Я достала чистые листы и краски. У меня много таких рисунков, но будет еще один. Штормовое море неистовствует, и там, среди волн, – корабль. Ветер бросает его, как ненужную игрушку, треплет паруса. Стоило бы их убрать, но… вдруг она именно сейчас заметит? И где-то на палубе Грей отдает приказы, борясь с непогодой.
Сколько я так просидела? Не знаю, я словно потерялась во времени. Это как наваждение: разнящиеся атмосферой и настроением рисунки, но все – связаны со сказкой. Последний мазок кисти – алый росчерк парусов, – и я отложила рисунок, растянулась на одеяле, любуясь результатом.
Люблю рисовать море: спокойное, штормовое, на рассвете и на закате… Когда мы переехали, я приходила сюда ранним-ранним утром, часов в пять или шесть, чтобы сидеть в одиночестве, а не с толпой отдыхающих. Мама и бабуля были в шоке, что ненавидящая утренние пробуждения я, когда они только-только просыпались, уже мчалась на побережье.
Я осторожно сложила законченный рисунок в папку. Краски высохли, испортить не должна. Издалека донесся раскат грома, на горизонте сверкнула молния. Красиво! Первые капли дождя застучали по крыше навеса, успокаивая и даря странное ощущение уюта. Однако вместе с дождем явилась и прохлада – пришлось укрыться одним краем пледа, а другим укутать папку, чтобы не намокла.
Как же я люблю ливни…
Стас заметил Энжи, когда та спешила по переулку в сторону моря. Он всего лишь в очередной раз провалил попытку завязать и после работы вышел покурить на балкон, а тут такое… везение ли? Или просто совпадение? Стас усмехнулся, затягиваясь, – наверное, все же везение, потому что иначе бы он долго еще не взглянул в окно. В гостиной у него висели плотные шторы, и, уходя, он по летней привычке обязательно их задергивал.
Теперь он невольно следил за Ангелиной: раздвинул шторы и раз в несколько минут обязательно кидал взгляд на пролегающую далеко внизу дорогу, по которой та должна была возвращаться домой. Никого. Когда начался ливень, Стас все-таки не выдержал и, подхватив зонт, направился на улицу.
Энжи нашлась там, где и должна была, – на пляже: так никуда и не уходила. Свернувшись клубком и укутавшись в плед, она лежала под навесом, к счастью, пока еще неплохо защищавшим от непогоды. Одной рукой Ангелина придерживала толстую папку, словно боялась, что ее украдут. Стас улыбнулся – открывшаяся картина его умиляла.
Энжи нахмурилась и укуталась поплотнее. Одета она была легко и зябко ежилась, если плед сбивался. Стас присел рядом на камни. Подумав, он стянул с плеч пиджак, и накрыл им девушку. Не зимняя куртка, но все же хоть какая-то помощь тонкому пледу. Когда лицо Ангелины разгладилось, Соломинцев улыбнулся еще шире. Какая же она милая и уютная, когда спит!
Стас осторожно, невесомо провел рукой по скуле Энжи, убирая с лица темную прядь. Его собственный пульс дико стучал в висках, бился, казалось, в самых кончиках пальцев. Стас фыркнул собственным мыслям, еще сильнее напоминая себе мальчишку-школьника, но… почему бы и нет? Он откинулся на камни, оказываясь с Энжи практически лицом к лицу, глубоко вздохнул… и вновь сел. Нет. Просто нет.
Стас запрокинул голову и сжал пальцами переносицу. С этим нужно что-то делать. Он ведет себя неправильно, нездорово. И увы, это никак не связано с едва успокоившейся простудой или невероятными стрессами на работе.
Стас еще раз кинул взгляд на Энжи и пересел, пристраиваясь у нее под боком и подгребая ее ближе к себе – чтобы точно не замерзла. Она казалась такой хрупкой, особенно сейчас, когда не пыталась язвить в ответ. Да и на самом деле… может, это судьба? Когда-то Ромка сказал Соломинцеву, что его «взяли по блату», и они стали лучшими друзьями. Теперь сам Стас обвинил Ангелину…
Он зацепился взглядом за папку, лежащую рядом с Энжи. Рисунки. Возможно, она не будет против? Он ведь просто их пролистает, пока ждет. Стас аккуратно вытащил папку из-под руки девушки, положил себе на колени, раскрыл. Алые паруса и шторм, штиль и девушка на берегу, смотрящая вдаль. Море, море, море и…
– Я?
Глава 15
Так тепло и хорошо… Но почему-то неудобно.
Я потянулась, ощущая, как впиваются в тело острые камни. Ох, черт! Как можно было отрубиться на пляже? Я прислушалась к ощущениям: дождь все еще стучит по навесу, правая рука онемела из-за твердой гальки под тонким пледом, левая кисть замерзла – ею я сжимала папку с рисунками. Зато плечам, спине и поджатым к груди ногам вполне тепло. И голова лежит на чем-то мягком.
Открыв глаза, я заметила пиджак, которым меня укрыли. И чье это? Знакомый одеколон, слишком знакомый… я чуть повернула голову – и носом уткнулась в коленки, обтянутые голубыми драными джинсами.
– Проснулась? – раздалось сквозь шум дождя.
Я вскинулась, моментально принимая вертикальное положение, и осоловело уставилась на сидящего рядом Соломинцева. Так, значит, это его колени были тем самым «мягким» под моей головой? Я постаралась как можно незаметней расчесать волосы пальцами, чтобы не являть собой заспанную ненакрашенную кикимору. Но Соломинцев ничего не добавил, лишь улыбнулся, не ехидно, а как-то удивительно тепло.
