнем конце помещения поднял голову и прислонился к стене. Я не заметил, когда он пришел в себя.
– Добрый день, – сказал человек за решеткой, и сказал он это по-английски.
– Разве сейчас день? – поинтересовался я.
– Вполне, – ответил он.
– Тогда почему мы не мертвы? – спросил я.
– Потому что я хотел, чтобы вы были живы… О нет, не вы лично, Конрад Номикос, Комиссар по Искусствам, Памятникам и Архивам, и не все ваши высокочтимые друзья, включая поэта-лауреата. Я хотел, чтобы каждый, попавший в плен, оставался в живых. Ваши же конкретные персоны – это, скажем так, лишь приправа к общему правилу.
– С кем имею удовольствие говорить? – спросил я.
– Это доктор Морби, – сказал Джордж.
– Он тут их знахарь, – добавил Дос Сантос.
– Я предпочитаю слова «шаман» или «шеф медицины», – улыбаясь, поправил Морби.
Я подошел поближе к металлической решетке ручной работы и увидел, что это довольно тонкий, хорошо загорелый, чисто выбритый человек, волосы заплетены в огромную черную косу, свернувшуюся на голове, как кобра. У него были темные, близко поставленные глаза, высокий лоб и множество подбородков, свисающих ниже адамова яблока. На ногах были плетеные сандалии, на плечах – чистое сари зеленого цвета, а на шее – ожерелье из костяшек человеческих пальцев. В ушах красовались большие серебряные серьги в форме змеи.
– У вас довольно правильный английский, – заметил я, – а Морби – это не греческая фамилия.
– О боги! – изящно взмахнул он руками в насмешливом удивлении. – Я вовсе не местный! Как вы могли принять меня за местного?