Через полчаса они приняли душ, оделись и, взявшись за руки, побежали в столовую. В коридорах было людно. Из криокают выходили будущие поселенцы: по одному, парами, иногда целыми компаниями. Они улыбались и здоровались, мужчины жали руки, женщины обнимались. Лица светились, как будто сегодня наступил очень-очень радостный праздник и все собрались на карнавал.
А что? Так и есть: они долетели!
Пашка с Мариной тоже смеялись, и приветствовали знакомых, и обнимались с незнакомцами. Ведь они наконец долетели! Они проснулись возле. Лары; захочешь — только руку протяни! И теперь именно они, все вместе, будут строить здесь новый мир! Такой, какой они сами захотят: счастливый, веселый, теплый!
Уже на входе в столовую толстый дядька подхватил Марину и закружил под радостные визги, а его лопоухий сынишка протянул Пашке лимонное мороженое.
Настроение было прекрасным, просто замечательным!
Ожили динамики:
— Говорит директор Гулуа. С пробуждением, дорогие поселенцы! Сейчас приводите себя в порядок, а к восемнадцати часам прошу всех занять рабочие места. Руководители групп сообщат важную информацию. Прошу никого не опаздывать!
В коридорах заулюлюкали и захлопали в ладоши.
— Знаешь, любимый муженек, — сказала Марина, отдышавшись и отобрав у Пашки десерт, — что самое забавное? Я точно помню, что свадьба наша случилась неделю назад. А на самом деле мы женаты семь лет! С ума сойти, да?
— Угу. Может, пора задуматься о детишках? Красавица дочка в маму и пара конопатых оболтусов в меня?
Она улыбнулась и щелкнула его по носу.
— Очень может быть.
Стивен Лингрейв не спал шестые сутки. Он честно пытался: шел в каюту, принимал душ, ложился в криокапсулу, ныне превращенную в обычную постель, и… перед глазами немедля всплывала оскверненная Лара. Мечта, превратившаяся в смерть.
Еще Стивен не мог ходить по коридорам. Шестьсот человек, так ужасающе много! И пусть среди них нет бездельников, пусть они вкалывают по двадцать часов в сутки — но это ведь корабль, закрытое пространство. Хуже муравейника. Всегда кто-то спешит навстречу, кто-то тащит бумаги, кто-то разговаривает… И все смотрят на него! С печальными улыбками, кивая на бегу или останавливаясь, чтобы пожать руку, — и каждый будто спрашивает: как же так? Ведь это ты, Стивен Лингрейв, наш главный планетолог. Как же ты проморгал этот чертов астероид? Почему не просчитал вулканы? Неужели сотни людей должны умереть из-за твоих ошибок?
Наверное, было бы легче, если б они возненавидели его. Если бы плевали в лицо, ругали, линчевали, в конце концов. Нет, эти люди надеялись. Они не бунтовали, не искали виновных, не оспаривали приказы, они просто работали как проклятые. Они верили в планетолога Аингрейва, заместителя директора экспедиции. И ждали, что лучший на Земле специалист найдет решение. Обеспечит им укрытие на долгие семь лет, пока не прибудут спасатели. Даст им шанс.
Вот только сам Стивен этого шанса не видел.
Экспедиция обречена. И все они обречены. Это очевидно. Подсчитывать варианты на спасение — так же бессмысленно, как делить на ноль. Сколько времени нужно Земле для их спасения? Хорошо, предположим, что у них под рукой найдется подходящий корабль, второй «Бесстрашный». Пара месяцев — и старт. А дальше? Семь лет полета! Семь! Лет! На корчащейся в судорогах планете! В криокапсулах, замороженные! Бессильные что-нибудь сделать, что-либо изменить! Овощи в консервной банке!
Директор Гулуа развил бурную деятельность. Он прекрасный организатор: загрузил людей работой так, что у них нет времени задуматься над неизбежным. Он умница. Помнится, когда директором назначили не его, Стивена Аингрейва, а пробивного Гулуа, в душе поселился прожорливый червяк. Как же так, почему? Ведь это Стив ведущий специалист проекта, именно он разрабатывал концепцию заселения, им проведены сотни исследований и экспериментов, кому лучше знать Лару… Сейчас он готов жечь свечи всем несуществующим богам за то, что директором стал другой.
А Бриджит Лавваль? Она социолог; на Земле рассчитали, что такой специалист понадобится в первые годы заселения. Но сегодня доктор Лавваль бессильна.
Выходит, из руководства именно он, планетолог Лингрейв, отвечает за то, чтобы маленькая плошка с людьми выжила в бурлящем всепланетном супе.
Семь лет!
Невозможно…
Стивен давно не выходил из расчетного центра. Что-то ел, когда приносили, иногда забывался, откинувшись в неудобном кресле, все остальные часы выстукивал судорожные, отчаянные формулы. Лаял на подчиненных, следил за зондами, рассылал маяки, обрабатывал поступающую информацию — и требовал, требовал, требовал новых данных!
Потому что он все еще оказывался прав.
Им не выжить.
Вчера приходила доктор Лавваль. Долго стояла в стороне, наблюдая за его работой. Потом села рядом, заглянула в лицо.
— Стив, плохо выглядишь. Когда ты спал в последний раз?
Он только усмехнулся.