– Ч-что ты здесь делаешь? – пролепетала я, голос после сна слушался плохо.
Пиджак, который странным образом не свалился, когда я подскочила, начал медленно съезжать с плеч. Я машинально подтянула его повыше, спасаясь от холода, чем вызвала очередную улыбку. Какой-то Стас сегодня подозрительно довольный! Я нахмурилась, отворачиваясь и закутываясь плотней: сам отдал – сам виноват.
– Решил прогуляться по пляжу, – невинно ответил Соломинцев.
– В дождь? – Я скептично изогнула бровь.
– А почему нет? – удивился Стас. – Смотри, какое море красивое!
Я вздохнула, переводя взгляд на море, которое действительно было потрясающим. Села поудобнее, подтянула поближе папку с рисунками. Не зря я вцепилась в нее во сне мертвой хваткой, знала, что опасность поблизости. Попади она в руки Соломинцеву, и он не улыбался бы сейчас, а откровенно ржал. Я искоса посмотрела на безмятежного Стаса. Почему всегда подозреваю его в худшем? Ах да. Обвинения в блате и унижения нисколько не способствуют нормальному общению.
– Ну да, красивое… – протянула я в ответ.
Стас подвинулся ближе и устроился на краю одеяла, касаясь меня плечом. Только тогда я заметила, что сам он сидит нахохлившись, как воробей. Пиджак его у меня, а у самого Соломинцева осталась лишь та красная майка с надписью. Кажется, он не переодевался после работы.
– А это у тебя что? Очередные рисунки? – Папка, лежащая рядом со мной, быстро перекочевала в загребущие ручонки Стаса. Эй, стоп, я не хотела сглазить! Верни папку, идиот, там личное.
– Отдай, какая разница, что там? – выпалила я. – Это только мое.
Я подалась вперед, но Стас, проворно встав, отступил. Я тоже вскочила, даже про пиджак забыла, и сразу же почувствовала грозовую свежесть и прохладу.
– Та-ак, что тут у нас? – весело протянул Соломинцев.
Но открыть папку Стасу не удалось. Я бросилась к нему, и единственное, что он успел, – задрать руку над головой, не позволяя мне добраться до заветных рисунков. Дылда чертова! Как бы я ни прыгала, как бы ни старалась – впустую.
– Отдай! – прошипела я возмущенно.
– Попробуй отними, Пигалица, – рассмеялся Соломинцев, делая еще шаг назад и не опуская руку.
– Помнится, я обещала вырвать тебе за это язык, – проворчала я, наступая.
– Помнится, ты обещала его откусить, – не остался в долгу Стас.
Я нахохлилась и в очередной раз подпрыгнула, надеясь достать папку. Какого черта он такой огромный вымахал? Нет, поставим вопрос по-другому: кто таких мутантов рожает, что даже я, девушка среднего роста, для него пигалица? А потом взгляд зацепился на желтую надпись на майке…
– Секундочку. Это я-то пигалица? – Я замерла, ухмыльнувшись. – Ты тоже!
– Чего? – Соломинцев недоуменно замер. Вот-вот, а что я говорила? Тупая майка.
– Раз я пигалица, то ты тоже! – Я обвиняющее ткнула пальцем ему в грудь, где красовалась огромная надпись «Я тоже». К счастью, дотуда я доставала. – И не отпирайся.
– А? Ха… – Соломинцев опустил взгляд, оттянул майку и, наконец врубившись, в голос заржал. – Блин, молодец, уела.
– Нет, уел бы тебя Ромка, если бы провернул желаемое. Если часто будешь появляться в этой майке, Марков заявит, что «он гей», и тогда ты автоматически станешь им «тоже», – проворчала я в ответ. – Честное слово, тупа-ая майка!
– Ромка так и сказал? – обиженно фыркнул Стас. – Чем тупая? Классная.
– А я говорю, что тупая!
Снова я высоко подпрыгнула, использовав в качестве опоры плечо своего обидчика. Стас тут же подхватил меня чуть ниже талии свободной рукой и приподнял.
– Классная, – шепнул он мне на ухо.
Руку с папкой Соломинцев отвел чуть назад, и я все никак не могла заполучить свою собственность обратно. А еще Стас, похоже, не собирался меня отпускать: крепко-крепко прижимал к себе и ухмылялся. Дыхание щекотало щеку, от дурацкой красной майки пахло хвоей и лимоном. И было чертовски, просто обволакивающе тепло. Настолько, что я, забывшись, на секунду успокоилась, прижимаясь к его груди. Горячий, настоящая грелка!
– Тупая, – упорно протянула я в ответ, все же отстраняясь.
Вспомнился странный воскресный разговор и все, что было до этого. В один день мы вдрызг ругаемся, а в другой я млею у сильной мужской груди? Кажется, это по Фрейду.
– А у тебя может быть температура? – перевела я тему, понимая, что человек-грелка – это немножко неправильно.
– В смысле? – Стас с легкостью отвлекся от обсуждения майки.
– Лично мне кажется, что она есть. – Я протянула руку, коснувшись ладонью его лба. То ли у меня пальцы были холодные, то ли Соломинцев действительно горел. – Ты кипишь.
Ага, а сейчас психанет и начнет закипать, медленно, но верно. Черт меня дернут такое ляпнуть? Но все-таки Соломинцев болел недавно… Что мешает в такую погоду заново подхватить простуду? И да, я волнуюсь. Вопреки всякой логике.