— У тебя вялые глаза, Стив. — Бриджит помолчала, потом тронула пальцами его ладонь. — Они совсем больные. И ты перестал бриться. Заперся перед мониторами, не выходишь, не разговариваешь с людьми. Я понимаю; работы невпроворот, нс ты не просто хороший специалист, ты заместитель директора. Им нужны не только расчеты, им нужно твоя уверенность. Нам всем нужна.
Лингрейв промолчал. Как он должен ответить? Что раскаивается, ведь один раз уже подвел их? Или пожаловаться, что шестьсот чужих жизней — дьявольски тяжкий груз? И что скажет она?
Разумеется, хрупкая женщина с прекрасными зелеными глазами попытается разубедить его, начнет утешать. Дескать, нельзя взваливать на себя такое бремя, никто его не винит, а вероятность столкновения Лары с гигантским астероидом изначально не просчитывалась. Нужно бороться!
Да, нужно бороться. С этим Лингрейв не спорил. И знал, что будет работать до конца. Честно, исступленно, если понадобится — за пределами невеликих человеческих сил. Он отыщет на Ларе чертово пятнышко, которое будет гарантированно надежным в ближайшие семь лет. Все рассчитает, все предусмотрит. И чтобы рядом оказались энергоресурсы. И чтобы оставшиеся на корабле могли отслеживать показания криокамер. И чтобы успевали с ремонтом.
Как он это сделает, если сам не верит? Такого места не существует! Проще ткнуть пальцем наугад. И люди спустятся по указаниям планетолога Лингрейва. Обреченные. Чтобы уснуть с ложной надеждой.
Как, как можно решать за всех?!
За последний месяц у капитана Серебрякова не часто выпадала свободная минута. Удалось вырвать пару часов на сон — и то польза. А можно обойтись, продержаться на таблетках.
Они собственными руками разбирали «Бесстрашный», не то переделывали его, не то уничтожали. Маневровые двигатели вручную перетащили к рубке, создали каркас будущего спутника Лары. Укрепили ангар для орбитальных катеров и малый топливный отсек. Растянули солнечный парус. Расчеты подтвердили, что в таком виде корабль продержится на орбите, а энергии хватит для связи с Землей.
Главный двигатель законсервировали. Здесь его не включишь, а спускать на бушующую планету и переделывать в дополнительную энергоустановку — безрассудство. Если шарахнет внизу — удар астероида покажется легким игривым шлепком.
Пилоты «Бесстрашного» натаскивали добровольцев управляться с орбитальными катерами — с пузатыми транспортниками и с юркими малявками-спасателями. Время от времени спускались на Лару: ученым требовались данные, зонды-автоматы не справлялись. Их осталось немного, штук восемь, остальные сгинули в планетных катаклизмах. Ребятам приходилось лезть в самую круговерть, чтобы прицепить очередной маячок-сканер.
За такими полетами Александр Иванович следил лично.
Сегодня спусков на Лару не планировались. Вокруг корабля сновала тройка малых катеров: тренируются, молодцы. Серебряков вывел на экран списки экипажей. Первым номером стоял Павел Игоревич Коваль. Инженер, геолог, а теперь вот на пилота обучается. Подал заявку, чтобы остаться на «Бесстрашном» в ремонтной команде, а не идти на семилетнюю заморозку. Доброволец. Славный парень, вот только… эх, Павел-Павел-Пашка, зятек ненаглядный. А ты рассказал жене о своих планах?
О том, что на борту его дочь, Александр Иванович не распространялся. Незачем. К тому же за неделю до старта Марина Серебрякова стала Мариной Коваль. В предполетной суете праздновать было некогда, так что немногие на борту знали об их родстве.
Но сегодня Александр Иванович решил проведать дочь.
Капитан постучал, и Марина распахнула дверь. Обрадовалась, прижалась лицом к груди.
— Папка, я так рада, что ты зашел! — заглянула в глаза. — Осунулся, устал… чаю будешь?
Александр Иванович кивнул, улыбаясь.
Дочка засуетилась. Выставила чашки, полезла за сахаром. И говорила, говорила, говорила:
— Как ты там, в своей рубке? А у нас все нормально. Пашка, правда, целыми днями на работе, приходит — с ног валится. Но я понимаю, нужно перетерпеть. Сейчас почти все так. А мы, биологи, не у дел. Принято решение, что в ближайшие годы высаживать растения на Ларе нецелесообразно. Оранжерею законсервировали, семена отсортировали и заморозили. А больше заняться нечем. Знаешь, так странно сидеть без дела, когда все вокруг работают на пределе. Унизительно, и… как будто ты инвалид, требующий ухода. Или того хуже — дармоед. Представляешь? Твоя дочка-биолог — тунеядец!
Потом они сидели и прихлебывали горячий чай из стандартных корабельных чашек. Александр Иванович, по старой привычке, разбавил молоком; Марина любила черный с лимоном. Он спрашивал, как у них в семейной жизни, она отшучивалась, грозила пальцем: папка-папка, я теперь взрослая, у меня свои секреты! Еще он рассказывал, как идет подготовка «Бесстрашного» к семилетнему ожиданию; проговорился, что через месяц запланирован спуск основного криоблока. Марина слушала, кивала, ахала. Но Александр Иванович чувствовал, что мысли ее заняты другим, что дочь недоговаривает. Было слегка обидно, ведь самый близкий ему человечек не хочет делиться секретами.